Билл объяснил:
– Думаю, что сегодня в "Морском страже" могут произойти очень неприятные события. Наш приятель определенно находится на острове и собирается скоро сделать свой ход, свой главный ход. Все остальные для него просто пешки, фон для совершения того, что он действительно хочет сделать. Я чувствовал бы себя лучше с оружием в руках. Если с этими детьми, с Алексом и Тиной, в самом деле что-нибудь случится, это будет просто ужасно...
– Разве у Рудольфа нет пистолета? – спросил Блендуэлл.
– Есть. Но это единственный пистолет на весь дом, вряд ли его достаточно в такой ситуации. Стоило бы нам иметь побольше защиты. – Он надеялся, что собеседник не поймет основных причин, по которым был задан вопрос.
Впрочем, Кен снова бросил на Петерсона долгий, изучающий взгляд, как будто пытался что-то выяснить, прочесть мысли, точно узнать, что Петерсон знает (о чем?) или подозревает (кого?), так, как будто это молчаливое исследование представляло для него какой-то личный интерес.
В конце концов он сказал:
– Нет, у меня нет оружия.
– Вы уверены?
– Естественно.
– Даже не обязательно, чтобы это был пистолет или револьвер. Если есть винтовка...
– У нас вообще нет никакого оружия. Я ему не доверяю, – ответил Блендуэлл.
– А ваш дед?
– В "Доме ястреба" оружия нет.
Петерсон понял, что настало время прекратить разговор на эту тему; иначе собеседник мог понять, что его в чем-то подозревают. Он сказал так любезно, как только мог:
– Ну что ж, спасибо вам за помощь.
– Удачи, – ответил тот.
Петерсон вернулся домой с пустыми руками.
* * *
Закончив свою историю, Билл отпустил подлокотники кресла и сложил руки с красивыми длинными пальцами вместе, как будто рассказ каким-то образом помог ему успокоиться, облегчить душевную боль. Соне он сказал:
– По крайней мере, теперь я полностью уверен в том, что у Блендуэлла нет оружия. С ним противник оказался бы вдвое сильнее.
Девушке было ясно, что у Петерсона не осталось даже малейшего сомнения в том, кто виновен во всем случившемся.
– Конечно, – сказала она, – тот человек, кто бы он ни был, никогда не угрожал совершить убийство с помощью огнестрельного оружия.
– И все же мне уже лучше.
– Почему вы так уверены, что это Кеннет Блендуэлл?
Руки Билла вернулись на подлокотники и сжали их, будто клещи.
Он ответил:
– Все его поведение вызывало подозрения. Во-первых, он совсем не удивился состоянию своего радиотелефона и лодок. Потом, мокрые до колен джинсы, в которых как будто стояли в воде и занимались тем, что топили лодки.
– Он сказал, что ходил на рыбалку, – заметила Соня.
– Нет, – ответил Билл. – Я спросил, не ходил ли он на рыбалку, и Блендуэлл это подтвердил – после минутного замешательства. Понимаете, Соня, это я предложил ему алиби по поводу мокрой одежды, оставалось только согласиться со мной. Он это и сделал.
– Значит, он лгал?
– Точно.
– Откуда вы знаете?
– На рыбалку обычно не ходят в джинсах. Обычно надевают либо плавки, либо шорты. Или если уж по какой-то непонятной причине все же надевают джинсы, то закатывают их до колен.
– Это очень шаткое доказательство...
Билл еще не закончил; он прервал девушку до того, как она закончила свою мысль:
– Даже если у человека были какие-то бредовые причины ходить на рыбалку в городской одежде, то после этого он не будет расхаживать по дому в мокрых штанах и ботинках, в которых хлюпает вода.
Соня кивнула, на этот раз ей уже нечего было сказать.
– Когда я спросил, поймал ли он что-нибудь, ответ был "нет" – очень удобная ситуация. Если в он выловил парочку морских окуней или хоть что-нибудь другое интересное, я попросил бы показать их просто из спортивного любопытства. Я знаю, что Блендуэлл это понял.
– Вы рассказали об этом Рудольфу?
– Первым делом, сразу же после того, как вернулся из "Дома ястреба".
– И что?
– Он ответил, что это ничего не значит.
– Рудольф очень доверяет Кеннету Блендуэллу, – согласилась Соня. – Это почти единственный человек, которому он верит.
– В этом вся проблема, – откликнулся Петерсон, – в этой нелогичной вере. – Он встал и начал вышагивать туда-сюда, быстро, нервно, сцепив руки за спиной. – Сэйн становится глухим, немым и слепым каждый раз, когда кто-нибудь указывает на Блендуэлла, и все же именно у него есть самые веские причины желать зла семье Доггерти. – Он повернулся и, взглянув на девушку, повторил: – Глухим, немым и слепым. Ну, по крайней мере, глухим и слепым. Говорить-то на эту тему он говорит, и довольно часто, когда утверждает, что Блендуэлл невиновен. Почему, во имя всех чертей, Сэйн так упорно не хочет реально взглянуть на одну-единственную возможность?
Она грустно ответила:
– Не знаю.
– Я тоже.
Она тоже поднялась, но не присоединилась к нему. Соне казалось, что у нее нет сил ходить, что-нибудь делать, кроме того, чтобы держаться на ногах; она как будто ждала удара из-за спины. Если бы девушка начала так же расхаживать из стороны в сторону, то нервы натянулись бы, как струны, и через несколько минут, возможно, как струны, разорвались бы в клочья. Она просто стояла возле своего кресла в неловкой позе, точно ребенок, который еще только учится ходить – с дрожью в ногах, неуверенная, напуганная.
– Есть две основные возможности, – сказал Петерсон.
– Какие?
– Может быть, Сэйн не принимает Блендуэлла во внимание потому, что не хочет подозревать своего друга. Это маловероятно. Думаю, если бы улики указывали на кого-то, то он заподозрил бы и собственную мать.
– А другая возможность?
Мужчина взглянул на нее, как будто прикидывая, может ли он доверять настолько, чтобы полностью раскрыть все карты, вздохнул и произнес:
– Сэйн и Блендуэлл вместе планируют какое-то... ну, скажем, мероприятие здесь, на острове.
В первую минуту она не смогла понять, к чему он ведет, а когда осознала, то яростно воспротивилась предположению:
– Вы же не думаете, что они вместе замышляют что-то, правда?
– Я не хочу об этом думать, – ответил Петерсон. – Господь знает, что это самая ужасная мысль, которая когда-либо приходила мне в голову.
– Рудольф так заботится об Алексе и Тине, – возражала Соня, – он действительно волнуется, заботится об их благополучии. – Она вспомнила, как в один из тех редких моментов, когда телохранитель позволял себе сбросить маску жестокого и бесчувственного существа, он сравнивал Алекса со своим собственным сыном, ныне покойным. Неужели человек, обремененный таким глубоким горем и так тщательно его скрывающий, на самом деле решится совершить те акты неприкрытого садизма, которыми угрожал безумец, или хотя бы участвовать в них как друг и помощник?
– Как я уже сказал, – повторил Билл, – я не хочу даже на секунду в это верить. Тем не менее исключить такую возможность нельзя. Именно Кеннет Блендуэлл мог говорить по телефону – ему стоит лишь слегка изменить голос, и никто из семьи не будет в состоянии его опознать.
– Но как он мог знать заранее, что Сэйн будет телохранителем детей?
– Может быть, он не был уверен. Может быть, они не были знакомы до того, как Сэйн приехал на остров. Однако вполне возможно, что Блендуэлл сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться.
Шокированная, Соня ответила:
– Значит, вы думаете, что ваш сосед мог предложить Сэйну определенную сумму денег за возможность безнаказанно проникнуть к детям и что Рудольф, зная, чем маньяк им угрожал, взял эти деньги и на все согласился?
– Я подозреваю, что нечто в этом роде могло произойти, – ответил Билл, – но немного не так. Блендуэлл – главный подозреваемый, это очевидно. Возможно, что в начале своего пребывания на Дистингью Сэйн понимал это так же ясно, как мы понимаем сейчас. Возможно, он поставил себе целью доказать или опровергнуть свои подозрения относительно этого человека и нашел доказательства своей правоты. После этого он мог отправиться к Блендуэллу и рассказать все, чтобы он сам себя выдал. Предположим, тот объяснил, что вовсе не собирается убивать детей, что угрозы предназначались только для того, чтобы как можно сильнее напугать Доггерти. Он мог признаться Сэйну, что собирался только заставить Доггерти продать свою часть острова. Потом он, предположим, предложил Сэйну некоторую сумму денег за то, чтобы он и дальше держал рот на замке, и тот, поняв, что детям не причинят никакого вреда, и будучи слабым человеком, чтобы отказаться от наличных, взял деньги и отошел в сторону.
Соня немного подумала над этим:
– Это возможно. Не могу себе представить, что Рудольф способен позволить кому бы то ни было нанести вред детям. Однако, если он поставил условие, что с ними ничего не случится, – тогда все становится понятным. По крайней мере, это хоть как-то можно принять.
– Вспомните, что пока мы просто строим теории, – сказал Билл.
– Ну что ж, будем надеяться, что они верны, – сказала девушка, – если все так и было, то дети находятся в полной безопасности.
– Вы думаете?
– Ну, если ваша теория верна – и, Билл, это вполне логично, самая логичная мысль из всех, которые я слышала до этой минуты, – тогда в действительности никто не хочет причинять боль Алексу и Тине. Все, чего хочет Блендуэлл, – это напугать нас, а этой цели он уже добился, даже более чем.
Петерсон несколько секунд помолчал, стоя перед книжными полками, бессознательно скользя взглядом по разноцветным корешкам. Наконец он произнес:
– Предположим, Блендуэлл убедил Сэйна, что никому не собирается вредить, и меньше всего двоим маленьким беззащитным детям, и все, чего он хочет, – это заполучить остров целиком в свое владение. А теперь предположим, что на самом деле он лгал. Может быть, вне зависимости от того, что услышал Рудольф, он хочет попробовать на детях свой нож, что он на самом деле хочет их убить.
Ее ноги задрожали еще сильнее.
Соня сказала, сама страстно желая верить в правоту своих слов:
– Рудольфа не так-то легко обмануть. Он очень хорошо знает свое дело. Иногда я чувствую, что этот человек просто видит меня насквозь, смотрит прямо мне в голову и читает все, о чем я думаю.
– Я тоже, – ответил Билл. Он прекратил разглядывать книги. – Рядом с ним я чувствую себя как бабочка, приколотая на булавку. Однако не забывайте, Соня, что маньяк – в данном случае, скажем, Блендуэлл – может быть дьявольски хитрым, умным и очень убедительным.
– Билл, я уже не знаю, что и думать!
Теперь уже было заметно, как она дрожит.
Петерсон подошел и обеими руками обнял девушку, крепко прижимая к себе, как отец прижимает ребенка.
В уголках ее глаз блестели слезинки.
Он сказал:
– Я не хотел пугать вас, Соня. Просто хотел объяснить, кого я подозреваю, попросить вас о помощи. Я чувствую, что вы единственный человек, которому можно довериться.
– О помощи, меня?
Он опустил одну руку и предложил ей чистый носовой платок, который девушка взяла и использовала по назначению.
– Спасибо, – сказала она, – но чем я могу помочь? Что мне делать?
– Похоже, что вы нравитесь Сэйну больше, чем кто-либо из обитателей дома, – ответил Билл, откидывая прядку золотистых волос с ее щеки.
– После того как меня чуть было не задушили, – сказала она, – ни у кого нет на мой счет подозрений.
– Хорошо. Может быть, вам удастся преуспеть там, где я потерпел неудачу, и открыть ему глаза.
– Насчет Кеннета Блендуэлла?
– Да.
– Я уже пробовала.
– Попробуйте еще и еще раз. Нам нечего терять.
– Думаю, что нет.
– Я уверен, что Блендуэлл собирается сделать свой ход во время бури.
– Я поговорю с Рудольфом, – ответила она.
– Хорошо. – Он поцеловал девушку в губы, сперва легко, потом сильнее, заставив ее дыхание прерваться.
– Со мной теперь все в порядке, – сказала она.
– Уверены?
– Вполне.
Он окинул ее внимательным взглядом, одной рукой придерживая голову, как скульптор, рассматривающий свое творение, потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34