Кое-как мы
все-таки вскарабкались туда и выбрались, взмокшие и взъерошенные, на более
или менее ровное место.
До этого я бывал в парке трижды, и все три раза -- во времена своей
интернатуры. Гарри давал мне ключи и желал удачи с какой-нибудь медсестрой,
которую вдруг покоряло мое скромное обаяние и нескромное поведение. Конечно,
дружба между директором больницы и рядовым интерном -- явление необычное. Но
именно Гарри пробудил во мне интерес к медицине, когда я еще пешком под стол
ходил (он подарил мне набор игрушечных медицинских инструментов), именно он
заботился обо мне, когда мои родители погибли во время одного из первых
межконтинентальных ракетных перелетов, именно он следил, чтобы я как следует
подготовился и поступил в лучший медицинский вуз страны. Впрочем, в
Сити-Дженерал наши отношения не выходили за рамки деловых. Ясное дело, Гарри
никогда не пытался облегчить мне прохождение интернатуры. Он позволял себе
обращаться со мной дружески только в неофициальной обстановке; в больнице он
гонял меня в хвост и в гриву наравне с прочим персоналом, а может, и
сильнее. Интересно, что Гарри думает обо мне сейчас?
Вскоре кустарник стал гуще, а снег -- глубже, пробираться по нему стало
еще труднее, и у меня не осталось сил на посторонние рассуждения. Нужно было
пробиваться сквозь снежную целину.
Теперь впереди шел Он. Он прокладывал тропу и прорезал сугробы, словно
живой танк или какой-нибудь толстокожий обитатель джунглей, никогда не
встречавшийся с предметом, который ему было бы не под силу сдвинуть с места.
Колючие кусты цеплялись за одежды и замедляли продвижение, но я был твердо
уверен, что к утру мы доберемся до нужного домика. Через некоторое время мы
вышли на край небольшого плато и остановились, чтобы перевести дыхание.
Впрочем, Ему этого не требовалось. Я посмотрел на компас с подсветкой и
сверился с мягко светящейся картой, которую нес в бумажнике. Фон карты
мерцал зеленым цветом, разнообразные линии и решетки -- темно-красным,
оранжевым или белым. На расстоянии вытянутой руки это чем-то напоминало
старомодное психоделическое световое шоу.
-- Теперь вдоль карниза, -- сказал я.
Мы ступали очень осторожно, несмотря на то, что наст выглядел
достаточно прочным. Под ним скрывался десяток футов сухого рассыпчатого
снега, как всегда бывает в горах. Я чувствовал себя, словно фокусник,
пытающийся доказать, что он способен пройтись по сваренным всмятку яйцам и
ни одного не раздавить. В сотне ярдов от деревьев я почувствовал, как наст
трескается подо мной медленно, но неуклонно. И услышал мерзкий скрип и
низкий, глухой стон.
Я перепугался и метнулся в сторону, чтобы избежать несчастья, но было
поздно. Наст просел под моими ста шестьюдесятью фунтами, и я с головой ушел
в снег.
В детстве меня дразнили Насос Ходячий.
Теперь я понял, почему.
Я бился изо всех сил, пытаясь прорваться сквозь бесконечный слой белой
пыли, покрывшей мое лицо. Она так плотно набилась мне в ноздри, что я был
недалек от удушья. Все, что мне удалось, -- увидеть наверху проделанную мною
дыру, плотно затянутое тучами небо и снег, который продолжал сползать вниз.
Я застыл, боясь шелохнуться и обрушить всю эту массу снега себе на голову --
тогда мое положение стало бы еще более затруднительным. Мне казалось, что
пролетело месяцев шесть, но на самом деле не прошло и двух минут, когда в
проеме появилось Его лицо. Он старался не подходить слишком близко к краю
обрушившегося наста, но наклонился вперед, чтобы увидеть меня.
-- Осторожно, не свались, -- предупредил Его я. -- Есть какие-нибудь
идеи, как вытащить меня отсюда?
-- Я прокопаю к тебе наклонную дорожку и буду по мере продвижения
уплотнять снег, -- сказал Он. -- Это единственный выход. Вытащить тебя я не
смогу. Наст проломится, и я присоединюсь к тебе.
-- А чем ты собираешься копать? -- спросил я. -- У нас нет ни лопаты,
ни других инструментов.
-- Подожди, -- ответил Он.
Наверху завывал ветер. Очередной его порыв швырнул мне в лицо снежную
крупу.
Он снял перчатки, утепленную куртку и нижнюю рубашку. Под Его кожей
играли превосходно развитые мускулы. Чтобы заработать их, нормальному
человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были
не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже
тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте,
но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.
Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную
тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно
сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.
Он развернулся и скрылся из виду -- начинать тропинку следовало немного в
стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал
углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после
второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы
выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев -- кстати сказать, хорошей формы.
-- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? -- спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я
Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство
в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было
не так. Просто это было не в Его духе -- обречь человека на верную смерть.
-- Я могу изменять большую его часть, -- спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
-- И лицо?
-- Я над этим работаю.
-- И как далеко ты продвинулся?
-- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
-- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать
от властей, -- сказал я. -- Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю,
если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
-- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело
ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. -- Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы
меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый
слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что
так оно и есть. Он действительно был чужим -- сверхчеловек, сверхгений, -- и
с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за
обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
-- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить
свое развитие, -- сказал я.
-- Отведи меня в хижину, -- сказал Он, похлопав меня по плечу своей
ручищей, -- и все, что мне понадобится, -- это обещанные тобой три дня. А
после этого смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно
мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
-- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с
лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял
здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь
голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник,
завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
-- Что случилось? -- спросил я, подходя к Нему. -- Я еще не устал, если
тебя это беспокоит.
-- Далеко еще до того домика, Джекоб? -- с беспокойством спросил Он. В
его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что
Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
-- Ну... -- я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее
мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. --
Мы сейчас находимся вот здесь, -- сказал я, указывая на заштрихованное пятно
-- лесной массив. -- Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда
-- местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи,
и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
-- Это слишком долго.
-- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда
мы обедали в Сан-Франциско -- помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре,
когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, -- и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы
посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла,
и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно
неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему
подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти
напролом.
-- Что случилось? -- спросил я.
-- Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых
по-своему неприятно, -- его голос снова был прежним: глубоким, ровным,
лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не
голосом соблазнительницы. -- Один из вариантов развития событий приведет к
тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24