- Хорошо, - сказал Флексен.
- Я тоже так думаю, - гордо ответил главный механик. - Нипочем не
узнать, что она была убийцей.
- Ликвидатором, - поправил Флексен, оскалив зубы. - Истребителем.
- Точно, - сказал механик, усмехнувшись.
- Сегодня ночью поставьте ее там, откуда мы сможем легко забрать ее в
случае необходимости. Оба они улыбались. Машина блестела.

Глава 7

Теперь у него был новый узор сетчатки и новый состав крови. Мак-Гиви
изменил даже запах его пота. Сам Майк до этого бы не додумался. После того
как Мак-Гиви вкратце рассказал ему о Серебряных Псах, способных засечь
человека в городской канализации по запаху, Майку стало ясно, что изменение
запаха его тела было в высшей степени предусмотрительным.
На самом деле дни, проведенные в обществе Мак-Гиви, были для Майка
днями перемен. Менялась не только его психика, менялось его мышление, его
позиции и взгляды, мнения ломались, плавились, преобразовывались. Он впервые
в жизни видел реальный мир. Не мир Шоу, не тот мир, в котором жили
Исполнители Кокли, - мир охранников, полиции, мониторов и всеслышащих,
вездесущих микрофонов. Нет, Настоящий Мир. Этот мир до дрожи страшил его. А
Кокли медленно, но верно прибирал все это к рукам. И это не нравилось Майку.
Весь мир - Шоу, все люди в нем - Актеры...
Майк только однажды встречал Анаксемандра Кокли. Когда он только-только
стал Исполнителем, он отказался участвовать в одной интимной сцене с Лизой,
думая обо всех этих любопытных глазах и телах, разделяющих его ощущения. Его
привели в кабинет босса. Он готовил большую речь, полную драматизма и
достоинства. Но разговор был очень коротким. По большей части говорил Кокли.
Едва Майк осмелился произнести несколько слов протеста, как Кокли выпрыгнул
из-за стола, сбил его с ног и принялся избивать. Майк убежал. Но он знал,
что Кокли позволил ему убежать. Этот человек был ужасно силен. Майк больше
никогда не пытался повидать босса. Его не так испугала боль, как понимание:
Кокли, избивая его, пиная, наслаждался. Наслаждался!
И Майку не нравилось, что такой человек стремится захватить власть надо
всем миром. Ничто из того, что Флексен и его группа могли потребовать за
освобождение Майка, не было бы чрезмерной платой.
- Ничто? - спросил Мак-Гиви.
- Ничто.
В поле зрения суетились механизмы, снабженные манипуляторами,
захватами, мозгами и глазами.
- Ну что ж, это здравый подход к сотрудничеству, - сказал доктор,
присаживаясь на край стола, уставленного лабораторными чашками под
прозрачными пластиковыми колпаками. В чашках плавали образцы тканей. -
Особенно потому, что я хотел бы уговорить вас согласиться на важную
операцию.
Майк подался вперед, сжимая подлокотники кресла, насыщая воздух своим
новым запахом. Его новые глаза сузились, новая кровь пульсировала в жилах.
- Какую операцию?
- Мы должны изменить ваше лицо.
Майк почувствовал, как сердце подпрыгнуло в груди. Его бросило в холод,
потом в жар и снова в холод.
- Возьмите себя в руки. Я понимаю, что вы сейчас испытываете. Никто не
хочет потерять свое лицо. Это сильнейший удар по личности человека. А ваше
желание сохранить свое лицо велико еще и потому, что вы были Исполнителем.
- Что нужно сделать с моим лицом? - отрывисто спросил Майк. Его
переполнял неподвластный разуму страх - страх, что потом придет очередь и
для души, что они удалят все, что когда-то было Джорговой, и превратят его
во что-то чужое.., в покрытый сладким кремом отравленный торт. Из глубины
его существа поднимался протест против изменения. Он и сам не знал почему.
- С самого рождения вас учили - и во сне, и наяву - беречь лицо от
травмы. Зритель не желает отождествлять себя с искалеченным Исполнителем.
Вас учили, как вызывать эмоции у других Исполнителей, чтобы эти эмоции можно
было передать людям, сидящим под аурой. Вас учили изображать отвращение,
ненависть, любовь, жалость и многие, многие вещи при помощи лицевых
мускулов. Все эти уроки впечатаны в ваш мозг, их не так-то легко вырвать.
- Но почему его нужно изменять? - Он подавлял в себе желание убежать.
- Иррациональность этого вопроса выдает ваш страх при вступлении на
зыбкую почву. Ваше лицо необходимо изменить, если вы снова хотите выйти в
мир. В мир семисот миллионов человек, ОБЛАДАВШИХ этим лицом.
Майк посмотрел на механизмы.
Множество пальцев, оканчивающихся ножами.., они вонзятся в его лицо...
- Выйдите отсюда с вашим настоящим лицом - и вы тотчас вновь окажетесь
в цирке Кокли. И не думаю, чтобы с вами там обошлись хорошо.
Лишенные выражения глаза механизмов смотрели на него, выжидая.
- И Кокли может счесть, что зрителям понравится небольшое
садомазохистское развлечение. Как, например, выдергивание ногтей из пальцев
ног. Вот только ногти будут ВАШИ.
- Не надо меня пугать, - сказал Майк, проглотив комок в горле. - Я могу
выбрать свое новое лицо? Мак-Гиви улыбнулся:
- О да, конечно. Я сделаю вам любое лицо, какое вы пожелаете. Красивое,
обычное или уродливое.
- Красивое, пожалуйста.
- Самовлюбленный вы человек.
Джоргова улыбнулся:
- А вы мясник.
- Все сделают механизмы, - сказал Мак-Гиви. - Здесь не будет места
ошибкам, которые мог бы сделать человек. Вам не придется расстраиваться по
поводу приплюснутого носа или слишком тонких губ.
- Тогда, быть может, перейдем к делу?
- Конечно.
И Мак-Гиви с головой погрузился в работу. Он схватил микрофон
программирующего устройства и стал диктовать разнообразные инструкции. Майк
подумал, что доктору было бы проще проделать всю операцию самому. Но машины
не чихают, работая над линией подбородка...
- Ложитесь сюда, - сказал Мак-Гиви, указывая на койку, которая,
очевидно, втягивалась в нишу в стене. Оттуда начиналось темное царство
хирургических лезвий. - Разденьтесь.
- Раздеться для операции над лицом?
- Надо простерилизовать все. Кожу легче стерилизовать, чем одежду.
Следуя инструкции, Майк лег на койку. Ножек у койки не было.
- Ступни сомкнуты и находятся под прямым углом к телу, - сказал
Мак-Гиви.
Майк напряг ступни, и в пятки вонзились иглы. На миг перед глазами ярко
вспыхнули все цвета радуги, звуки стали одним тонким писком, запахи
антисептиков приобрели невыносимую остроту.
А потом была тьма...
А потом был свет...
Он поднял руку, чтобы защитить глаза от яркого блеска, и пальцы его
наткнулись на желеобразную повязку, покрывающую лицо. Память возвращалась к
нему, шаг за шагом. Его лицо было изменено. Сперва его кровь, потом глаза,
потом запах. А теперь и лицо. В панике он вскочил, озираясь.
Эта была та же самая комната, в которой он находился перед операцией.
Мягкие кресла, психоделические цвета, бархатные портьеры - все было то же
самое. Портьеры, как он знал, закрывали стены, а теперь и окно. Повернув
голову влево, Майк увидел Мак-Гиви, который полулежал в кресле, закинув руки
за голову.
- Доброе утро, - сказал доктор.
Майк попытался пошевелить губами и обнаружил, что они тоже покрыты
желе. Он быстро нащупал свой нос, обнаружив, что в ноздри вставлены две
трубочки, проведенные сквозь повязку для доступа воздуха в легкие.
- Я изменил ваши губы и заменил ваши прекрасные зубы на более крупные,
которые больше подходят к вашему новому лицу. Повязки удалят завтра вечером.
Вы спали два дня.
Чувствуя себя слабоумным идиотом, Майк показал на свои глаза и провел
рукой над повязкой.
- Вы же ничего не увидите, - сказал Мак-Гиви. Майк настойчиво повторил
движение.
- Ну хорошо, - сказал доктор, отходя к туалетному столику за зеркалом.
- Вы, я вижу, достойный потомок Нарцисса.
Майк взял из его рук зеркало в перламутровой оправе, руки дрожали,
когда он поднес его к лицу. Он посмотрел в свои глаза. Теперь они были
синими. А раньше - карими. Полупрозрачное желе скрадывало черты лица. Два
черных отверстия трубочек, вставленных в ноздри. Черно-багровая прорезь там,
где должен быть рот. Еще он мог различить неясные очертания бровей. И это
все.
Он отдал зеркало обратно.
- Завтра, - сказал Мак-Гиви.
Майк кивнул. Завтра...

x x x

Ты часто грезишь обо мне, правда? Ты знаешь, что это так. Я Зомби. Они
называли меня другим именем. Они называли меня Обществом. Это был неверный
термин. Он был слишком понятным и слишком общим, и таким же является новое
определение. Но разве имя Зомби не подходит мне? Я подразумеваю пустые
глаза, рутину, раз и навсегда заданный образец. Подумай о пустых взглядах
сквозь время. Вернись далеко, далеко назад. Вернись далеко назад к той
девушке - все имена сейчас забыты, затеряны в тумане Времени, - которая была
зарезана в некотором штате, именуемом Нью-Йорк, в некотором городе с таким
же названием. Вот она. Видишь? Она лежит на пороге этого дома, пока он
опускает и поднимает руку с ножом, опускает и поднимает, опускает и
поднимает, словно карусельные лошадки качаются взад-вперед на хорошо
смазанных осях. Однако здесь нет ничего похожего на ярмарочное веселье.
Посмотри на сцену в том окне. Туда, за отогнутый угол розовой занавески. Там
стоят люди, глядят, глазеют. Пустые, отрешенные взгляды. И посмотри
украдкой, тайно, на все эти окна во всех этих домах и многоэтажных зданиях.
Такие же люди с такими же глазами. Рыбьи взгляды. Ты когда-нибудь видел
умирающую рыбу, лежащую на мели? Сперва она бьется, а потом просто лежит и
смотрит в никуда пустыми глазами. Эти взгляды на этих лицах точно такие же,
как у нее. И на всех этих лицах в подземке и в самолетах. Глаза этого
человека, который сидит в башне с винтовкой на коленях и снова и снова
облизывает губы. И глаза людей, которых он убил: пустота. А ты часто грезишь
обо мне, не так ли? И, может быть, однажды ты хоть ненадолго задумался о
времени, когда ты видел жизнь во всех этих глазах вокруг тебя. Ты ездил на
одну из этих якобы всемирных выставок. Ты стоял в очереди три часа двадцать
минут и десять секунд; и ты знаешь, что прошло именно столько времени,
потому что тебе сказали об этом большие электронные часы с индикацией
секунд, висящие вверху. И за все это время эти люди сказали только две сотни
слов, в основном веля детям замолчать и прося жен и/или мужей постеречь
место, пока они сходят в туалет или попить. И пустые взгляды. Потом, по
прошествии стольких секунд, каждый проходил через двойные бронзовые двери,
похожие на металлические губы, в тоннелеобразный зал. Один напирал на
другого, образуя бутерброд из людей, все рассматривали экспонаты. И один
экспонат зажигал на всех лицах свет. Ты помнишь его. Это был обучающий
экран, демонстрирующий модель оплодотворения женского яйца мужским семенем.
Там было полностью воспроизведено строение всех органов и частей,
двигающихся в ритме древнего, сущего до Бога акта. Регулярно (каждые десять
минут!) оплодотворялось дурацкое пластиковое яйцо. И все глаза загорались
при виде непрерывной демонстрации машиной человеческих функций. И ты не
думал, что в их глазах была похоть, правда? Ты был внезапно испуган тем, что
это была зависть. Зависть к хромовому мужчине и пластиковой женщине. После
этого они равнодушно проходили мимо других машин и компьютеров, и эхо
механического любовного акта на миг зажигало что-то в темных уголках их
мозгов. Ты часто грезишь обо мне, не так ли? Ты знаешь, что это так.

x x x

Он очнулся от наркоза, когда Мак-Гиди сказал:
- Повязка удалена, и все в порядке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23