Мы и стращали его, и пробовали задобрить. Но, к несчастью, ему не ведомы ни страх, ни какие-либо притязания. - Генерал едва не сказал "пытали" вместо "стращали", но его внутренний цензор без малейшей заминки заменил слово. - Вы просто влезьте в его голову и удостоверьтесь, что он ничего не скрывает.
- Так сколько это стоит, вы сказали? - спросил я.
- Сто тысяч кредитов в час. Ему явно стоило мучительных усилий выдавить из себя эти слова.
- Удвойте сумму, - сказал я. Для многих людей и тысяча превышала годовое жалованье, при нынешней-то инфляции.
- Что?! Это абсурд! - взорвался Морсфаген. Он тяжело дышал, но другие генералы даже не вздрогнули. Я считал их мысли и обнаружил, что, помимо всего прочего, ребенок почти полностью выдал им устройство сверхсветового двигателя, который мог сделать возможным межзвездные путешествия. Ради того только, чтобы добыть недостающую информацию, им не жалко было миллиона в час, и более никто не находил мои требования абсурдными. Я получил свои две сотни кусков, а в придачу и право потребовать больше, если работа окажется сложнее, чем я предполагал.
- Без своего крючкотвора ты вкалывал бы за комнату и кормежку да еще спасибо говорил бы! - огрызнулся Морсфаген, и физиономия у него при этом была отвратительная.
- А вы без ваших латунных медалек были бы уличным панком, - парировал я, улыбаясь знаменитой улыбкой Симеона Келли.
Генералу очень хотелось ударить меня. Он сжал кулаки так, что казалось, костяшки готовы прорвать кожу.
Я, не таясь, смеялся над ним.
Нет, он не рискнул ударить меня: слишком я был ему нужен.
Уродливое дитя тоже засмеялось, сложившись пополам в своем кресле и хлопая старчески дряблыми ручонками по коленям. Это был самый жуткий смех, какой только мне приходилось слышать. В нем звучало безумие.
Глава 3
Свет постепенно угасал. Машины были сдвинуты в сторону и теперь стояли, наблюдая и торжественно фиксируя все происходящее.
- Эти шестиугольные знаки, которые вы видите на стенах, - часть только что завершенной предгипнотической подготовки. После того как он впадет в транс, мы введем ему в яремную вену двести пятьдесят кубиков циннамида. - Одетый в белое директор медицинской команды говорил с приятной прямотой, но так равнодушно, словно обсуждал действие одного из своих приборов.
Ребенок сидел напротив меня. Глаза его помертвели - проблеск мысли исчез из них, и ничто не пришло ему на смену. Меня уже меньше ужасало его лицо. Однако я ощущал холодок в животе и жжение в груди, точно что-то рвалось из меня наружу.
- У него есть имя? - спросил я Морсфагена.
- Нет.
- Нет?!
- Нет. Ему, как обычно, присвоен кодовый номер. Этого нам вполне достаточно.
Я снова посмотрел на уродца. И в глубине души <(некоторые церкви отказывают мне в праве на нее, но ведь церкви отказывают людям во множестве вещей по множеству причин, а мир все еще вертится) понял, что во всей Галактике, во всей огромной Вселенной, в миллионах обитаемых миров, которые, возможно, плывут в ее просторах, не существует имени для этого ребенка. Просто Ребенок. С заглавной буквы.
Медики тем временем продолжали свое дело.
- Еще пять минут, - сказал Морсфаген. Он обеими руками вцепился в подлокотники своего кресла. Теперь, однако, это был не приступ гнева, а лишь ответная реакция на переполнявшее комнату напряжение.
Я кивнул, взглянув на Харри, который настоял на своем присутствии при первом сеансе. Он все еще не отошел после сражения с этими монстрами. Я чувствовал себя так же неуютно и, пытаясь избавиться от этого чувства, обернулся к Ребенку и приготовился к атаке на неприкосновенность его мозга.
Легко переступив порог, я рухнул во мрак его разума...
...и, очнувшись, увидел белые лица с черными дырами вместо глаз. Они бормотали на чужом языке и тыкали меня холодными инструментами.
Когда мое зрение прояснилось, я увидел странную троицу - Харри, Морсфагена и какого-то медика, который считал мне пульс, прищелкивая языком, как будто полагал, что именно так и должны вести себя доктора, оказавшись не в состоянии сказать чего-либо умного.
- Ты в порядке, Сим? - спросил Харри. Морсфаген оттолкнул моего стряпчего (агента, почти отца) и склонился надо мной. У него было костистое лицо, и я видел волоски в его ноздрях.
- Что случилось? В чем дело? Тебе не заплатят, если не добьешься результата.
- Я не был готов к тому, что обнаружил, - сказал я. - Все просто. И не нужно истерик.
- Но ты кричал и стонал, - запротестовал Харри, втискиваясь между мною и генералом.
- Не волнуйся.
- Так что ты нашел неожиданного? - спросил Морсфаген. Он был скептиком, и по его мнению, я мог встревожиться больше, но никак не меньше.
- У него нет никаких осознанных мыслей. Там просто огромная яма, и я упал в нее, ибо мне не на что было опереться. Очевидно, все его мысли - или же большинство их - исходят от того, что мы считаем подсознанием.
Морсфаген подался назад.
- Так ты не можешь достичь его?
- Я этого не сказал. Теперь, когда уяснил, что там есть и чего нет, все, надеюсь, будет в порядке.
Я с усилием сел: комната перестала наконец вращаться у меня перед глазами, шестиугольники на стенах и световые пятна замерли. Я взглянул на свои часы с картиной Эллиота Гоулда на крышке, высчитывая время, и сказал:
- С вас примерно сто тысяч кредитов. Положите их на мой счет или как?
Он брызгал слюной, бушевал, рычал. Он извивался. Он цитировал правительственные тарифы для служащих и Акт о правах наемных служащих 1986 года, параграф два, пункт три.
Я невозмутимо наблюдал.
Он гарцевал по комнате. Он рвал и метал. Он требовал сказать, что я такого сделал, чтобы требовать платы. Я ему не ответил. Немного передохнув, он принялся бушевать снова. Однако в конце концов выписал чек, в отчаянии шарахнул кулаком по столу и удалился из комнаты, назначив мне время следующего сеанса.
- Не испытывай судьбу, - немного погодя посоветовал мне Харри.
- Не судьбу, а важность собственной персоны, - возразил я.
- Он законченный ублюдок и не сдаст своих позиций.
- Я знаю. Потому и подкалываю его.
- Это что, мазохизм?
- Да нет, это все мой "синдром Бога". Я просто проверял одно из своих знаменитых заключений.
Послушай, - сказал он, - ты можешь выйти из этого дела.
- Нам обоим нужны деньги. Особенно мне.
- Есть вещи поважнее денег.
Ассистент, выносивший оборудование из комнаты с гексаграммами на стенах, оттолкнул нас с дороги.
- Важнее денег?
- Так говорят...
- Только не в этом мире. Тебя неправильно информировали. Нет ничего важнее денег, когда являются кредиторы или когда приходится выбирать - жить в нищете или в богатстве.
- Иногда мне кажется, что ты слишком циничен, - сказал Харри, поглядев на меня одним из тех отеческих взглядов, право на которые я унаследовал вместе с его фамилией.
- С чего бы это? - спросил я, застегивая пальто.
- Похоже, из-за того, что они пытались сделать с тобой. Ты должен об этом забыть. Больше общаться. Встречаться с людьми.
- Я так и делал. Но, видимо, совсем их не люблю.
- Есть одна старая ирландская легенда, в которой говорится...
- Во всех старых ирландских легендах говорится об одном и том же. Послушай, Харри, все они, кроме тебя, пытаются меня использовать. Хотят, чтобы я выслеживал, не спят ли с кем-нибудь другим их жены, или обнаруживал любовниц их разлюбезных муженьков. А если приглашают меня на свои вечеринки, то единственно затем, чтобы я продемонстрировал им пару забавных трюков. Мир сделал меня циничным, Харри, и укрепляет на этих позициях. Так что давай поведем себя разумно и подзаработаем на моем цинизме. Вполне вероятно, что, если какой-нибудь психиатр сделает меня вполне счастливым и примирит со мной же самим, мой талант попросту исчезнет.
Я вышел прежде, чем он нашелся с ответом, и когда закрыл за собой дверь, мимо меня на каталке провезли Ребенка. Его пустые глаза были устремлены на светлый потолок.
Снаружи продолжал падать снег. Волшебные искорки. Кристальные слезы. Сахар с небесного пирога. Я старался выдумать побольше милых метафор - может быть, желая доказать, что не так уж циничен.
Я сел в ховеркар, кивнул морскому пехотинцу, который его пригнал, и, резко развернувшись, выехал на улицу. Белая пелена падающего снега сомкнулась позади, скрыв из виду здание ИС и все, что я стремился оставить позади...
Книга лежала рядом со мной - суперобложкой вниз, потому что там ее портрет. Я не хотел видеть янтарные волосы и капризно изогнутые губы. Эта картинка была мне отвратительна - и непонятно почему зачаровывала.
Я включил радио и прислушался к скучному голосу диктора, одинаково приятным тоном ведавшего об излечении рака и гибели сотен людей в авиакатастрофе. "Сегодня днем Пекин объявил о создании оружия, эквивалентного Сферам Чумы, оно запущено вчера Западным Альянсом...
("Па-чанга, па-чан-га, сисе, сисе па-чанга", - вплеталась в обзор новостей латиноамериканская музыка, передаваемая по другому каналу.)
...согласно азиатским источникам информации китайское оружие представляет собой серию платформ...
("Са-баба, са-баба, по-по-пачан-га".)
...за пределами атмосферы Земли, способных запускать ракеты, содержащие вирулентный мутированный возбудитель проказы, который может заразить обширные территории...
(Гайморит можно за час безболезненно вылечить в клинике на Вест-Сайд, уверяла меня другая станция.)
...Новые маоисты заявили сегодня, что они уверены..."
Я выключил радио.
Отсутствие новостей - уже хорошие новости. Или, как большинство людей могли бы сказать в гот славный год: все новости - плохие. Угроза войны так ощутимо нависла над миром, что у Атланта наверняка трещала спина. По сравнению с восьмидесятыми и девяностыми годами двадцатого века - периодом мира и доброй воли - последние четырнадцать лет были ужасны, потому-то юные борцы за мир и настроены столь воинственно. Они никогда не знали мира и жили с убеждением, что власти предержащие всегда связаны с оружием и разрушением. Возможно, будь они постарше и успей застать времена до холодной войны, их пламенный идеализм превратился бы в отчаяние, как у большинства. В последние предвоенные годы я был еще слишком мал, но едва достигнув двух лет, умел читать, а в четыре года говорил на четырех языках. И уже тогда боялся. Теперешний хаос прямо-таки сводит меня с ума.
Много чего случилось. Угроза всепланетной эпидемии чумы. Ядерный инцидент в Аризоне, унесший тридцать семь тысяч жизней, - чудовищная цифра, неспособная даже вызывать эмоции: поистине, смерть одного - трагедия, смерть тысяч - статистика. Ищейки Андерсона успели заразить половину страны, прежде чем люди из биохимических подразделений смогли усмирить продукт собственного эксперимента. И конечно же, творения лабораторий ИС-комплекса, их ошибки - несчастные создания, которых отсылали гнить в лишенные света клетки под предлогом необходимости "постоянного профессионального лечения". Так или иначе, я выключил радио.
И стал думать о Ребенке.
Не нужно мне было браться за эту работу - я знал это.
И знал, что не отступлюсь.
Глава 4
Дома, в тепле, чувствуя себя защищенным среди любимых книг и картин, я снял суперобложку, чтобы невзначай не увидеть женского лица на ней, и начал читать "Лилию". Это был роман, которому присуща чарующая мистика, вовсе не сродни надуманной прозе, созданной в угоду среднему читателю, стремящемуся хоть на несколько часов сбежать от действительности. В восхищении одолевая главу за главой, между строк я непрестанно видел лицо, которое вот уже несколько дней пытался забыть... Янтарные волосы, прямые и длинные.
- Видишь ту женщину? Вон там. Это Марк Аврелий. Автор полупорнографических книжек - "Лилия" и "Тела во тьме".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19