Я не пойду.
– Почему?
– Да так, мелочь. Есть, знаете ли, нехороший слушок, очень нехороший.
– Что такого он мог сделать, чтобы ты не хотел его увидеть? А впрочем, че, какое это имеет значение! Вспомни, ведь Джими наш друг.
– Аревало тоже наш друг, – торжественно провозгласил Рей. – Или был нашим другом.
– Что случилось?
– Говорят, якобы Джими, чтобы его освободили, сказал своим похитителям, будто Аревало путается с несовершеннолетней, и указал место и время, где их можно застукать. Джими у себя дома, а Аревало в больнице. Вот так-то.
– Откуда у тебя такие сведения?
– Вчера вечером, когда я уже собрался закрывать лавку, явился твой сосед Фабер. Ему довелось говорить с Больоло, а тому племянник рассказал это дело со всеми подробностями.
– И что там было?
– Да ничего. Пришел он поздно, хлеба уже не было. Я сказал, что остались одни сухари.
– А что случилось с Аревало?
– Он уже давно путался с этой девчонкой, – заметил Данте.
– Всегда я узнаю последним, – сказал Видаль, растерянно взглянув на него. – То-то я удивился, что он одет чисто, даже щеголевато. И перхоти не видно было.
– Банда мерзавцев поджидала его у выхода из отеля Нило, – сообщил Рей. – Девчонка, вся растрепанная, в крик: «Мне нравятся старики! Мне нравятся старики!»
– Провокация. Ух и влепил бы я в нее обойму, – свирепо прошипел Данте. – Она во всем виновата.
– С чего ты это взял? – возмутился Видаль.
– Данте, не мели чушь. Наконец-то мы услышали про честную девчонку, готовую умереть за свои убеждения, а ты еще ворчишь.
– Я снимаю перед ней шляпу, – сказал Видаль.
– Что же сделали с Аревало?
– Избили до полусмерти. Предлагаю сходить в больницу и узнать, как он себя чувствует.
– Девчонка – предательница! – пробормотал Данте.
– У меня времени в обрез, – предупредил Видаль. – Давайте сейчас и пойдем. Согласны?
Едва он это сказал, как тут же укорил себя в малодушии. Ведь для него в этот момент нет ничего более важного, чем его обязательства по отношению к Нели-де, но как это объяснить друзьям? Они бы его поздравили, позавидовали его удаче, но отнеслись бы с неодобрением к тому, что он Нелиду воспринимает слишком всерьез, что ставит ее на одну доску с другом всей жизни.
– А меня вы проводите до дому, – сказал Данте.
– Ей-богу, так мне будет спокойней. Мне вовсе не хочется ходить в темноте по улицам в такие времена. Серьезно вам говорю.
37
Дружески беседуя, Видаль и Рей вышли из булочной и повернули налево, до улице Сальгеро. Данте смотрел на них с жалобным видом, как ребенок, готовый заплакать. Он подбежал к ним, схватил Рея за локоть, стал умолять:
– Почему не хотите проводить меня до дома?
– Отстань, – рявкнул Рей, отдернув руку. Но потом спокойно прибавил: – Надо же выяснить, как там Аревало.
– Не говори так громко. Ты обращаешь на себя внимание. Ну пожалуйста! – умолял Данте.
– Я родился в Испании, – объяснял ему Рей, – но этот город – мой город.
– Ну и что с того? – сказал Данте.
– Как это – что с того? Я в Буэнос-Айресе про жил дольше, чем эти сопляки, и им не удастся выгнать меня из моего дома.
– Превосходно сказано! – согласился Видаль, – То, что ты готов сражаться с мальчишками, эта превосходно, но вот не поверил ли ты ложному слуху? Я бы из-за россказней Буяна не стал ссориться с Джими.
– Знаешь, я как услышу слово «донос», меня просто трясет.
– Не думаешь ли ты, – спросил Видаль с некоторым пафосом, – что ты стал жертвой новой тактики молодежных кругов – в данном случае племянника Буяна, – задумавших посеять раздор и вражду между нами?
– Психологическая война, – хмыкнул Данте.
– В том, что вы говорите, есть доля правдоподобия, – согласился Рей, – но, как бы то ни было, доносчика я не прощу.
– Как ты можешь себе вообразить, – настаивал на своем Видаль, – что Джими за какие-то пустые обещания оклеветал друга?
– Пустые обещания? – переспросил Рей.
– Чтобы убить Аревало, им вовсе не надо было отпускать Джими.
– Джими способен на все. Данте опасливо оглянулся.
– Что меня тревожит, – признался он, – так это вид города – все как всегда, будто ничего не происходит.
– Тебе было бы спокойней, если б шла драка? – заметил Видаль.
– Вчера она была, – утешил его Рей. – Здесь, рядом. Возле отеля Виласеко. Какие-то парни из Молодежной группы пошли на штурм. Мой земляк, при поддержке верного Пако, держал оборону. Когда поражение уже казалось неизбежным, явилась подмога с наручниками, и крепость была спасена.
38
Трое друзей поднялись по парадной лестнице и вошли в вестибюль больницы. В полутьме они издали увидели что-то похожее на лежащую статую, покрытую простыней. Рей приблизился на несколько шагов, чтобы посмотреть.
– Что там? – спросил Данте,
– Старик, – ответил Рей.
– Старик?
– Да, старик на каталке.
– Что он там делает? – не унимался Данте, не двигаясь с места.
– По-моему, умирает, – ответил Рей.
– О, зачем мы живем! – простонал Данте.
– Все мы окончим свои дни в этой или в другой больнице, – патетически заявил Рей. – Лучше привыкать заранее.
– Я устал, – запричитал Данте. – Вы даже не представляете, как я устал. Я чувствую себя совсем старым. Смерть Нестора, нападение на нас в Чакарите без всякой причины, теперь вот Аревало – мне дурно от всего этого. Я боюсь. У меня нет сил это перенести.
Они подошли к окошку для справок в вестибюле.
– Мы хотели бы узнать об одном сеньоре. Его привезли вчера, – сказал Рей в окошко. – Сеньор Аревало.
– Когда он поступил?
– Мне здесь не нравится, – громко заявил Данте.
Видаль подумал: «Бедняга. Если я ему скажу, что мы его здесь оставим, он расплачется».
– Его привезли вчера вечером, – сказал Рей.
– В какую палату?
– Этого мы не знаем, – ответил Видаль. – На него напали, избили.
Тем временем Данте, вытащив челюсть, протирал ее пальцем и принюхивался.
– Что ты делаешь? – спросил Видаль.
– Да вот, болтается она, еда застревает и воняет, – объяснил Данте. – Да у тебя ведь тоже вставная челюсть. Вот увидишь, как это бывает.
– Вы родственники пострадавшего? – спросил господин среднего роста, лысый, с круглой головой, напоминавшей калебасу, в которой вырезают глаза, нос и рот. На нагрудном кармане его халата было вышито синими нитками «Д-р Л. Каделаго».
– Нет, не родственники, – ответил Видаль. – Друзья. Друзья детства.
– Это все равно, – быстро парировал врач. – Идемте вот сюда.
– Скажите, доктор, – спросил Рей, – в каком он состоянии?
Врач остановился. Казалось, что он, поглощенный своими мыслями, смущен вопросом. Теперь уже Данте с нескрываемой тревогой осведомился:
– Ничего плохого не случилось? Лицо врача помрачнело.
– Ничего плохого? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
– Наш друг Аревало… не умер? – пролепетал Данте.
– Нет, не умер, – заявил врач сурово и печально.
– Он в критическом состоянии? – еле слышно спросил Видаль.
Врач усмехнулся. Друзья приготовились услышать хорошую новость, которая их успокоит.
– Да, в критическом, – подтвердил врач. – Очень слаб.
– Какое несчастье! – огорчился Видаль. Доктор Каделаго снова опечалился и сказал:
– Теперь мы располагаем средствами борьбы с подобными ситуациями.
– Но вы как думаете, доктор, он выживет? – спросил Видаль.
– Что до этого, – пояснил доктор, – то ни один профессионал, сознающий свою ответственность, никогда вам не скажет… – И зловещим голосом прибавил: – Средства контроля над такой ситуацией существуют. Несомненно, существуют.
Видалю внезапно вспомнилось, что он уже где-то встречал доктора Каделаго или кого-то другого, кто усмехался, когда был печален, – или же ему подобная встреча приснилась…
Следуя за врачом, который шел с удрученным видом, они направились к лифту.
– С этим типом не столкуешься, – прошептал Рею Видаль.
– Как мы можем столковаться, если мы в медицине ни бе ни ме? Ты пойми, мы живем в другом мире.
– К счастью.
«Человек идет по жизни с уверенностью, – подумал Видаль, – и даже в разгар войны предполагает, что беда произойдет с другими, но стоит умереть другу или достаточно услышать, что он, возможно, умрет, чтобы все вокруг стало ирреальным». Общий вид всего изменился, как в театре, когда осветитель поворачивает стеклянный разноцветный диск перед источником света. Сам доктор Каделаго, разлад между выражением его лица и его словами, его круглая голова вроде пустой тыквы, в которую вставляют зажженную свечу, чтобы ночью пугать ребятишек, казались чем-то фантасмагорическим. Видаль чувствовал, что он погружается в кошмар, вернее, пребывает в кошмаре. «Но ведь существует Нелида», – сказал он себе и сразу ободрился. Но тут же спохватился: «Впрочем, это еще неизвестно».
Снедаемый своими жалкими заботами, Данте возмущался:
– До каких пор мы будем здесь околачиваться? Мне здесь не нравится. Почему бы нам сразу не уйти?
Видаль подумал: «А он и вправду стар». Процесс старения ускорился, и очень мало чего осталось от прежних друзей: в последнее время они стали совсем другими, скорее даже неприятными людьми, с которыми продолжаешь общаться из верности прошлому.
Когда вошли в лифт, врач поинтересовался:
– Вам всем уже исполнилось шестьдесят?
– Мне еще нет, – мгновенно ответил Видаль.
Они вышли на пятом этаже. «Что здесь не очень приятно, – подумал Видаль, – в этом я с Данте совершенно согласен. Стоит вспомнить, что где-то там, снаружи, ты был свободен, становится тяжко, словно ты эту свободу потерял безвозвратно».
39
– Вот эта палата, – объявил врач.
По сторонам коридора находились небольшие палаты на две или четыре койки, отгороженные белыми перегородками. Едва они вошли, Аревало поднял руку.
«Хороший знак», – подумал Видаль, и ему бросились в глаза широкие серые полосы, уродовавшие лицо друга. Вторая койка была свободна.
– Что с тобой случилось? – спросил Рей.
– Я пойду с обходом, – сказал врач. – Вы мне его не волнуйте. Разговаривайте, только смотрите не волнуйте мне его.
– Напали на меня, Рей. На одеяле подбрасывали, – объяснил Аревало.
Его лицо украшали два длинных синяка. Один, более темный, переходил под скулой в какую-то вмятину, другой, с багровыми пятнами, тянулся по лбу.
– Как себя чувствуешь? – спросил Видаль.
– Немного побаливает. Не только лицо, еще и почки. Когда я падал на землю, меня пинали ногами. Врач говорит, произошло внутреннее кровоизлияние. Дает мне вот эти таблетки.
Пузырек с таблетками стоял на ночном столике рядом со стаканом воды и часами. Видаль сказал себе, что механизм часов тикает с особым нетерпением; он вспомнил Нелиду, гнетуще торопливая секундная стрелка каким-то образом связалась в его уме с тоской по девушке, и вдруг ему стало очень грустно.
– Почему это случилось? – спросил Рей.
– Думаю, все было заранее подстроено. Меня поджидали. Сперва действовали неуверенно, потом расхрабрились.
– Как собаки, – сказал Видаль.
Аревало усмехнулся.
– Если бы та девчонка им не дерзила, они бы, наверно, тебя не побили, – заметил Данте. – Дело известное: провоцирует женщина. Всегда она виновата. Всегда от нее первая искра.
– Не преувеличивай, – сказал Аревало.
– Данте мне напоминает тех стариков, которым женский пол противен, – поддержал его Видаль. – И чем женщина моложе, тем она ненавистней.
– Что до меня, я не стал бы весь женский пол сажать на скамью подсудимых, – заявил Рей. – Только молодых.
– У молодых есть свои достоинства, – возразил Аревало. – Они бескорыстны. Причина? Быть может, отсутствие опыта или просто еще не успели пристраститься к деньгам.
– Наверно, они меньше гоняются за деньгами, потому что деньги только одна из многих радостей в их жизни, – философски заметил Видаль.
– Зато для стариков, – сказал Аревало, – деньги становятся единственной страстью.
– Единственной? – переспросил Видаль. – А ты забыл про чревоугодие, про всякие мании, эгоизм?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Почему?
– Да так, мелочь. Есть, знаете ли, нехороший слушок, очень нехороший.
– Что такого он мог сделать, чтобы ты не хотел его увидеть? А впрочем, че, какое это имеет значение! Вспомни, ведь Джими наш друг.
– Аревало тоже наш друг, – торжественно провозгласил Рей. – Или был нашим другом.
– Что случилось?
– Говорят, якобы Джими, чтобы его освободили, сказал своим похитителям, будто Аревало путается с несовершеннолетней, и указал место и время, где их можно застукать. Джими у себя дома, а Аревало в больнице. Вот так-то.
– Откуда у тебя такие сведения?
– Вчера вечером, когда я уже собрался закрывать лавку, явился твой сосед Фабер. Ему довелось говорить с Больоло, а тому племянник рассказал это дело со всеми подробностями.
– И что там было?
– Да ничего. Пришел он поздно, хлеба уже не было. Я сказал, что остались одни сухари.
– А что случилось с Аревало?
– Он уже давно путался с этой девчонкой, – заметил Данте.
– Всегда я узнаю последним, – сказал Видаль, растерянно взглянув на него. – То-то я удивился, что он одет чисто, даже щеголевато. И перхоти не видно было.
– Банда мерзавцев поджидала его у выхода из отеля Нило, – сообщил Рей. – Девчонка, вся растрепанная, в крик: «Мне нравятся старики! Мне нравятся старики!»
– Провокация. Ух и влепил бы я в нее обойму, – свирепо прошипел Данте. – Она во всем виновата.
– С чего ты это взял? – возмутился Видаль.
– Данте, не мели чушь. Наконец-то мы услышали про честную девчонку, готовую умереть за свои убеждения, а ты еще ворчишь.
– Я снимаю перед ней шляпу, – сказал Видаль.
– Что же сделали с Аревало?
– Избили до полусмерти. Предлагаю сходить в больницу и узнать, как он себя чувствует.
– Девчонка – предательница! – пробормотал Данте.
– У меня времени в обрез, – предупредил Видаль. – Давайте сейчас и пойдем. Согласны?
Едва он это сказал, как тут же укорил себя в малодушии. Ведь для него в этот момент нет ничего более важного, чем его обязательства по отношению к Нели-де, но как это объяснить друзьям? Они бы его поздравили, позавидовали его удаче, но отнеслись бы с неодобрением к тому, что он Нелиду воспринимает слишком всерьез, что ставит ее на одну доску с другом всей жизни.
– А меня вы проводите до дому, – сказал Данте.
– Ей-богу, так мне будет спокойней. Мне вовсе не хочется ходить в темноте по улицам в такие времена. Серьезно вам говорю.
37
Дружески беседуя, Видаль и Рей вышли из булочной и повернули налево, до улице Сальгеро. Данте смотрел на них с жалобным видом, как ребенок, готовый заплакать. Он подбежал к ним, схватил Рея за локоть, стал умолять:
– Почему не хотите проводить меня до дома?
– Отстань, – рявкнул Рей, отдернув руку. Но потом спокойно прибавил: – Надо же выяснить, как там Аревало.
– Не говори так громко. Ты обращаешь на себя внимание. Ну пожалуйста! – умолял Данте.
– Я родился в Испании, – объяснял ему Рей, – но этот город – мой город.
– Ну и что с того? – сказал Данте.
– Как это – что с того? Я в Буэнос-Айресе про жил дольше, чем эти сопляки, и им не удастся выгнать меня из моего дома.
– Превосходно сказано! – согласился Видаль, – То, что ты готов сражаться с мальчишками, эта превосходно, но вот не поверил ли ты ложному слуху? Я бы из-за россказней Буяна не стал ссориться с Джими.
– Знаешь, я как услышу слово «донос», меня просто трясет.
– Не думаешь ли ты, – спросил Видаль с некоторым пафосом, – что ты стал жертвой новой тактики молодежных кругов – в данном случае племянника Буяна, – задумавших посеять раздор и вражду между нами?
– Психологическая война, – хмыкнул Данте.
– В том, что вы говорите, есть доля правдоподобия, – согласился Рей, – но, как бы то ни было, доносчика я не прощу.
– Как ты можешь себе вообразить, – настаивал на своем Видаль, – что Джими за какие-то пустые обещания оклеветал друга?
– Пустые обещания? – переспросил Рей.
– Чтобы убить Аревало, им вовсе не надо было отпускать Джими.
– Джими способен на все. Данте опасливо оглянулся.
– Что меня тревожит, – признался он, – так это вид города – все как всегда, будто ничего не происходит.
– Тебе было бы спокойней, если б шла драка? – заметил Видаль.
– Вчера она была, – утешил его Рей. – Здесь, рядом. Возле отеля Виласеко. Какие-то парни из Молодежной группы пошли на штурм. Мой земляк, при поддержке верного Пако, держал оборону. Когда поражение уже казалось неизбежным, явилась подмога с наручниками, и крепость была спасена.
38
Трое друзей поднялись по парадной лестнице и вошли в вестибюль больницы. В полутьме они издали увидели что-то похожее на лежащую статую, покрытую простыней. Рей приблизился на несколько шагов, чтобы посмотреть.
– Что там? – спросил Данте,
– Старик, – ответил Рей.
– Старик?
– Да, старик на каталке.
– Что он там делает? – не унимался Данте, не двигаясь с места.
– По-моему, умирает, – ответил Рей.
– О, зачем мы живем! – простонал Данте.
– Все мы окончим свои дни в этой или в другой больнице, – патетически заявил Рей. – Лучше привыкать заранее.
– Я устал, – запричитал Данте. – Вы даже не представляете, как я устал. Я чувствую себя совсем старым. Смерть Нестора, нападение на нас в Чакарите без всякой причины, теперь вот Аревало – мне дурно от всего этого. Я боюсь. У меня нет сил это перенести.
Они подошли к окошку для справок в вестибюле.
– Мы хотели бы узнать об одном сеньоре. Его привезли вчера, – сказал Рей в окошко. – Сеньор Аревало.
– Когда он поступил?
– Мне здесь не нравится, – громко заявил Данте.
Видаль подумал: «Бедняга. Если я ему скажу, что мы его здесь оставим, он расплачется».
– Его привезли вчера вечером, – сказал Рей.
– В какую палату?
– Этого мы не знаем, – ответил Видаль. – На него напали, избили.
Тем временем Данте, вытащив челюсть, протирал ее пальцем и принюхивался.
– Что ты делаешь? – спросил Видаль.
– Да вот, болтается она, еда застревает и воняет, – объяснил Данте. – Да у тебя ведь тоже вставная челюсть. Вот увидишь, как это бывает.
– Вы родственники пострадавшего? – спросил господин среднего роста, лысый, с круглой головой, напоминавшей калебасу, в которой вырезают глаза, нос и рот. На нагрудном кармане его халата было вышито синими нитками «Д-р Л. Каделаго».
– Нет, не родственники, – ответил Видаль. – Друзья. Друзья детства.
– Это все равно, – быстро парировал врач. – Идемте вот сюда.
– Скажите, доктор, – спросил Рей, – в каком он состоянии?
Врач остановился. Казалось, что он, поглощенный своими мыслями, смущен вопросом. Теперь уже Данте с нескрываемой тревогой осведомился:
– Ничего плохого не случилось? Лицо врача помрачнело.
– Ничего плохого? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
– Наш друг Аревало… не умер? – пролепетал Данте.
– Нет, не умер, – заявил врач сурово и печально.
– Он в критическом состоянии? – еле слышно спросил Видаль.
Врач усмехнулся. Друзья приготовились услышать хорошую новость, которая их успокоит.
– Да, в критическом, – подтвердил врач. – Очень слаб.
– Какое несчастье! – огорчился Видаль. Доктор Каделаго снова опечалился и сказал:
– Теперь мы располагаем средствами борьбы с подобными ситуациями.
– Но вы как думаете, доктор, он выживет? – спросил Видаль.
– Что до этого, – пояснил доктор, – то ни один профессионал, сознающий свою ответственность, никогда вам не скажет… – И зловещим голосом прибавил: – Средства контроля над такой ситуацией существуют. Несомненно, существуют.
Видалю внезапно вспомнилось, что он уже где-то встречал доктора Каделаго или кого-то другого, кто усмехался, когда был печален, – или же ему подобная встреча приснилась…
Следуя за врачом, который шел с удрученным видом, они направились к лифту.
– С этим типом не столкуешься, – прошептал Рею Видаль.
– Как мы можем столковаться, если мы в медицине ни бе ни ме? Ты пойми, мы живем в другом мире.
– К счастью.
«Человек идет по жизни с уверенностью, – подумал Видаль, – и даже в разгар войны предполагает, что беда произойдет с другими, но стоит умереть другу или достаточно услышать, что он, возможно, умрет, чтобы все вокруг стало ирреальным». Общий вид всего изменился, как в театре, когда осветитель поворачивает стеклянный разноцветный диск перед источником света. Сам доктор Каделаго, разлад между выражением его лица и его словами, его круглая голова вроде пустой тыквы, в которую вставляют зажженную свечу, чтобы ночью пугать ребятишек, казались чем-то фантасмагорическим. Видаль чувствовал, что он погружается в кошмар, вернее, пребывает в кошмаре. «Но ведь существует Нелида», – сказал он себе и сразу ободрился. Но тут же спохватился: «Впрочем, это еще неизвестно».
Снедаемый своими жалкими заботами, Данте возмущался:
– До каких пор мы будем здесь околачиваться? Мне здесь не нравится. Почему бы нам сразу не уйти?
Видаль подумал: «А он и вправду стар». Процесс старения ускорился, и очень мало чего осталось от прежних друзей: в последнее время они стали совсем другими, скорее даже неприятными людьми, с которыми продолжаешь общаться из верности прошлому.
Когда вошли в лифт, врач поинтересовался:
– Вам всем уже исполнилось шестьдесят?
– Мне еще нет, – мгновенно ответил Видаль.
Они вышли на пятом этаже. «Что здесь не очень приятно, – подумал Видаль, – в этом я с Данте совершенно согласен. Стоит вспомнить, что где-то там, снаружи, ты был свободен, становится тяжко, словно ты эту свободу потерял безвозвратно».
39
– Вот эта палата, – объявил врач.
По сторонам коридора находились небольшие палаты на две или четыре койки, отгороженные белыми перегородками. Едва они вошли, Аревало поднял руку.
«Хороший знак», – подумал Видаль, и ему бросились в глаза широкие серые полосы, уродовавшие лицо друга. Вторая койка была свободна.
– Что с тобой случилось? – спросил Рей.
– Я пойду с обходом, – сказал врач. – Вы мне его не волнуйте. Разговаривайте, только смотрите не волнуйте мне его.
– Напали на меня, Рей. На одеяле подбрасывали, – объяснил Аревало.
Его лицо украшали два длинных синяка. Один, более темный, переходил под скулой в какую-то вмятину, другой, с багровыми пятнами, тянулся по лбу.
– Как себя чувствуешь? – спросил Видаль.
– Немного побаливает. Не только лицо, еще и почки. Когда я падал на землю, меня пинали ногами. Врач говорит, произошло внутреннее кровоизлияние. Дает мне вот эти таблетки.
Пузырек с таблетками стоял на ночном столике рядом со стаканом воды и часами. Видаль сказал себе, что механизм часов тикает с особым нетерпением; он вспомнил Нелиду, гнетуще торопливая секундная стрелка каким-то образом связалась в его уме с тоской по девушке, и вдруг ему стало очень грустно.
– Почему это случилось? – спросил Рей.
– Думаю, все было заранее подстроено. Меня поджидали. Сперва действовали неуверенно, потом расхрабрились.
– Как собаки, – сказал Видаль.
Аревало усмехнулся.
– Если бы та девчонка им не дерзила, они бы, наверно, тебя не побили, – заметил Данте. – Дело известное: провоцирует женщина. Всегда она виновата. Всегда от нее первая искра.
– Не преувеличивай, – сказал Аревало.
– Данте мне напоминает тех стариков, которым женский пол противен, – поддержал его Видаль. – И чем женщина моложе, тем она ненавистней.
– Что до меня, я не стал бы весь женский пол сажать на скамью подсудимых, – заявил Рей. – Только молодых.
– У молодых есть свои достоинства, – возразил Аревало. – Они бескорыстны. Причина? Быть может, отсутствие опыта или просто еще не успели пристраститься к деньгам.
– Наверно, они меньше гоняются за деньгами, потому что деньги только одна из многих радостей в их жизни, – философски заметил Видаль.
– Зато для стариков, – сказал Аревало, – деньги становятся единственной страстью.
– Единственной? – переспросил Видаль. – А ты забыл про чревоугодие, про всякие мании, эгоизм?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25