– Открыто нет. Он владел ситуацией. И любовался собой. Он продолжал твердить мне, что я так ничего и не понял – ни тогда, ни сейчас. И постоянно мне ухмылялся. Я не могу вспомнить, чтобы когда-то видел настолько приводящую в замешательство ухмылку. Или такие белые, ненастоящие зубы. Он отлично осознавал, что смущает меня. Он проводил меня до стоянки, я сел в машину и завел ее. Тогда он потянулся, как кошка, вытащил ключ и, глядя на меня, улегся на стекло. В машине было, как в печке. Я сидел весь в поту и не знал, какого черта мне делать. Я даже не смог попробовать отобрать у него ключ. Чушь какая-то.
– А ты не мог выйти и сходить за полицейским?
– Думаю, мог. Но это выглядело не слишком.., достойно. Будто бежишь жаловаться учителю. Поэтому я слушал. Он гордился тем, как нашел меня. Когда его военный адвокат допрашивал меня, выяснилось, что я получил свою юридическую степень в Пенсильванском университете. Так Кейди поехал в Филадельфию, нашел кого-то, кто проверил списки выпускников, и получил таким образом мой домашний и рабочий адреса. Он хотел дать мне понять, на что были похожи те тринадцать лет каторги. Он называл меня лейтенантом. Называл в каждой фразе. «Лейтенант» звучало у него как ругань. Он сказал, что сейчас июнь, так что у нас вроде как годовщина. И еще сказал, что думал обо мне четырнадцать лет. И то, что он рад моим успехам. Дескать, он не хотел бы обнаружить, что у меня много проблем.
– Что.., он хочет сделать?
– Все, что он сказал, это то, что он хотел, чтобы я понял всю картину полностью. Я там сидел, потел и, наконец, когда я потребовал ключ от машины, он отдал мне его. И попытался дать мне сигару. У него был полный нагрудный карман сигар. Он сказал, что сигары хорошие, двадцать пять центов штука. А когда я отъезжал, он сказал, все еще ухмыляясь:
– Мои наилучшие жене и детям, лейтенант.
– Как мерзко.
Сэм засомневался, должен ли он рассказывать жене остальное. А потом понял, что да. Она должна знать все до конца, чтобы не быть беспечной – если до этого дойдет.
Он погладил ее руку.
– А сейчас держись, Кэрол, дружок. Может быть, я все это придумал. Надеюсь, что так. Но это – именно то, что гложет меня. Помнишь, я пришел поздно в четверг. Кейди занял полчаса. У меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть его. И чем дольше я его слушал, тем сильнее звенел маленький тревожный звонок, все громче и громче. Не нужно быть специалистом по психоанализу. Когда человек какой-то не такой, всегда видишь это. Я думаю, что мы все, в каком-то смысле, бежим в стаде. И всегда можно обнаружить паршивую овцу. Я думаю, что Кейди не в своем уме.
– Боже мой!
– Мне кажется, ты должна знать это о нем. Я могу ошибаться. Не знаю, какие слова используют для этого доктора. Паранойя… Не знаю. Но он не может обвинить себя. Я пробовал сказать ему, что он сам во всем виноват.
А он ответил, что если они такие большие, то, значит, и взрослые, а та была всего лишь очередной азиатской сучкой. А я жизни не знаю. Думаю, что он принадлежит к тому виду кадровых военных, которые просто ненавидят офицеров. И полностью уверен в том, что случившееся в аллее абсолютно нормально… А я – вырвал тринадцать лет из его жизни и должен заплатить за это.
– Но он же так не сказал?
– Нет. Так он не сказал. Он прекрасно повеселился, зная, что я, как червь на крючке. Зачем же ему?..
Широко открыв глаза, Кэрол, казалось, всматривалась во что-то позади него.
– Сколько он уже в Нью-Эссексе?
– Не знаю. У меня создалось впечатление, что уже несколько недель.
– У него была машина?
– Не знаю.
– Как он был одет?
– Штаны хаки, не очень чистые. Белая спортивная рубашка с короткими рукавами, без шляпы.
– Что-то случилось больше недели назад. Может быть, это ничего не значит. Неделю назад – кажется, это было в среду. Утром. Дети были в школе. Я услышала, как Мерилин заливается глупым лаем, и решила, что она загнала на дерево ужасно опасного зверя – бурундука или что-то в этом роде. Поэтому я не обращала внимания, пока та пронзительно не взвизгнула. Тогда я вышла во двор. Она, поджав хвост, кругами отбегала в поле, все время глядя на дорогу. Там стояла серая машина, какая-то развалюха, припаркованная к обочине, а на нашем каменном заборчике лицом к дому сидел человек. Он был в добрых ста метрах от меня. Он оставлял впечатление крепкого человека, был лысый и курил сигару. Я долго смотрела на него, но он не двигался. Я не знала, что делать. Мне показалось, что Мерилин гавкала на него, но не было уверенности, что он бросил в нее камнем или чем-нибудь еще. Если бы он только сделал вид, что бросает камень, наша храбрая собака, друг человека, среагировала бы таким же образом. И я не знала, является ли сидение на стене нарушением владений. Стенка отмечает наши границы. Так что мы с Мерилин вернулись в дом, и она тут же влезла под кушетку в гостиной. Тот человек чем-то обеспокоил меня. Знаешь, как бы понимаешь, что ты – одна. Я говорила себе, что он – коммивояжер или что-то подобное, что ему просто понравился вид и поэтому он остановился полюбоваться им немного. Когда я выглянула во второй раз, он все еще был там. Но в следующий раз он исчез. Мне не хотелось бы думать, что это мог быть.., он.
– Мне тоже. Но, кажется, лучше решить, что это все же он. Проклятье, нам следовало бы завести собаку получше.
– Лучше не делают. Мерилин не особо храбрая, но такая милая. Посмотри на нее.
Мерилин, разбуженная воплями и барахтаньем купающихся детей, полезла в воду. Она была стерилизованным сеттером с прекрасной шерстью и красивыми формами. Урча, повизгивая от радости и возбуждения, она гонялась за плавающими детьми.
– Сейчас, когда я расстроил тебя, – сказал Сэм с сердечностью, которой сам не почувствовал, – я собираюсь перейти к светлой стороне дела. Даже несмотря на то, что старые добрые Доррити, Стетч и Боуден имеют дело с компаниями, недвижимостью и налогами, у меня есть друзья в полиции. Сэма Боудена достаточно хорошо знают в нашем маленьком милом городке на сто двадцать пять тысяч и, возможно, уважают. Достаточно для того, чтобы казалось, что однажды я смогу баллотироваться куда-нибудь.
– Пожалуйста, перестань.
– Я пытаюсь сказать, что я – один из тех ребят. А ребята заботятся о своих. Вчера я обедал с Чарли Хоппером, нашим блестящим молодым адвокатом. И рассказал ему все.
– Готова спорить, ты подал это как шутку.
– Руки у меня не дрожали, я не выглядел загнанным зверем, но я дал ему понять, что озабочен. Чарли же, похоже, не слишком озаботился. Он записал имя и приметы. Помнится, он красиво выразился насчет того, что ребята «приподнимут его». Это значит, что, кажется, законники найдут столько возможностей в законах допечь нежелательного гражданина, что он отбудет в более безопасные места.
– Но как же мы убедимся в том, что он уезжает и уже никогда не вернется обратно?
– Лучше бы ты не спрашивала об этом, дорогая. Это как раз то, о чем я сейчас думаю.
– Почему бы не засадить его в тюрьму?
– За что? Боже мой, было бы прекрасно, если бы ты смогла это сделать, правда? Абсолютно новая система законов. Сажать людей за то, что они могут сделать. Нью-Эссекс становится тоталитарным. Послушай, родная. Кажется, я всегда выражаюсь доходчиво, говоря о юриспруденции. Все мы, нынешние, стыдимся даже намека на увлеченность. Но я верю в закон. Это скрипящая, неуклюжая, приводящая в бешенство структура. В ней имеются несоответствия. Иногда я удивляюсь, как наша юридическая система умудряется выжить. Но она – это базис, это нравственная основа. Она строится на ненарушении свободы каждого гражданина. И, черт, она действует гораздо чаще, чем отказывает. Множество маленьких людей пытались придать ей новую форму в середине века, но упрямый старый монстр отказывается меняться. За всеми перегруженными повестками дня, заработавшимися судьями и неработающим законодательством стоит солидная основа равенства перед законом. И мне нравится это. Я живу этим. Я люблю это так, как человек может любить старый дом. Он дорого обходится, трещит, требует массу топлива, но стены такие же крепкие, как и в день постройки. Возможно, это – суть моей философии, а дело Кейди можно уладить законными методами. Если закон не сможет защитить нас, значит, я посвятил себя мифу, и мне лучше будет проснуться.
– Кажется, я должна любить тебя таким, как ты есть. Или, может быть, именно потому, что ты такой, старый крючкотвор. Мы, женщины, более оппортунистичны. Я способна взять это твое ружье и сбить его выстрелом со стены, если бы он когда-нибудь вернулся.
– Ты только так думаешь. А не стоит ли этим двум старичкам влезть в воду вместе с молодежью?
– Ладно. Но не начинай снова подшучивать над Пайком. Ты заставляешь его завиваться узлами.
– Буду просто веселым отцом его подружки. Они пошли к воде. Кэрол посмотрела на него и сказала:
– Не замыкайся в себе снова, Сэм. Давай мне знать, как идут дела.
– Я дам знать. И не беспокойся. Я просто суеверен. Слишком уж все у нас хорошо.
– У нас все очень хорошо.
Когда они вошли в воду, Нэнси карабкалась по корме «Красотки». Капельки воды блестели на ее голых плечах.
Ее бедра, еще недавно такие худые, стали наливаться женственными формами. Она поймала равновесие и чисто нырнула…
Кэрол тронула Сэма за руку.
– Та девочка… Сколько ей было?
– Четырнадцать. – Он взглянул Кэрол в глаза, взял ее за руку и слегка придержал. – Послушай. Прекрати думать об этом. Прекрати сейчас же.
– Но ты ведь думал о том же.
– Только минуту, когда ты пришла к своему решению. А сейчас мы оба отбросим эту больную мелкую мысль.
– Да, сэр. – Она улыбнулась. Но улыбка выглядела не такой и появилась не так, как обычно. Они еще мгновение смотрели друг на друга, а потом вошли в воду. Он плыл изо всех сил, но не мог уплыть от маленьких липких щупалец страха, присосавшихся к сердцу.
Глава 2
В следующий вторник утром Сэм Боуден сидел в своем офисе вместе с молодым адвокатом по имени Джонни Кэрик, который работал на «Доррити, Стетч и Боуден» меньше года. Они просматривали опекунский отчет «Нью-Эссекс Бэнк энд Траст Компани», когда позвонил Чарли Хоппер и сказал, что он здесь поблизости: удобно ли будет зайти на пару минут?
Сэм быстро закончил с Джонни и отправил его в каморку писать резюме по отчету. Он позвонил Элис на коммутатор и попросил портье, чтобы мистера Хоппера направили к нему, как только тот появится.
Чарли пришел через несколько минут и закрыл за собой дверь офиса. Это был тридцатилетний мужчина с добродушным некрасивым лицом, весьма энергичный и честолюбивый, с намеренно вялыми манерами.
Он сел, достал сигареты и сказал:
– Темные панели, приглушенные голоса и фолианты, берущие начало от кодекса Хаммурапи. А также тихий шорох и сильный запах денег. Такой шут-работяга, как я, должен входить сюда на цыпочках. Я между делом и позабыл, как вы, учтивые клоуны, заставили свое дело выглядеть почти респектабельным.
– Ты умрешь от скуки, Чарли. Я провел полжизни, тщательно оттачивая карандаши.
Чарли вздохнул.
– Я там, в самом вихре жизненной кутерьмы, посещаю все заседания Общего совета. Управления по распределению и Управления по планированию. Честный милый Сэмюэль. Скажи мне, почему ты больше не заходишь в «Таверну у суда» Джила Брейди?
– Не было никаких дел в суде последнее время. А это – признак умения.
– Знаю, знаю. Ну я запустил машину в отношении твоего старого дружка. Он живет в меблированных комнатах в доме 211 по Джекел-стрит на углу Маркет. Вселился пятнадцатого мая, заплатив вперед до конца июня. Сейчас только одиннадцатое, и, значит, он думает еще ненамного остаться. Наши ребята в форме частенько проверяют там правильность регистрации. Он ездит на сером «Шевроле» с западно-виргинскими номерами, которому уже лет восемь. Вчера его выдернули из бара на Маркет-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24