Одет он был в немодную тройку черного цвета с золотой цепочкой от часов, носил очки в белой металлической оправе, удобно покоившиеся на горбинке носа. На старике были черные ботинки с круглыми носами, дешевый яркий галстук, замусоленный в районе узла от многократных завязываний, и черная традиционная шляпа, какие носят на ранчо, поношенная и запыленная. Суровое, худощавое, изрезанное складками и обветренное лицо выдавало в нем человека, который в первой половине своей жизни много спал на земле. Руки, загрубевшие от прежних трудов, в шрамах, с красноватыми костяшками пальцев, лежали на коленях и казались великоватыми для него.
«Увидишь такого на автобусной станции, — думал Скотти, — примешь за рабочего ранчо, у которого выходной день. Никогда не возникнет мысли о нефти и участках земли, по которым он, может, сам никогда и не проезжал, обо всем другом, что, говорят, у него есть — газетах, радио— и телекомпаниях, химических заводах, буровых в Мексиканском заливе. Ну никогда не догадаешься по внешнему виду этого старого сукина сына».
Скотти слышал, что он раз был женат, но жена через год заболела, мучилась целых двенадцать лет и умерла, и больше он не женился. Говорили, если кто его обидит, он будет выжидать удобный момент, а потом сотрет в порошок. Старик живет силой и властью. Ест, пьет и купается в них. Обычно ездит со своей свитой — поклоны, «йес, сэр», бумажки подносят. Рассказывали, у него даже был сенатор, которого он выдрессировал, как собачонку. Но иногда, как в этот раз, он ездит один...
Скотти связался с диспетчерской, выждал время до разворота, вышел на посадочную прямую и посадил самолет, потом подрулил его туда, куда ему указали.
Старик бодро соскочил на землю, и Скотти протянул ему обшарпанный угловатый чемодан.
— Проверь самолет как следует, заправь и поставь, куда тебе удобно, Скотт. Я буду в «Камеруне». Найди себе отель, сообщи название и номер в «Камерун», чтобы они положили это в мою ячейку. Когда мне понадобится, я смогу отыскать тебя. До пяти часов сиди каждый день где-нибудь поблизости от своего номера, а после делай что вздумается, по темноте все равно не полетим. Только не перебирай слишком, на следующий день чтобы готов был лететь. — Из внутреннего кармана пиджака старик достал длинное черное портмоне и дал Скотти двести долларов. — Бензин отнесешь на счет компании, а это тебе на развлечения, только чтобы держал рот закрытым и летел хорошо и ровно.
Когда Скотти открыл рот, чтобы поблагодарить, старик был уже в пятнадцати футах от него, таща тяжелый чемодан без видимых усилий и держа направление на стоянку такси возле аэропорта.
Подъезжая к «Камеруну», Гомер Гэллоуэлл ощутил сильное возбуждение, чему сам весьма удивился. Нечто подобное в последний раз было с ним много, слишком много лет назад. Сейчас он возвращался в эту отполированную, начищенную машину, которая лишила его двухсот тысяч долларов в последний приезд сюда. Тогда он оказался здесь, потому что Вегас был избран как нейтральное поле для проведения деловых переговоров. Казино его не привлекало. Но неожиданно у него оказалось лишнее время, и он заинтересовался механизмом деятельности той части казино, где играли в крэпс. Он с презрением наблюдал, как взмокшие идиоты расстаются со своими деньгами. В какой-то момент Гомеру показалось, что он увидел, как можно выиграть, попытался — и потерпел унизительное поражение. Удар по своей гордости он переживал куда болезненнее, чем по кошельку.
И вот он вернулся, подготовленный к «лабораторным экспериментам» методами, которые сделали его всемогущим человеком. Самое приятное всегда заключалось для него в том, что он повергает чью-то систему. Впервые шансы для этого у него появились много лет назад. Время от времени кто-нибудь вставал на его пути, но он знал, как распорядиться властью и силой «на своей территории», и поражение тех людей было настолько неизбежным, что часто Гомер не испытывал ни малейшей радости от победы. Но были, были времена, когда он обыгрывал других в их собственные, любимые игры, и память до сих пор сохраняла ощущение сладости тех побед. И вот сейчас предоставляется почти детская возможность испытать то же чувство.
Он знал, что в «Камеруне» будут очень рады видеть, что такая дорогая овца пришла к ним на повторную стрижку. И у них не было никаких оснований опасаться, что на сей раз все будет несколько иначе. Возможно, они считают это старческой причудой. Может быть, так и есть. И повторный визит — лишнее тому подтверждение. Так Гомер Гэллоуэлл рассуждал сам с собой.
Но есть некоторые вещи, которых они не могут знать. Они не могут знать, что он поставил стол для крэпса на старом ранчо к югу от Далласа и потратил несколько сот часов на изучение методов игры, а потом пригласил молодого талантливого математика из галфпортской группы. Молодой человек воспринял идею Гомера со всей серьезностью и даже загорелся ею и принялся за работу. Он составил всевозможные сочетания цифр, просчитал все на компьютере в Галфпорте и принес результаты на ранчо.
Проблема заключалась в том, чтобы отыскать наиболее вероятный путь к выигрышу трехсот тысяч долларов при наименьшей вероятности проигрыша. Все системы удвоения, кроме одной, были отброшены, а оставшаяся сработала бы только в том случае, если бы Гомер Гэллоуэлл добился щедрого потолка ставок. Но после длительного изучения и эта система была отвергнута, критическим фактором было легко доказуемое допущение, что, чем больше ставок делает игрок, тем у игорного дома больше вероятность выигрыша. И вот терпеливые, но озадаченные работники ранчо, которые начали было спрашивать себя, не выживает ли старик из ума, часами бросали кубики. Одновременно шла тайная охота за мнениями профессиональных игроков. Заключительный план оказался оптимальным сочетанием чистой высшей математики и предрассудков прожженных игроков.
Этот план наилучшим образом отвечал чаяниям Гэллоуэлла. Дальше многое зависело от него самого. Он был уверен, что ни в коем случае не отклонится от плана. Но могло статься и так, что, несмотря на все планы и предосторожности, казино вновь без труда отберет у него деньги, как и в прошлый раз. Эта вероятность придавала особый оттенок предвкушению игры. С этой мыслью Гомер Гэллоуэлл и выходил из такси, остановившегося под огромным навесом у входа в отель. За последнее десятилетие он устал от дел, исход которых предрешен.
Оформление шло скучно и буднично — до того момента, как он подписал регистрационную карту, и тогда все зашевелилось и забегало в ужасающей спешке: йес, сэр, мистер Гэллоуэлл, сэр, ваш люкс готов, сэр, пожалуйста, сюда, сэр.
Простор и роскошь номера изумили его. Если бы он сам выбирал, то взял бы самый маленький, самый дешевый номер в отеле. И дело тут не столько в бережливости, сколько в его безразличии к тому, где жить. Ему нужны крыша, постель, туалет, ванна, умывальник, кресло и окно. Все остальное излишне.
Он удивился и кучке серебряных долларов. Записка с приветствием была подписана Максом Хейнсом. Гэллоуэлл помнил его. Парень походил на старую обезьяну. «Небось лучше меня для него человека не было в прошлом году. Вот и подкармливает, чтобы еще раз подоить».
Гэллоуэлл скормил игровому автомату, стоявшему возле двери в спальню, три доллара и получил обратно десять. На этом его интерес закончился. Выигрыш не стоил усилий, приложенных к ручке, и утомительного слежения за вращением разноцветного колеса.
С дотошной аккуратностью пожилого человека Гэллоуэлл распаковался, сполоснулся и пошел в казино. Боковой карман пиджака оттягивался под тяжестью серебряных долларов, которые он забрал с собой. Он направился прямо к столу, к тому самому столу, где оставил двести тысяч, и начал играть — так, без интереса, ставя по доллару и проигрывая несколько чаще, чем выигрывая. Он ждал Макса Хейнса и был уверен, что ожидание не будет долгим.
— Добро пожаловать, с возвращением, мистер Гэллоуэлл, — раздался голос Макса.
Гэллоуэлл обернулся и протянул руку приземистому лысому человеку.
— Как ты, Хейнс?
— Прекрасно, сэр, просто прекрасно. Хотите попытаться еще раз?
— Не решил. Думаю, может, по доллару в этот раз. И тогда твои ребята ничего с меня не получат.
— Думаете, и в этот раз удача отвернется от вас, как тогда?
— Может. Очень может. Думаю, мне не будет интереса, если не сделать все чуть иначе.
— Что вы имеете в виду?
— Есть где поговорить?
Макс Хейнс проводил техасца в свой кабинет, небольшую темную комнату с яркой лампой прямо над столом.
— Могу ли я предложить что-нибудь выпить, мистер Гэллоуэлл?
— Бурбон и ключевой водички горло прополоснуть. — Гомер подождал, пока Хейнс сделает заказ и повесит трубку. — Нет, я как следует подумал и решил поиграть с однодолларовыми ставками. Я давно уже понял, что, играя в чужую игру, не разбогатеешь.
— Некоторым удается, мистер Гэллоуэлл, некоторым удается.
— Но у них это случай, а я привык выигрывать по-большому.
— А вот и наше виски, сэр.
— Отличный сервис, Хейнс.
— Вы что-то говорили насчет желательности некоторых изменений.
— Последний раз, когда я был здесь... прекрасный бурбон... я, может быть, сыграл бы и лучше, но все время расшибал лоб об этот лимит, который вы установили мне.
— Мы установили потолок в шестнадцать тысяч на одну ставку, правильно?
— Ты все хорошо помнишь. Хотя такого клиента, как я, приятно вспомнить.
— Всегда рады вашему приезду, сэр. А какой лимит вы предлагаете?
— Специально не думал... Может, порядка... двадцати пяти тысяч. Как?
— Много.
Гомер поставил пустой стакан на стол:
— Тогда спасибо за угощение, пойду поиграю по доллару...
— Но не слишком много, мистер Гэллоуэлл.
— Так ты даешь мне лимит в двадцать пять тысяч на ставку?
— Только при условии одной ставки такого размера за раз.
— Вот это другой разговор. Теперь еще одно. Тогда черт те какая толпа собралась вокруг, посмотреть, как я себя выставляю в дураках. Если бы меня узнали, я попал бы во все газеты. Так что я хочу поиграть, не привлекая внимания. Для этого мне надо, чтобы ты сделал мне несколько как бы чеков — заготовки по двадцать пять тысяч штука. К примеру, взять стодолларовые фишки и на каждую наклеить ленту с твоей подписью. Можешь это сделать?
— Да, но...
— У меня тут с собой чек на двести тысяч — это сколько я проиграл в тот раз. Сделай мне восемь таких специальных фишек. И заготовь еще пятнадцать — двадцать таких — на случай, если мне надо будет купить еще или я начну что-нибудь выигрывать. Пусть они будут на том же столе, где я проиграл тогда. И введи в курс дела ребят, работающих на том столе.
— Но...
— Я не хочу быть замеченным, Хейнс. Если тебе нужны мои деньги, делай так, как я сказал. Думаю, в городе есть места, где сделают по-моему, если я их вежливо попрошу.
— А вы не будете делать ставок... поменьше?
— Конечно, буду. И однодолларовые, как это было, когда ты пришел. А в какой-то момент, когда мне покажется нужным, я пущу в игру эти специальные фишки.
— Это необычно, мистер Гэллоуэлл, но мы сделаем это.
— Пойду поужинаю, и, думаю, ты успеешь подготовить все к моему возвращению.
— Я сделаю все точно так, как вы хотите, мистер Гэллоуэлл.
— Чек побудет при мне, пока ты будешь делать эти штуки.
Гомер Гэллоуэлл вышел из кабинета Макса Хейнса, скрывая охватившее его торжество. Если бы ему не удалось устроить так, как он хотел, он бросил бы свою затею и уехал домой. Его эксперименты показали, что любой другой подход, скорее всего, закончился бы проигрышем. Хейнс, думая, что он собирается использовать систему удвоения, согласился на большой лимит, зная, что любая система удвоения провалится, когда длинный ряд удвоений упрется в лимит казино. Даже если он будет стартовать с однодолларовой ставки, то пятнадцать проигрышей подряд подведут его к двадцатипятитысячному лимиту, а выигрыш любой из ставок даст ему в целом выигрыш в один доллар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43