– Они такие, как ты ожидал? – Это был нечестный вопрос. Я пожалела, что задала его. Ну и что? У меня не было намерения быть честной до конца.
– Да. Именно такие.
Он сел и сдернул простыню, чтобы посмотреть на меня. На мне были одеты красные трусики. Меня немного беспокоило сильное кровотечение. Но, с другой стороны, он сам был его причиной. Мэсон глядел на меня. Потом прикоснулся к трусам.
– Это ты положила их к компьютеру? В то утро в офисе?
– Да, я.
– Зачем?
– Я хотела, чтобы ты знал, что я видела их. Они лежали рядом с твоей кроватью.
– О Боже!
– Не смущайся. Мне казалось, это чудесно.
– Именно поэтому ты одела их?
– Да, – солгала я.
– Они очень эротические.
Лично я не думаю, что в мире есть что-то более эротическое, чем просто обнаженное тело. Настоящие тайны скрываются не в одежде, а в формах и складках плоти, и в движениях тела.
Он снова поцеловал меня, обеими руками надавливая мне на грудь. Он сосал мой язык, и я чувствовала растущий голод.
– Я хотел тебя с того самого момента, как увидел тебя, – сказал он.
– Я тоже.
Никто из нас не имел в виду тот момент, когда я вошла в его офис. По крайней мере, не я. Хотя он видимо, смирился с мыслью, что в коридоре отеля в Артезии видел не меня, я все же думала, что именно тот момент он имел в виду, говоря, «как увидел тебя».
Я погладила волосы у него на груди. Моя рука спустилась к его пупку. Я облизала мягкие волоски, которые росли вокруг этого шрама, оставшегося у него с самого рождения. Мэсон прижал мое лицо к животу. Он глубоко дышал, и я слышала бурчание желудка, доносившееся изнутри.
Я двинула голову ближе к его трусам и лизнула под резинкой: там сразу зашевелилось. На мгновение я бросила взгляд на лицо Мэсона в мерцании свечей. Он наблюдал за мной, откинувшись на подушку. Мой рот нашел снаружи твердеющую головку. Я лизала ткань, и она становилась влажной. Его плоть под тканью меняла форму, набухала. Но я не стала снимать с него трусы.
Что-то отстегнулось у него в голове, как резинка – я чувствовала, как щелчок расходится по всему его телу. Вздрогнув, он положил руку на ткань моего белья. Я знала, что он пытается избежать этого, но он не мог ничего с собой поделать. Он проходил первую ступень потери самоконтроля. Я ощутила в себе смесь любопытства и паники – в какое-то мгновение мне казалось, что может случиться все, что угодно.
Два его пальца приблизились ко входу в мою вагину. Он теребил пальцами мокрые кольца волос и поддающуюся плоть. Когда он залез в трусы, я почувствовала, как из меня течет кровь, как колотится пульс. В ответ он пошевелил ногами. Его левое колено согнулось и поднялось, пройдя мимо моей щеки. Я широко раскрыла рот. Его трусы промокли. Рукам я воли не давала – это был вопрос гордости.
Мэсон не мог справиться с собой. Ему было нужно что-то держать, чтобы ослабить напряжение, и он выбрал мою руку, взял три пальца руки в свой рот и стал их сосать. Два пальца он подержал зубами – очень осторожно. Я засунула свободный палец ему в рот, массируя десны позади зубов.
Потом настала моя очередь. Я хотела пройти в трусы одним языком. Я нащупала щель, пыталась ее раздвинуть, но поздно: ткань намокла, и отверстие слиплось. Его член был так напряжен, что нужно было выручать снаружи. Стыдно, но что поделаешь. Я проиграла первый бой. Его пальцы пролезали в меня через мокрый сатин. Мои бедра непроизвольно содрогнулись.
Я прошептала:
– Сними их. Пожалуйста.
Я чувствовала, что Мэсону это не понравилось. Ему подсказывали, что надо делать. Я понимала его, так как тоже терпеть не могу в постели ничего такого. Если мужчине говорят, что ему делать, – значит, сомневаются в его способности показать себя мужчиной, сделать то, что он хочет. Не надо было его просить об этом. Он убрал мои пальцы изо рта.
– Пожалуйста, – повторила я тихо, как могла. Он начал обеими руками оттягивать резинку моих трусов. Я положила свою ладонь на его руку. Он не понял.
– Не мои – твои.
Может быть, я была с ним жестока? Может быть, это вроде мести – обращаться с ним так, как часто обращались со мной? Я ждала. У него не было выбора. Он убрал руки с моего тела. Я отодвинулась и уселась, чтобы наблюдать за его неуклюжими усилиями.
Мэсон просунул руку себе под зад и начал стаскивать мокрую ткань. Ему пришлось согнуть ноги, поднять зад, разлепить трусы и стянуть их. Все это время – от бедер и до лодыжек – я наблюдала за ним в свете свечей. Я не собиралась помогать ему. Думаю, он должен был это понять. После всей этой процедуры он остался лежать в почти комическом положении, вздернув ноги.
Когда он снял трусы, я наклонила голову к его низу. Смущение, если он мог его чувствовать, немедленно испарилось. Я лизала его пенис, его руки лежали на моей голове. Он гладил меня.
Я тронула языком его кончик, моя левая рука гладила его яйца. Пальцы медленно сомкнулись вокруг затвердевшей плоти. Я чувствовала, как пульсирует кровь в набухшем стволе. Я делала все очень медленно. Мы как будто находились под водой или во сне. Я была уверена, что он хотел, чтобы я двигалась быстрее. Все его тело напряглось и выпрямилось. Я хотела, чтобы он чувствовал то, что чувствовала я: страсть и любовь, а не просто сексуальный акт. Для меня это был акт обожания, которого я ждала очень долго, ради которого пошла на убийство.
Когда началось семяизвержение, он задрожал и выгнулся, словно хотел убраться подальше. Я сглотнула часть его спермы, и когда он расслабился, я поцеловала его, и все это пошло ему в рот.
Очень долго мы ничего не говорили, просто лежали и глядели друг на друга. Затем он решил отплатить мне. Благодарность и месть одновременно. Он протянул руки к красным трусикам и потянул их с меня. Не знаю, увидел ли он в тусклом свете кровь или нет.
– Я немного теку.
Он не ответил. Может, не расслышал. Я не стала повторять. Он раздвинул мои ноги, погладил волосы и открыл половые губы. Потом сунулся в меня и нашел нитку тампона. Не выказывая ни удивления, ни отвращения, он потянул за нитку, ухватился за вымокший тампон и извлек его. Я совершенно потерялась. Но он знал, что делать, он положил тампон в коробку с «клинексом». Мэсон снова сделал то, чего никогда раньше не делал при мне ни один мужчина.
Он прикоснулся к моим половым органам и гладил мой клитор головкой своего члена. Я пыталась смотреть, но глаза слипались. Я тонула в пустоте и чувствовала тихое, пульсирующее напряжение, не видя ничего и не слыша. Я понимала, что издаю какие-то звуки, но Бог весть какие – стоны или крики. Потом он вошел в меня глубже. Он не прилагал никакой силы, просто входил в меня, как снежная лавина. На какое-то время я потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, Мэсон был надо мной и вставлял мне новый тампон – видимо, нашел его в ванной. Я целовала его – снова и снова. Потом мы канули в сон.
Когда я проснулась, он снова был во мне. Мы продолжали любить друг друга. Я находила в нем скрытые резервы в тот момент, когда, казалось, он полностью истощился. Когда я исчерпывалась, ему было достаточно полизать у меня под мышкой, и я была готова продолжать игру. Затем мы снова заснули среди сырости и пота.
В девять утра я раздвинула шторы, чтобы впустить в комнату дневной свет, и, стоя у окна, почувствовала его руку у себя между ногами. Я поцеловала его пальцы. Он взял меня за ягодицы и опустил к себе на колени. Потом лизнул меня внизу. Я беспомощно застыла.
Только сейчас я подумала – что же мы делаем? Не придется ли расплачиваться? И тут же отбросила свои пуританские мысли. Мы. Мы. Я поняла, что думаю и размышляю о нас обоих, а не о себе одной. Вместе с солнечным светом спальню заполнила реальность внешнего мира. Мы с Мэсоном думали об одном: Фелисити, похороны, работа в офисе. Единственное, о чем я не думала, пока мы ехали в офис: кто убил его мать.
ВДВОЕМ
Похороны Фелисити проходили в среду утром на кладбище Форест-Лаун, где она еще много лет назад купила участок. Мэсон не знал об этом. Она хотела, чтобы ее похоронили в вертикальном положении, но кладбищенское начальство отказалось копать яму, достаточно глубокую, чтобы поставить гроб на попа. К этому времени полиция закончила экспертизу и разрешила забрать тело. Мэсон съездил за ним.
Пока он отсутствовал, в офис пришла Барбара. Она выглядела ужасно. Она поведала мне, что полиция подозревает ее в убийстве. Конечно, у нее было алиби, но ее все равно подозревали.
– Такая у них работа, – утешила ее я. – Полицейские живут подозрениями. Их хлебом не корми, дай кого-нибудь подозревать.
– Я не понимаю, как мои духи попали в квартиру Фелисити. И кроме того, там нашли открытку, адресованную мне. Я не могла ее там оставить. Это невозможно. Вы же помните, что она была у меня, когда я приносила сюда вещи Мэсона.
– Не припоминаю, чтобы я видела ее.
– Нет, я точно знаю. Я не имею в виду, что вы ее видели. Я имею в виду, что она была со мной, когда мы разговаривали. Она лежала у меня в сумочке. Я только на следующий день заметила, что пропали духи. Наверно, я могла забыть их где-нибудь. Но открытка…
– Как Мэсон все это переносит?
– Сейчас вы видите его больше, чем я. Я не знаю. Ужасно так говорить, но мне кажется, он испытывает облегчение.
– Облегчение?
– Фелисити губила его. И он это знал.
– Он выглядел очень потрясенным.
– Да. Но повторяю вам, Урсула, тот, кто это сделал, оказал ему большую, большую услугу.
– Вы с ним помирились?
Барбара наградила меня своим долгим, пристальным взглядом.
– Мы почти не говорили об этом. Возможно, что я зря раздула скандал из-за Алексис. Но выяснение отношений придется отложить. Сейчас самое главное – Фелисити.
– Так сказать, нужно обслужить ее вне очереди. Барбара даже не улыбнулась.
– Мэсон выдумал жуткую гипотезу о том, кто ее убил.
– Ох! – я испытала мгновение паники.
– Вероятно, мне не надо бы вам рассказывать, если он не говорил. Но Мэсон думает, что это было самоубийство.
– Разве такое возможно? – спросила я. Паника прошла, но я подумала, не сошел ли мой любимый с ума.
– Мэсон думает, что Фелисити уже много лет хотела умереть. Она старела, не могла перенести этой мысли, была очень одинока, и поэтому в какой-то степени желала умереть. Может быть, он и прав. В ней сидела жажда разрушения.
– Но как она могла убить себя? Она же была задушена, разве нет? Нельзя же задушить себя, верно?
– Подождите. Теория Мэсона состоит в том, что она наняла кого-то, кто убил ее. Она не могла сделать это сама, и позвала на помощь другого.
– Кого?!
– Наемного убийцу. Она заплатила ему, чтобы он убил ее. Такова гипотеза Мэсона, но не говорите ему, что я вам ее рассказала.
Мэсону бы не агентом быть, – подумала я про себя, – а писателем.
– Он рассказывал это в полиции?
– Не знаю.
– Надеюсь, что нет.
– Но я все равно боюсь. В самом деле боюсь, – сказала Барбара.
– Чего?
Снова долгий пристальный взгляд.
– Не скажу.
Она подозревает меня? Нет. Абсолютно невероятно. В ее глазах я не имела мотива для преступления. В моем мозгу промелькнула мысль – Барбара боялась того, что убийцей Фелисити мог оказаться Мэсон. С точки зрения Барбары это предположение не столь безумно. Полисмен наверняка первым в списке подозреваемых написал бы Мэсона. В конце концов, это классическая ситуация. История Эдипа.
– Полагаю, что теперь, когда она мертва, у него заведутся деньги. Разве что она не завещала их своему коту или еще кому-нибудь.
Я улыбнулась. Выходя из офиса, Барбара обернулась:
– Придете на похороны? Они будут в среду, – она улыбнулась. Это было действительно ужасно. И забавно.
Не думаю. Кто-то же должен остаться в лавке.
Когда Мэсон вернулся, он спросил, пойду ли я на похороны. Но я не могла оказать ему поддержку такого рода.
– Единственные похороны, на которых я буду присутствовать, – ответила я, – будут моими похоронами.
Не была ли я слишком груба после всего, что было прошлой ночью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48