Но не рано ли пришли к этому выводу?
Требовательный писк зуммера. Александр Иванович нажал загоревшийся на пульте селектора клавиш:
– ЦДС!
На селекторе оказался главный конструктор по силовым установкам Ил –18.
Главный: Я консультировался с генеральным… Да, вам доложили о результатах эксперимента? Как я и предполагал, запустить охлажденный двигатель на такой высоте невозможно.
Козырев: Не понял…
Главный: Винты в рабочее положение поворачиваются слишком медленно – масло густое. А это значит, что и двигатель раскручивается тоже очень медленно. Турбины не успевают набрать нужное число оборотов, поэтому горят лопатки. Это вам понятно?
Козырев: Это понятно. – Оглянулся на Павлова, видит, что тот слушает одновременно обоих – генерального и главного конструкторов.
Павлов: Где же выход?
Главный: Вести самолет на двух двигателях.
Павлов: Самолет уже вошел в зону обледенения.
Главный: Тогда сажайте немедленно.
Павлов: Где? В поле? На лес?
Главный: На аэродром.
Павлов: До Тюмени им еще идти не менее сорока минут.
Главный: Я должен проконсультироваться с генеральным.
Павлов: Сколько вам надо на это времени?
Главный: Пять минут.
Павлов: Отключаю. – Поворачивается к Козыреву: – Что там?
Козырев: Свердловск, КДП. Самолет запрашивает посадку в Кольцове.
Павлов: (выхватывает трубку из рук Козырева): Что вы сказали?
00 час. 49 мин.
Свердловск, командно – диспетчерский пункт Кольцово
Запрос 75410 на посадку в Кольцове был передан тюменским диспетчером в ноль сорок девять, за минуту до поворота самолета над Тобольском на Тюмень.
– Свердловск, «восточный»? 75410 просит посадку у вас, в Кольцове.
– Но у нас метеоусловия ниже минимума, на полосе гололед… – И только тут до его сознания дошло, что посадку просит самолет отца. – Тюмень, «восточный»! Почему не принимаете вы?
– Мы его готовы принять. Полосу все время чистим.
– Так в чем дело?
– Командир решил идти на Свердловск.
– Понятно. Я доложу руководителю полетов.
– Докладывай, я жду.
Виталий выбрался из-за пульта – все равно экран локатора был пуст, самолеты переадресовывались в Челябинск или Пермь. За столом Крылова сидел Ивановский, начальник управления. Крылов был тут же, за соседним столом.
– Что у вас? – спросил Ивановский Виталия.
– 75410 просит посадку в Кольцове.
Ни один мускул не дрогнул на лице начальника управления, только левая бровь взметнулась вверх да так и застыла вопросительным знаком.
– С командиром можно связаться? – повернул Ивановский голову к Крылову.
Тот подумал.
– УКВ еще не возьмет, а на коротковолновой у них «висит» Москва…
– На самолете две коротковолновых.
– Понял. Дам команду. – Крылов тотчас встал, обогнул стол, подошел к Виталию.
– Передай через тюменского коллегу на борт просьбу: выйти на связь с Кольцовым. А я отдам приказ радистам.
Виталий бросился к пульту.
– Тюмень? «Восточный»? У тебя прямая связь с самолетом?
– Нет пока. Его ведет Тобольск.
– Передай на борт приказ: выйти на связь с Кольцовским радиоцентром…
Начальник управления между тем с помощью Крылова соединился с начальником смены диспетчерской порта.
– Сможете принять Ил –18?
– Если с автоматом захода…
– Без. Модель «Б».
– Нет.
– А если подумать? Ивановский у аппарата.
– На полосе гололед…
– У вас что – техники нет?
– Понятно. Будет выполнено.
– Посадка аварийная – предупредите пожарников и медсанслужбу.
– Понятно. Сколько вызывать машин?
– Все, что есть в наличии.
– Понятно. Будет выполнено.
– Об исполнении доложите. Я на КДП.
– Когда ожидается посадка?
Ивановский перевел вопросительный взгляд на Крылова.
– Когда ожидается посадка в Кольцове?
Ответил Виталий – он уже успел рассчитать:
– Два двадцать.
– Через полтора часа, – бросил в телефон Ивановский. – Успеете?
– Надо успеть.
– Выполняйте!
На пульте вспыхнула лампа: «Радиоцентр». Крылов, уловив утвердительный кивок начальника управления, тотчас произвел переключение.
– Ивановский. Связались с самолетом?
– Да, связь устойчивая.
– А на меня вы канал связи переключить не сможете?
– Не предусмотрено.
– Тогда запросите: почему решили садиться в Кольцове, а не в Тюмени?
Незаметно и очень тихо стол, за которым сидел начальник управления, окружили все, не занятые на проводке самолетов: главный инженер управления, начальник авиаотряда, Крылов, Витковский…
– Командир 75410-го отвечает, – услышал Ивановский голос радиста в трубке: – «Условия посадки в Кольцове более благоприятные».
Ивановский знал, что в Свердловске погода не лучше, чем в Тюмени, поднял взгляд, оглядел всех по очереди и остановился на Крылове:
– Вы тоже считаете, что в Кольцове условия посадки более благоприятные?
00 час. 55 мин.
Салон самолета № 75410
Девушка плакала. Плакала с закрытыми глазами, откинув голову на стенку буфета, и, если бы не слезы, капавшие с ресниц на щеки и мелко вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что она спит. Спит сидя.
Петр Панфилович стоял перед ней в недоумении: «Что ты там такое сморозила? Приволокли, как куль с картошкой… И что, милая, мне с тобой делать? Утешать? По какому случаю?»
Петра Панфиловича занимала не столько сама девушка, сколько вопрос, что с ней стряслось такое?
«Хм. Так что же тебя так напугало?.. Позволь, но ты ведь, милая, сидела у иллюминатора», – сообразил Петр Панфилович.
– Эй! – покачал он девушку за плечо. – Ниночка, прошло?
Девушка заплакала еще сильней, Петр Панфилович смекнул; «Инна, боже мой!»
– Инночка, – нагнулся он к ней, продолжая осторожно теребить ее за плечо. – Чего ты кричала? Может, я помогу, а? А может, что в иллюминаторе увидела? Ну, что ты там такое увидела?
Он был близок к разгадке, но ему помешала Людмила. Вошла, задернула за собой штору и спросила, кивнув на девушку:
– Ну и как? Жива?
– Жива! – откликнулся Петр Панфилович. – Говорить вот не хочет.
– Это хорошо, что молчит, А вы что хотели узнать от нее?
– Да так, пустяки, – махнул рукой Петр Панфилович, уловив и в голосе, и во взгляде бортпроводницы настороженность.
– Сейчас мы ей дадим успокаивающее, – сказала Людмила.
Открыла свою сумочку, порылась, нашла снотворное – в хабаровский рейс она всегда брала с собой снотворное, иначе из-за пятичасовой разницы во времени там не уснешь.
– Да, – вспомнила она. – У вас, товарищ Веселый, нет случайно с собой жаропонижающего? Мальчик в первом салоне температурит.
– Ну! – расплылся в широкой улыбке Петр Панфилович. – Я такого с собой не вожу. А вот жароповышающее – это пожалуйста. Могу угостить.
– Спасибо, – отрезала Людмила. – Вот вернетесь в свою Читу, там и употребляйте жароповышающее… А ну, товарищ «заяц», помогите!
Петр Панфилович с готовностью нагнулся, он уже знал, что надо делать – надавить больший пальцем на подбородок девушки. Людмила ловко забросила ей в рот таблетку, дала запить и… Петр Панфилович невольно отшатнулся: в упор на него глядели черные и пустые глаза. И такой в их черной глубине был ужас!.. – Садитесь, – указала Людмила Веселому на контейнер с грязной посудой. – Сейчас я вас накормлю вторым ужином. Вы заслужили. Садитесь. – Но Петр Панфилович продолжал стоять, оглядываясь по сторонам: «Тюрьма… Ни одного иллюминатора. Вот почему тебя, милая, затащили на кухню – здесь нет ни одного иллюминатора!» Вернулась Таня.
– Ну? – спросила ее Людмила. – В порядке?
– Все привязались. Но кто спал – я не будила. Правильно?
– Правильно, – ответила Людмила. – Иди помой вилку и нож, покормим нашего помощника.
– А! – рассмеялась Таня. – почему, думаю, вы его не отправите в кресло? На него приказ командира не распространяется?
– Распространяется! – сообразил Петр Панфилович. – Мое место – шесть «д»!
Людмила резко поднялась и загородила ему выход в салон.
– Куда же вы? Собирались вместе со мной в читинском ресторане…
– Ага, – расплылся в улыбке Петр Панфилович, однако и сам почувствовал, что улыбка вышла жалкой; всюду, куда он ни смотрел, перед ним были черные и стеклянные, как иллюминаторы, глаза девушки. «Что она такое увидела? Наверняка что-то увидела…»
Петр Панфилович, когда надо, мог проявить дьявольскую изобретательность.
– Ой! – вскрикнул Петр Панфилович, «на глазах» бледнея и даже зеленея. – Увидел курицу и… Ой! – зажал он рот рукой, и Людмила тотчас поняла:
– Потерпите, достану!
Она кинулась к буфету, выдвинула один ящик, второй… Когда она повернулась к Веселому с гигиеническим пакетом, того уже и след простыл.
Людмила раздвинула шторы: Веселый был «вне досягаемости» – открывал дверь в хвостовом туалете.
– Чтоб тебя! – швырнула Людмила пакет на столик буфета. – Лови теперь этого «зайца»!
В туалете Петр Панфилович не пробыл и минуты. А когда возвращался, осторожно, стараясь не разбудить пассажиров, выглянул в иллюминатор. Он увидел серебристое, освещенное луной левое крыло самолета, размытый, но тем не менее хорошо различимый круг от винта крайнего двигателя… «Что же там ее ошарашило?..» Петр Панфилович подался к иллюминатору еще немного, его беспокойный и нетерпеливый взгляд скользнул ко второму мотору, ближнему, и Петр Панфилович на мгновение оцепенел: на фоне белых, ярко подсвеченных луной облаков чернели лопасти неподвижного пропеллера… «Вот оно что!»
Чувствуя слабость во всем теле и не помня, как добрался, он рухнул в свое кресло и закрыл глаза: перед его мысленным взором тотчас возникли лопасти, похожие на рога. Два черных рога…
«Вот что было у нее в глазах», – понял Петр Панфилович и тотчас услышал ее крик – теперь он знал, что она кричала: «Падаем!»
Но тут он встряхнулся: «Что ты лазаря запел. Веселый? У него же четыре мотора! Ну, подумаешь, отказал один… Позвольте, граждане, но ведь эта истеричка си дела не у левого, а у правого борта! У нее ведь тоже место „д“!»
Он прикрыл глаза и боялся поверить в свою догадку, но еще больше боялся ее проверить. Потом осторожно повернулся к иллюминатору, уткнулся лбом в холодное стекло, так же осторожно, словно боясь спугнуть что-то, открыл глаза и… отшатнулся: над правым крылом торчали точно такие же черные рога.
– Что с вами? – услышал он над собой голос.
– Там, – шепотом сказал он Людмиле, указывая пальцем на иллюминатор. – И там, – на этот раз левой рукой указал он на левый борт.
Что? – не поняла Людмила.
– Не притворяйтесь, – быстрым шепотом сказал Петр Панфилович. – Вы все знаете. Не будите людей. Во сне… Так легче.
– Что вы там шепчете? – рассердилась Людмила, догадываясь, – Вам плохо?
– Ага… Ик! – против воли икнул Петр Панфилович. – Я знаете… Выпить бы.
– Сейчас принесу, – сказала Людмила. – Только не будите пассажиров.
– Нет, нет! – остановил ее Веселый. – У меня там чемоданчик… Сзади в багажнике. Серенький такой, импортный… Там у меня все есть, ехал вот на крестины, а попал на…
– Но в самолете пить запрещено.
– Да? А летать… с рогами… как?
01 час 22 мин.
Пилотская самолета № 75410
В час двадцать две Геннадий Осипович доложил тюменскому диспетчеру о прохождении траверса – это был последний момент, когда самолет еще можно было повернуть на Тюмень. До тюменского аэродрома отсюда было около шестидесяти километров, до Свердловска – больше трехсот.
Геннадий Осипович не знал, слышал ли командир его доклад тюменскому диспетчеру, поэтому переключился на переговорное устройство и повторил: – Командир, проходим траверс Тюмени. Он нарочно сказал – «проходим», а не «прошли», подчеркнув этим, что есть еще возможность развернуться на Тюмень.
– Понял, – ответил командир. – Веди на Свердловск.
– Есть, – лаконично ответил Геннадий Осипович. – Мне нужен локатор и радиокомпас.
– Потерпи! – отрезал командир.
Таким тоном Селезнев с ним не разговаривал никогда.
Но Витковский не обиделся на Селезнева:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Требовательный писк зуммера. Александр Иванович нажал загоревшийся на пульте селектора клавиш:
– ЦДС!
На селекторе оказался главный конструктор по силовым установкам Ил –18.
Главный: Я консультировался с генеральным… Да, вам доложили о результатах эксперимента? Как я и предполагал, запустить охлажденный двигатель на такой высоте невозможно.
Козырев: Не понял…
Главный: Винты в рабочее положение поворачиваются слишком медленно – масло густое. А это значит, что и двигатель раскручивается тоже очень медленно. Турбины не успевают набрать нужное число оборотов, поэтому горят лопатки. Это вам понятно?
Козырев: Это понятно. – Оглянулся на Павлова, видит, что тот слушает одновременно обоих – генерального и главного конструкторов.
Павлов: Где же выход?
Главный: Вести самолет на двух двигателях.
Павлов: Самолет уже вошел в зону обледенения.
Главный: Тогда сажайте немедленно.
Павлов: Где? В поле? На лес?
Главный: На аэродром.
Павлов: До Тюмени им еще идти не менее сорока минут.
Главный: Я должен проконсультироваться с генеральным.
Павлов: Сколько вам надо на это времени?
Главный: Пять минут.
Павлов: Отключаю. – Поворачивается к Козыреву: – Что там?
Козырев: Свердловск, КДП. Самолет запрашивает посадку в Кольцове.
Павлов: (выхватывает трубку из рук Козырева): Что вы сказали?
00 час. 49 мин.
Свердловск, командно – диспетчерский пункт Кольцово
Запрос 75410 на посадку в Кольцове был передан тюменским диспетчером в ноль сорок девять, за минуту до поворота самолета над Тобольском на Тюмень.
– Свердловск, «восточный»? 75410 просит посадку у вас, в Кольцове.
– Но у нас метеоусловия ниже минимума, на полосе гололед… – И только тут до его сознания дошло, что посадку просит самолет отца. – Тюмень, «восточный»! Почему не принимаете вы?
– Мы его готовы принять. Полосу все время чистим.
– Так в чем дело?
– Командир решил идти на Свердловск.
– Понятно. Я доложу руководителю полетов.
– Докладывай, я жду.
Виталий выбрался из-за пульта – все равно экран локатора был пуст, самолеты переадресовывались в Челябинск или Пермь. За столом Крылова сидел Ивановский, начальник управления. Крылов был тут же, за соседним столом.
– Что у вас? – спросил Ивановский Виталия.
– 75410 просит посадку в Кольцове.
Ни один мускул не дрогнул на лице начальника управления, только левая бровь взметнулась вверх да так и застыла вопросительным знаком.
– С командиром можно связаться? – повернул Ивановский голову к Крылову.
Тот подумал.
– УКВ еще не возьмет, а на коротковолновой у них «висит» Москва…
– На самолете две коротковолновых.
– Понял. Дам команду. – Крылов тотчас встал, обогнул стол, подошел к Виталию.
– Передай через тюменского коллегу на борт просьбу: выйти на связь с Кольцовым. А я отдам приказ радистам.
Виталий бросился к пульту.
– Тюмень? «Восточный»? У тебя прямая связь с самолетом?
– Нет пока. Его ведет Тобольск.
– Передай на борт приказ: выйти на связь с Кольцовским радиоцентром…
Начальник управления между тем с помощью Крылова соединился с начальником смены диспетчерской порта.
– Сможете принять Ил –18?
– Если с автоматом захода…
– Без. Модель «Б».
– Нет.
– А если подумать? Ивановский у аппарата.
– На полосе гололед…
– У вас что – техники нет?
– Понятно. Будет выполнено.
– Посадка аварийная – предупредите пожарников и медсанслужбу.
– Понятно. Сколько вызывать машин?
– Все, что есть в наличии.
– Понятно. Будет выполнено.
– Об исполнении доложите. Я на КДП.
– Когда ожидается посадка?
Ивановский перевел вопросительный взгляд на Крылова.
– Когда ожидается посадка в Кольцове?
Ответил Виталий – он уже успел рассчитать:
– Два двадцать.
– Через полтора часа, – бросил в телефон Ивановский. – Успеете?
– Надо успеть.
– Выполняйте!
На пульте вспыхнула лампа: «Радиоцентр». Крылов, уловив утвердительный кивок начальника управления, тотчас произвел переключение.
– Ивановский. Связались с самолетом?
– Да, связь устойчивая.
– А на меня вы канал связи переключить не сможете?
– Не предусмотрено.
– Тогда запросите: почему решили садиться в Кольцове, а не в Тюмени?
Незаметно и очень тихо стол, за которым сидел начальник управления, окружили все, не занятые на проводке самолетов: главный инженер управления, начальник авиаотряда, Крылов, Витковский…
– Командир 75410-го отвечает, – услышал Ивановский голос радиста в трубке: – «Условия посадки в Кольцове более благоприятные».
Ивановский знал, что в Свердловске погода не лучше, чем в Тюмени, поднял взгляд, оглядел всех по очереди и остановился на Крылове:
– Вы тоже считаете, что в Кольцове условия посадки более благоприятные?
00 час. 55 мин.
Салон самолета № 75410
Девушка плакала. Плакала с закрытыми глазами, откинув голову на стенку буфета, и, если бы не слезы, капавшие с ресниц на щеки и мелко вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что она спит. Спит сидя.
Петр Панфилович стоял перед ней в недоумении: «Что ты там такое сморозила? Приволокли, как куль с картошкой… И что, милая, мне с тобой делать? Утешать? По какому случаю?»
Петра Панфиловича занимала не столько сама девушка, сколько вопрос, что с ней стряслось такое?
«Хм. Так что же тебя так напугало?.. Позволь, но ты ведь, милая, сидела у иллюминатора», – сообразил Петр Панфилович.
– Эй! – покачал он девушку за плечо. – Ниночка, прошло?
Девушка заплакала еще сильней, Петр Панфилович смекнул; «Инна, боже мой!»
– Инночка, – нагнулся он к ней, продолжая осторожно теребить ее за плечо. – Чего ты кричала? Может, я помогу, а? А может, что в иллюминаторе увидела? Ну, что ты там такое увидела?
Он был близок к разгадке, но ему помешала Людмила. Вошла, задернула за собой штору и спросила, кивнув на девушку:
– Ну и как? Жива?
– Жива! – откликнулся Петр Панфилович. – Говорить вот не хочет.
– Это хорошо, что молчит, А вы что хотели узнать от нее?
– Да так, пустяки, – махнул рукой Петр Панфилович, уловив и в голосе, и во взгляде бортпроводницы настороженность.
– Сейчас мы ей дадим успокаивающее, – сказала Людмила.
Открыла свою сумочку, порылась, нашла снотворное – в хабаровский рейс она всегда брала с собой снотворное, иначе из-за пятичасовой разницы во времени там не уснешь.
– Да, – вспомнила она. – У вас, товарищ Веселый, нет случайно с собой жаропонижающего? Мальчик в первом салоне температурит.
– Ну! – расплылся в широкой улыбке Петр Панфилович. – Я такого с собой не вожу. А вот жароповышающее – это пожалуйста. Могу угостить.
– Спасибо, – отрезала Людмила. – Вот вернетесь в свою Читу, там и употребляйте жароповышающее… А ну, товарищ «заяц», помогите!
Петр Панфилович с готовностью нагнулся, он уже знал, что надо делать – надавить больший пальцем на подбородок девушки. Людмила ловко забросила ей в рот таблетку, дала запить и… Петр Панфилович невольно отшатнулся: в упор на него глядели черные и пустые глаза. И такой в их черной глубине был ужас!.. – Садитесь, – указала Людмила Веселому на контейнер с грязной посудой. – Сейчас я вас накормлю вторым ужином. Вы заслужили. Садитесь. – Но Петр Панфилович продолжал стоять, оглядываясь по сторонам: «Тюрьма… Ни одного иллюминатора. Вот почему тебя, милая, затащили на кухню – здесь нет ни одного иллюминатора!» Вернулась Таня.
– Ну? – спросила ее Людмила. – В порядке?
– Все привязались. Но кто спал – я не будила. Правильно?
– Правильно, – ответила Людмила. – Иди помой вилку и нож, покормим нашего помощника.
– А! – рассмеялась Таня. – почему, думаю, вы его не отправите в кресло? На него приказ командира не распространяется?
– Распространяется! – сообразил Петр Панфилович. – Мое место – шесть «д»!
Людмила резко поднялась и загородила ему выход в салон.
– Куда же вы? Собирались вместе со мной в читинском ресторане…
– Ага, – расплылся в улыбке Петр Панфилович, однако и сам почувствовал, что улыбка вышла жалкой; всюду, куда он ни смотрел, перед ним были черные и стеклянные, как иллюминаторы, глаза девушки. «Что она такое увидела? Наверняка что-то увидела…»
Петр Панфилович, когда надо, мог проявить дьявольскую изобретательность.
– Ой! – вскрикнул Петр Панфилович, «на глазах» бледнея и даже зеленея. – Увидел курицу и… Ой! – зажал он рот рукой, и Людмила тотчас поняла:
– Потерпите, достану!
Она кинулась к буфету, выдвинула один ящик, второй… Когда она повернулась к Веселому с гигиеническим пакетом, того уже и след простыл.
Людмила раздвинула шторы: Веселый был «вне досягаемости» – открывал дверь в хвостовом туалете.
– Чтоб тебя! – швырнула Людмила пакет на столик буфета. – Лови теперь этого «зайца»!
В туалете Петр Панфилович не пробыл и минуты. А когда возвращался, осторожно, стараясь не разбудить пассажиров, выглянул в иллюминатор. Он увидел серебристое, освещенное луной левое крыло самолета, размытый, но тем не менее хорошо различимый круг от винта крайнего двигателя… «Что же там ее ошарашило?..» Петр Панфилович подался к иллюминатору еще немного, его беспокойный и нетерпеливый взгляд скользнул ко второму мотору, ближнему, и Петр Панфилович на мгновение оцепенел: на фоне белых, ярко подсвеченных луной облаков чернели лопасти неподвижного пропеллера… «Вот оно что!»
Чувствуя слабость во всем теле и не помня, как добрался, он рухнул в свое кресло и закрыл глаза: перед его мысленным взором тотчас возникли лопасти, похожие на рога. Два черных рога…
«Вот что было у нее в глазах», – понял Петр Панфилович и тотчас услышал ее крик – теперь он знал, что она кричала: «Падаем!»
Но тут он встряхнулся: «Что ты лазаря запел. Веселый? У него же четыре мотора! Ну, подумаешь, отказал один… Позвольте, граждане, но ведь эта истеричка си дела не у левого, а у правого борта! У нее ведь тоже место „д“!»
Он прикрыл глаза и боялся поверить в свою догадку, но еще больше боялся ее проверить. Потом осторожно повернулся к иллюминатору, уткнулся лбом в холодное стекло, так же осторожно, словно боясь спугнуть что-то, открыл глаза и… отшатнулся: над правым крылом торчали точно такие же черные рога.
– Что с вами? – услышал он над собой голос.
– Там, – шепотом сказал он Людмиле, указывая пальцем на иллюминатор. – И там, – на этот раз левой рукой указал он на левый борт.
Что? – не поняла Людмила.
– Не притворяйтесь, – быстрым шепотом сказал Петр Панфилович. – Вы все знаете. Не будите людей. Во сне… Так легче.
– Что вы там шепчете? – рассердилась Людмила, догадываясь, – Вам плохо?
– Ага… Ик! – против воли икнул Петр Панфилович. – Я знаете… Выпить бы.
– Сейчас принесу, – сказала Людмила. – Только не будите пассажиров.
– Нет, нет! – остановил ее Веселый. – У меня там чемоданчик… Сзади в багажнике. Серенький такой, импортный… Там у меня все есть, ехал вот на крестины, а попал на…
– Но в самолете пить запрещено.
– Да? А летать… с рогами… как?
01 час 22 мин.
Пилотская самолета № 75410
В час двадцать две Геннадий Осипович доложил тюменскому диспетчеру о прохождении траверса – это был последний момент, когда самолет еще можно было повернуть на Тюмень. До тюменского аэродрома отсюда было около шестидесяти километров, до Свердловска – больше трехсот.
Геннадий Осипович не знал, слышал ли командир его доклад тюменскому диспетчеру, поэтому переключился на переговорное устройство и повторил: – Командир, проходим траверс Тюмени. Он нарочно сказал – «проходим», а не «прошли», подчеркнув этим, что есть еще возможность развернуться на Тюмень.
– Понял, – ответил командир. – Веди на Свердловск.
– Есть, – лаконично ответил Геннадий Осипович. – Мне нужен локатор и радиокомпас.
– Потерпи! – отрезал командир.
Таким тоном Селезнев с ним не разговаривал никогда.
Но Витковский не обиделся на Селезнева:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15