Порой кто-то падал, смертельной тоской объятый, — и умирал, но тут, же вставал и молча шёл вперёд, влекомый сотнями и тысячами восставших из могил сомнамбул, — уже мёртвый.
Сеть бездонных трещин, подобно безобразной паутине морщин, Священный изрезала Город — и далеко за его пределы простёрлась, теряясь где-то во мраке пустыни. Гул несмолкаемый стоял над грешной землей, глухие подземные удары сливались с воем и воплями обречённых людей — мир вывернулся наизнанку и стал преисподней.
Площадь перед Храмом постепенно заполнялась — мертвецами, высшею волей влекомыми, и живыми, влекомыми нескончаемым потоком мёртвых. Взоры их обращены были к Святилищу, к Алтарю: ждали они — чего? Чуда? знамения? воскрешения? Было от них сие сокрыто.
Самый мощный толчок потряс несчастный Город, и вот Храм, рваной обезображенный трещиной, не выдержал натиска слепой стихии. Медленно, сохраняя величественность, распался он на каменные глыбы, которые, так же медленно, плавно, словно паря в воздухе, повисли над площадью и — вниз рухнули, на головы людей, воедино смешав плоть мёртвую и плоть живую. Предсмертные вопли немногих живых утонули в хрусте ломаемых скелетов. Тучи пыли и песка взметнулись над городом и окутали его завесой плотной, непроницаемой.
И вдруг всё смолкло. Трещины сомкнулись, землю перестало лихорадить, подземные удары прекратились — апатия и безразличие к земным делам овладели стихией. До жути стало тихо.
Погребённые под останками Храма, мертвецы медленно поднимались, выбирались из-под каменных обломков, шарили слепо по земле, подбирая кости свои, и уползали прочь, туда, откуда пришли, — в могилы.
Всё вернулось на круги своя.
5.
— Это конец, братья! Это конец! — метался из угла в угол Зарох, один из Двенадцати.
В полутёмном помещении, освещённом единственной свечой, смутно выделялись силуэты учеников; здесь, в доме одного из друзей Учителя, в этот поздний час собрались все — не было лишь Адуса, Наона и Вифокура. Каждый старался сидеть в тени, в тёмном углу, скрывая своё лицо. Середина комнаты, таким образом, оказалась пуста, и лишь Алкомор, могучий Алкомор, Первый из Двенадцати, отважился занять место у свечи, неверные блики которой вырывали из полумрака то одного, то другого из учеников.
Зарох замер напротив Алкомора. Отчаяние и растерянность застыли в глазах его.
— Что же ты молчишь, Алкомор? — громким шёпотом произнес он. — Или тебе нечего сказать?
Взгляд Алкомора, тусклый, беспомощный, скрестился со взглядом бывшего собирателя податей.
— Что ты ждёшь от меня, брат? — произнёс Алкомор чуть слышно. — Или я не один из вас?
— Хорош, нечего оказать! — проворчал Близнец. — Правая рука Учителя! Ха! — Презрительная усмешка исказила его лицо.
— А чем лучше ты, Близнец? — вступился за старшего брата Олет. — Что сделал ты, дабы отвратить беду от Учителя? Или ты, подобно Алкомору, встал на его защиту?
— Невелика отвага — отсечь ухо рабу! — отозвался Близнец, ещё дальше прячась в тень.
— Хватит! — прервал их спор Зарох. — Сведение счётов ведёт лишь к ссоре. Все мы хороши…
— Ну нет, — зло процедил Близнец, — меня ты с собой не равняй. Не ты ли был лакеем у жрецов, ещё до встречи с Учителем? Кто знает, не остался ли ты им и поныне…
— Ты в каждом видишь врага. Так нельзя, брат. Подозрительность твоя переходит все границы.
— Но я ведь оказался прав! — Близнец вскочил на ноги. — Вспомни Адуса, Зарох! А ведь он тоже был одним из нас.
Шумно поднялся Алкомор.
— Давайте прекратим этот никчемный разговор, — сказал он, и в помещении сразу же воцарилась тишина. — Нам грозит опасность…
— Вот именно, того и гляди нас схватят и предадут суду жрецов, — проворчал Близнец.
— Помолчи, брат, — грозно произнёс Алкомор и поднял руку. — Нам грозит опасность, — продолжал он, — и спасти нас от гнева властей может только одно…
Все затаили дыхание.
— Что же? — не вытерпел Теразар, брат Наона.
— Мы должны покинуть эти места.
Вздох облегчения пронёсся в воздухе: Алкомор выразил общую мысль, которую каждый из них вслух произнести не решался, боясь, что сочтут его за труса. Но слова были сказаны, и каждый теперь считал долгом своим выказать возмущение ими.
— Что? Священный покинуть Город? Но это бегство! — воскликнул Левиан.
— Это трусость! — вторил ему Теразар.
— Это предательство, худшее, чем то, что совершил Адус!
— Это низость! Мы не можем оставить Учителя!
— Учитель мёртв.
Словно удар топора упали последние слова. Всё замерло.
— Кто сказал это? — чуть слышно произнёс Алкомор.
— Я! — на середину бесшумно выступил Вифокур, возникший из ниоткуда. — Я был там.
— Он мёртв? уже? Ты сам видел это?
— Я сам видел смерть Учителя. А потом ад сошёл на Священный Город. С трудом пробрался я сюда: кругом запустение, развалины и смерть. Храма больше нет, на месте его — груда камней. Толпы мертвецов, словно неприкаянные, мечутся по городу…
Он говорил, внешне стараясь казаться спокойным, но даже при слабом пламени свечи заметно было, как бьёт его лихорадка.
— Успокойся, брат, — прошептал побледневший Алкомор, — нам всем тяжело…
— Нужно уходить из этого проклятого города, и немедленно, — решительно заявил Олет. — Учителю мы всё равно уже не поможем, так подумаем же о тех, кто остался в живых.
— О своей шкуре, — буркнул Близнец.
— Как! Вы хотите покинуть Священный Город? — воскликнул Зарох. — Неужели вы забыли, чему учил нас Учитель?
— Э, брат, оставь, — махнул рукой Олет, — о словах Учителя вспоминать хорошо на досуге, когда все опасности позади.
— Он говорил что-то о воскресении из мёртвых, — наморщил лоб Левиан, — вчера, во время трапезы…
— И ты, конечно, поверил ему, брат? — язвительно спросил Близнец.
— Нет, но… — смутился Левиан, — но он обещал… вернуться!
— На третий день, не так ли? — Близнец расхохотался.
— Замолчи, презренный! — гневно выкрикнул Алкомор, могучие сжимая кулаки. — Ты тень бросаешь на память Учителя! Ты имя позоришь его!
Близнец, злобно сверкнув глазами, уполз в свой угол и запахнулся полою плаща.
— Не тебе, трижды отрёкшемуся, судить меня, — бросил он из укрытия своего.
Алкомор ринулся было на обидчика, но на пути его возник Олет.
— Оставь его в покое, брат. Прав Зарох: у нас нет времени на сведение счётов.
С великим трудом уняв гнев, разжал Алкомор кулаки.
— Что будем делать, братья? — глухо спросил он.
В тот же момент ворвался в комнату Наон. К ногам Алкомора упал окровавленный кинжал. При виде крови у собравшихся вырвался крик ужаса.
— Двумя псами стало меньше, — переведя дыхание, выпалил Наон.
— Ты убил…
— Они гнались за мной. Что мне оставалось делать? Кровь Учителя теперь отмщена.
Страшные слова самого юного из учеников заставили остальных ещё сильнее вжаться в свои углы.
— Эти двое, кто они? — спросил Алкомор срывающимся голосом.
— Воины Императора! — ответил гордо Наон, и губы его жестокая искривила улыбка.
— Господи, прости этому безумцу! — завопил кто-то.
— Трусы! — воскликнул юноша, презрительным взглядом обводя тёмные углы. — Да я готов их всех… за одну только каплю крови Учителя! За один только волос с головы его!… А вы… вы… по норам попрятались, словно кроты!.. Видел бы вас сейчас Учитель!
Могучий Алкомор положил руку на плечо неистовому юноше.
— Ты слишком горяч, брат, — сказал он мрачно. — Но кровью всех врагов не воскресить Учителя.
— Мы должны выкрасть его тело! — воскликнул Наон, сбрасывая с плеча ладонь Алкомора. — Вспомните, что предрекал Учитель о воскресении своём!
— Мёртвого не воскресить, — печально покачал головой Алкомор.
— Да, мёртвого не воскресить, но Учитель должен воскреснуть в памяти людей! Послушайте, вы, неужели в вас не осталось ни капли мужества? Или страх лишил вас рассудка?
— Я не понимаю тебя, брат, — неуверенно произнёс Алкомор.
— Сегодня ночью тело Учителя предадут земле, — горячо заговорил Наон, — на третий же день он должен восстать из мёртвых — так гласит пророчество. Так пусть это пророчество сбудется! Если гробница окажется пустой по прошествии трёх дней, не станет ли это лучшим свидетельством слов Учителя? Не забывайте, слова эти наверняка дошли до ушей Верховного Жреца!
— Это обман! — возмутился Алкомор. — Мы не можем пойти на него.
— Это обман во имя святого дела! — возразил Наон с жаром. — Мы должны выкрасть тело, и немедленно!
— Нет, — твёрдо ответил Алкомор, глядя пылкому юноше в глаза, — благая цель не может быть достигнута нечестным путём. Сие противно воле Учителя. Сие противно воле Господа.
Метнулись молнии в глазах Наона.
— Так оставайтесь же здесь, в этой конуре — вы, благочестивые ханжи! Вы трясётесь за свои трусливые шкуры? Так завтра украшением станут они Лобного места!
Презрительно плюнул он и исчез за дверью.
— Брат, я с тобой! — крикнул Теразар и кинулся за ним.
И снова в доме воцарилось молчание. Но вот вышел Зарох на середину и тихо произнёс:
— Прискорбно такие слышать речи из уст одного из нас. Но молод он и горяч, и многое простится ему. Давайте же, братья, придём к единому решению и стены этого гостеприимного дома поскорее покинем.
— В городе оставаться опасно, — стоял на своём Алкомор.
— Разумно, — согласился Зарох, — но всё же в течение следующих трёх дней я предлагаю город не покидать. А там… там видно будет, — неопределённо добавил он.
До самой полуночи спорили покинутые Учителем ученики, прийти не решаясь к единому мнению.
И никто не заметил из них, как следом за братьями Наоном и Теразаром исчезла и тень Вифокура.
6.
«Благое ли дело я совершил, предав Учителя в руки врагов его?» — думал Адус, борясь с желанием отхватить топором кисть с зажатыми в неё монетами. В памяти, шаг за шагом, всплывали события вчерашнего вечера…
Тайная вечеря. Учитель в кругу учеников своих. Мир и согласие царят среди них — но уже чёрная туча событий грядущих неумолимой, незримой тенью наползает на их братство. Тихо, как бы самому себе, говорит Учитель о неизбежном, что должно постичь его в ночь эту; о предательстве одного из них, о казни, страданиях и смерти, о воскресении на третьи сутки, в день праздника великого. Тихо, но ясно льётся его речь, слова понятны и лишены двусмысленности — но не внемлют ему ученики его, поглощены они решением важной проблемы: кому из них по правую руку сидеть от Учителя, а кому по левую. И лишь Адус весь внимание: вдруг с такой ясностью постигает он Учителем сказанное, что вера в речённое вспыхивает ярко в сердце его. Нисходит прозрение, душа раскрывается навстречу Учителю. «Что делаешь, делай скорее!» — говорит тот, и знает уже Адус: не в силах он противиться воле его, должен он сделать то, что предрекает Учитель. Это приказ, и Адус не может ослушаться, велением свыше предопределены действия его. Избран он самою судьбою, дабы орудием стать в руках Господа. С радостью покидает Адус Учителя и спешит во дворец Верховного Жреца. Если грядёт воскресение, думает по дороге он, то много ли смерть для Учителя значит? Ведь он, Адус, — единственный, кто исполнить способен пророчество, недаром Учитель из Двенадцати избрал его, остальным же ученикам иные отведены роли.
Предательство ли это? Разве можно предать Бога?..
Топор безвольно упал на земляной пол хижины…
7.
Мутным бельмом пробилась сквозь мрак луна, слепо пошарила по земле, словно ища что-то очень важное, — и вдруг замерла, прозревшая, над Священным Городом. Скользкими, зловещими тенями наполнился мир, зароились ночные жизни, в часы дневные не смеющие показаться на свет Божий, чёрные мысли и тёмные желания обрели плоть, пробудились, восстали из небытия, овладели землей. Вселенская стихия, неумолимая, не знающая пощады, небесным роком пронеслась над Священным Городом — и уступила стихии человеческого греха.
Древний, в три обхвата платан надёжно скрывал в тени своей тень Вифокура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10