Тарной
дощечки. Арабы официально выплачивали предприятию одну сумму, а
сумму иную, дабы сделка состоялась, переводили на счет Семена.
В чеке причина выплаты формулировалась как "коммерческая
консультация". Таких операций за последнее время Семену
довелось провести уйму. Валера зарабатывал там, в нищей стране,
столько, сколько Семену не доводилось в самые удачные периоды в
богатейшей Америке. Однако сколь долго продлится такое? В
последнем письме брат сообщил, что заработанного ему хватит,
чтобы жить на проценты, он честно оплатил все счета наперед,
замену себе подготовил и вскоре выезжает. В сентябре
Фридман-старший заказал ему билет: "Москва - Нью-Йорк", первый
класс, "Люфтганза". Самый дорогой. Однако - на конец января. До
января планировалось осуществить самую крупную контрабанду из
Союза.
Операция "Бриллиантовая галактика" - так обозвал
задуманное мероприятие Фридман-старший. И вся эта "галактика"
покуда покоилась в Советском Союзе и переместиться западнее
никоим образом не могла - однозначно безопасных путей для этого
братья еще не нашли.
...Уловив, что движение по трассе, ведущей к Бруклинскому
мосту, приемлемое и пробок не предвидится, Семен принял вправо.
Проезд по Бруклинскому мосту в Манхэттен в отличие от
подводного туннеля бесплатный, и пятерку на таком маршруте
Фридман очевидно экономил.
"Эх, Брайтон-Бич... - подумал он с усмешкой над самим же
собой. - Ты остался там, за спиной, старина Брайтон, мелочный и
сварливый, обывательски-настороженный и
разухабисто-опрометчивый... Да, ныне Семен Фридман - обитатель
соседнего престижного Манхэттен-Бич, где два особняка с
гаражами и лужайками, "мерседес" и "кадиллак", мебель
восемнадцатого века... Но ты остался у меня в крови, Брайтон;
остался твой рабский страх перед Большой Жизнью и Черным Днем,
твоя плебейская разумность и расчетливость и весь я в твоем
дерьме, и никогда мне от него не отмыться, ни в каких золотых
ваннах..."
ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО
Адольф Бернацкий, именовавшийся в кругу друзей Аликом,
эмигрировал из Страны Советов в начале семидесятых, в возрасте
тридцати пяти лет. Официальная причина: воссоединение с
родственниками на исторической родине, личный мотив - скрытый
антисемитизм властей, не дававших ему сделать карьеру на
провинциальном телевидении, где он служил в операторах.
Впрочем, из операторов Бернацкого никто бы, наверное, не
погнал, если бы не его вздорный, взрывоопасный характер,
ресторанные кутежи с битьем посуды и физиономий, служебные
романы и слабая трудовая дисциплина. То есть, если и водились
на телевидении антисемиты, увольняя Адольфа, они имели сильную
формальную позицию, подкрепленную милицейскими протоколами,
частными определениями судов и внутренней служебной
документацией.
Удаленный из рядов тружеников эфира, Бернацкий устроился
на место заведующего железнодорожным клубом, из которого, по
характеристике курировавшего клуб начальства, устроил не то
притон, не то вертеп, и, чудом избежав привлечения по
соответствующей статье, переквалифицировался в кочегары, однако
всего на месяц, ибо подобная стезя не гармонировала с
предыдущими и оказалась для Бернацкого невыносимо тягостной.
Помыкавшись с поисками работы по телевизионной
специальности в других городах и нарываясь всюду на проблему с
пятым пунктом, отчаялся Бернацкий и решил данную страну, в
которой убил лучшие годы, оставить. Организовал через третьи
руки вызов из государства Израиль и повел тяжкую борьбу с
ОВИРом за выезд. А вскоре, в пересылочном пункте города Вены,
решительно проигнорировав посулы и увещевания
патриотов-вербовщиков из Тель-Авива, определил себе дальнейший
курс в загадочную и манящую этой своей загадочностью Америку.
Три месяца болтался в Италии в ожидании визы, откуда
наконец был переправлен в Big Apple3, столицу мира.
На нью-йоркском телевидении Адольфа Бернацкого не
заждались, да и сам он туда не стремился, поскольку превосходно
сознавал, что со словарным запасом из двадцати слов, включая
два нецензурных, нулевым знанием местных условий и техники
никакой конкуренции операторам-янки не составит. Такого же
мнения придерживались служащие благотворительной организации,
занимавшейся беженцами, посоветовав ему скорее получить
водительскую лицензию четвертого класса, дающую право на
работу, далее держать экзамен на водителя такси и на том в
жизни остановиться.
Бытие Адольфа Бернацкого в Америке смело можно назвать
цепью больших и малых приключений.
Вначале был поселен он в доме религиозного еврея по имени
Сруль Спазман, приинят с отеческой лаской, но уже через час
выдворен из дверей под проклятия хозяина: простодушный Алик,
купив в магазине свинину, начал ее жарить, осквернив тем самым
благочестивое жилище.
Не повезло и с последующим пристанищем: шестидесятилетняя
хозяйка, страшная, как чумная крыса, положила на квартиранта
глаз, однако Алик предпочитал тратить пособие на красивых и
молодых проституток, чем вызвал ревнивый хозяйский гнев,
лицемерно облеченный в высоконравственную отповедь, и пришлось
перекочевать Адольфу на иное место жительства, к иному хозяину.
На несчастье Алика, тот оказался гомосексуалистом и к
своей точке зрения на взаимоотношения полов после совместной
пьянки попытался жильца силой склонить, однако получил удар в
плечо, после чего угодил в госпиталь. Нанесен же удар был
кухонным ножом.
Таким образом, для благотворительной организации Адольф
Бернацкий оказался клиентом тяжелым и неудобоваримым, как ему
напрямик и сообщили, лишив одновременно всячeской помощи.
Казалось бы - крах! Но Алик не унывал.
Скоренько отправился он в магазин, расположенный в центре
религиозного еврейского квартала, где, поблуждав между
ломящихся от товаров полок, напихал за пазуху, не очень-то
таясь от охраны, всякой всячины долларов на тридцать. У выхода
его вежливо задержали частные детективы и препроводили в
подсобку.
Не возражая, Алик выложил краденое, позволил себя
сфотографировать, но когда ему предложили проваливать и более в
данный магазин не соваться, возразил: дескать, это как?! - он -
вор, преступник, почему не вызвана полиция?
Детективы и любопытствующие продавцы, услышав такое
заявление, уставились на Адольфа с недоумением, высматривая на
лице его черты нездоровой психики.
- Двигай, парень, отсюда, двигай, - сказал неуверенно один
из детективов. - Go and be cool!*
-------------------------------
* Иди и будь в порядке! (англ.).
- Хочу полицию! - произнес Алик настойчиво.
Явился хозяин магазина. Борода, какие-то шнурки торчат
из-под полы старомодного сюртука, религиозная тюбетейка...
Хозяин был в районе человеком почитаемым.
Заподозрив в желании вора обязательно установить контакт с
полицией некую тонкую провокацию, он принял парадоксальное
решение, предложив Бернацкому взять все, что тот похитил, уйти
и отныне никогда сюда не наведываться.
- Хочу полицию! - повторил Алик упрямо.
- В чем дело?! - всерьез занервничал хозяин, не зная, как
вытолкать настойчивого вора.
И Алик изложил, в чем дело. И про свинину рассказал - о
ней, как о мясе грязном, он, выросший в голодной большевисткой
России, даже и не подозревал; и о сексуально озабоченной
старухе поведал, и о педерасте с ножевым ранением, и о
бессердечности благотворящих чиновников...
- Так что - зовите полицию! - закончил убежденно. - Будет
о чем писать советским газетам, как нас тут принимают, беженцев
из коммунистического мира насилия...
Ох, не прошел бы в девяностые годы подобный демарш, не
прошел бы... Вытолкали бы Бернацкого взашей или даже вызвали бы
стражей порядка, но в начале семидесятых такие слова прозвучали
как крупнокалиберные пулеметные очереди - хозяин аж голову
бородатую, тюбетейкой увенчанную, в плечи вжал, бормоча:
- Иди в магазин, бери, что хочешь, сколько унесешь...
- Полицию! - сказал непреклонный Алик.
Хозяин дотянулся до телефона, набрал номер. Тут Алик
несколько струсил, представив себя в тюрьме, в клетке с черными
людьми, большими охотниками насиловать людей белых... Однако
страхи Алика оказались напрасны. Хозяин что-то записал на
обрывке бумажки после разговора с неизвестным абонентом на
непонятном иврите и - протянул листок Алику.
На листке был записан адрес.
Оказывается, благотворительная организация перед Бернацким
извинялась, квартиру ему предоставляла, а хозяин, лично
нагрузив Адольфа тремя объемистыми пакетами, проводил его до
порога, причем детективы поймали Адольфу такси и наперед такси
оплатили.
И этим же чудным днем въехал Алик в однокомнатную
квартиру, по-местному - "студию", где засел за зубрежку правил
уличного движения, дабы освоить водительское ремесло.
Довольно скоро получил он и лицензию таксиста, после чего
началось практическое изучение города.
Бруклин с его несколькими основными магистралями и
обозначенными по алфавиту периферийными улицами Алик усвоил
легко, едва ли не за неделю. Манхэттен, при всей его пестроте и
плотности, тоже оказался не архисложным, укладываясь в простую
схему "авеню-стрит".
Быстро разобрался Алик и с помойкой Нью-Йорка, островом
Стейтен-Айленд, а вот с двумя остальными районами - Бронксом и
Куинсом - обстояло нелегко, тут приходилось плутать в
многочисленных закоулках, выезжая по ошибке на скоростные
трассы и не чая добраться до съезда с них. Однако по прошествии
года Алик знал Нью-Йорк если не досконально, то весьма
прилично. Сотня долларов в день зарабатывалась без особого
напряжения, денег хватало на все, но главное - на "Смирновскую"
и продажных девок, а потому Алик был счастлив. Точила, конечно,
ностальгия по далекой родине, прежним дружкам с телевидения,
старушке-маме... Увидит ли он когда-нибудь покинутое? Думалось,
вряд ли. Отношения между Штатами и Союзом накалялись, и не
приходилось мечтать даже о турпоездке, не то что о гостевой...
А как жаждалось Алику вернуться одетому в пух и прах, с
чемоданом сувениров, оказаться в окружении восторженной зависти
глупеньких провинциалочек, готовых отдаться за двухдолларовые
колготки... Здесь же, в Америке, он был тем, кем был, -
занюханным таксистом, подувядшим кавалером, а потому любовь
обходилась не менее сотни за ночь, дружбы - никакой и ни с кем,
ибо равные Алику боролись круглосуточно за хлеб насущный, а
серьезные люди обитали в иных сферах и кругах, говорили на
отменном английском и общаться с ними было - ну просто
невозможно!
Тщеславием не обремененный, Алик далеко и не устремлялся.
Главное, что имелось жилье и все, что к нему прилагалось:
холодильник с жратвой и выпивкой и основательная кровать
"кинг-сайз" - королевский размер... Как выразился один из
приятелей Бернацкого по эмиграции, малоизвестный поэт Гриша
Варшавский, Алик мыслил лишь своими эмоциями и поллюциями,
причем то от другого мало чем отличалось.
На такую характеристику Алик страшно обиделся, заявив:
"Чья бы корова ухала, а твоя бы нюхала", быстро, впрочем, Гришу
простив, тем более был тот один из немногих, кто искренне с
Аликом дружил, разделяя все его слабости и увлечения, а как-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
дощечки. Арабы официально выплачивали предприятию одну сумму, а
сумму иную, дабы сделка состоялась, переводили на счет Семена.
В чеке причина выплаты формулировалась как "коммерческая
консультация". Таких операций за последнее время Семену
довелось провести уйму. Валера зарабатывал там, в нищей стране,
столько, сколько Семену не доводилось в самые удачные периоды в
богатейшей Америке. Однако сколь долго продлится такое? В
последнем письме брат сообщил, что заработанного ему хватит,
чтобы жить на проценты, он честно оплатил все счета наперед,
замену себе подготовил и вскоре выезжает. В сентябре
Фридман-старший заказал ему билет: "Москва - Нью-Йорк", первый
класс, "Люфтганза". Самый дорогой. Однако - на конец января. До
января планировалось осуществить самую крупную контрабанду из
Союза.
Операция "Бриллиантовая галактика" - так обозвал
задуманное мероприятие Фридман-старший. И вся эта "галактика"
покуда покоилась в Советском Союзе и переместиться западнее
никоим образом не могла - однозначно безопасных путей для этого
братья еще не нашли.
...Уловив, что движение по трассе, ведущей к Бруклинскому
мосту, приемлемое и пробок не предвидится, Семен принял вправо.
Проезд по Бруклинскому мосту в Манхэттен в отличие от
подводного туннеля бесплатный, и пятерку на таком маршруте
Фридман очевидно экономил.
"Эх, Брайтон-Бич... - подумал он с усмешкой над самим же
собой. - Ты остался там, за спиной, старина Брайтон, мелочный и
сварливый, обывательски-настороженный и
разухабисто-опрометчивый... Да, ныне Семен Фридман - обитатель
соседнего престижного Манхэттен-Бич, где два особняка с
гаражами и лужайками, "мерседес" и "кадиллак", мебель
восемнадцатого века... Но ты остался у меня в крови, Брайтон;
остался твой рабский страх перед Большой Жизнью и Черным Днем,
твоя плебейская разумность и расчетливость и весь я в твоем
дерьме, и никогда мне от него не отмыться, ни в каких золотых
ваннах..."
ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО
Адольф Бернацкий, именовавшийся в кругу друзей Аликом,
эмигрировал из Страны Советов в начале семидесятых, в возрасте
тридцати пяти лет. Официальная причина: воссоединение с
родственниками на исторической родине, личный мотив - скрытый
антисемитизм властей, не дававших ему сделать карьеру на
провинциальном телевидении, где он служил в операторах.
Впрочем, из операторов Бернацкого никто бы, наверное, не
погнал, если бы не его вздорный, взрывоопасный характер,
ресторанные кутежи с битьем посуды и физиономий, служебные
романы и слабая трудовая дисциплина. То есть, если и водились
на телевидении антисемиты, увольняя Адольфа, они имели сильную
формальную позицию, подкрепленную милицейскими протоколами,
частными определениями судов и внутренней служебной
документацией.
Удаленный из рядов тружеников эфира, Бернацкий устроился
на место заведующего железнодорожным клубом, из которого, по
характеристике курировавшего клуб начальства, устроил не то
притон, не то вертеп, и, чудом избежав привлечения по
соответствующей статье, переквалифицировался в кочегары, однако
всего на месяц, ибо подобная стезя не гармонировала с
предыдущими и оказалась для Бернацкого невыносимо тягостной.
Помыкавшись с поисками работы по телевизионной
специальности в других городах и нарываясь всюду на проблему с
пятым пунктом, отчаялся Бернацкий и решил данную страну, в
которой убил лучшие годы, оставить. Организовал через третьи
руки вызов из государства Израиль и повел тяжкую борьбу с
ОВИРом за выезд. А вскоре, в пересылочном пункте города Вены,
решительно проигнорировав посулы и увещевания
патриотов-вербовщиков из Тель-Авива, определил себе дальнейший
курс в загадочную и манящую этой своей загадочностью Америку.
Три месяца болтался в Италии в ожидании визы, откуда
наконец был переправлен в Big Apple3, столицу мира.
На нью-йоркском телевидении Адольфа Бернацкого не
заждались, да и сам он туда не стремился, поскольку превосходно
сознавал, что со словарным запасом из двадцати слов, включая
два нецензурных, нулевым знанием местных условий и техники
никакой конкуренции операторам-янки не составит. Такого же
мнения придерживались служащие благотворительной организации,
занимавшейся беженцами, посоветовав ему скорее получить
водительскую лицензию четвертого класса, дающую право на
работу, далее держать экзамен на водителя такси и на том в
жизни остановиться.
Бытие Адольфа Бернацкого в Америке смело можно назвать
цепью больших и малых приключений.
Вначале был поселен он в доме религиозного еврея по имени
Сруль Спазман, приинят с отеческой лаской, но уже через час
выдворен из дверей под проклятия хозяина: простодушный Алик,
купив в магазине свинину, начал ее жарить, осквернив тем самым
благочестивое жилище.
Не повезло и с последующим пристанищем: шестидесятилетняя
хозяйка, страшная, как чумная крыса, положила на квартиранта
глаз, однако Алик предпочитал тратить пособие на красивых и
молодых проституток, чем вызвал ревнивый хозяйский гнев,
лицемерно облеченный в высоконравственную отповедь, и пришлось
перекочевать Адольфу на иное место жительства, к иному хозяину.
На несчастье Алика, тот оказался гомосексуалистом и к
своей точке зрения на взаимоотношения полов после совместной
пьянки попытался жильца силой склонить, однако получил удар в
плечо, после чего угодил в госпиталь. Нанесен же удар был
кухонным ножом.
Таким образом, для благотворительной организации Адольф
Бернацкий оказался клиентом тяжелым и неудобоваримым, как ему
напрямик и сообщили, лишив одновременно всячeской помощи.
Казалось бы - крах! Но Алик не унывал.
Скоренько отправился он в магазин, расположенный в центре
религиозного еврейского квартала, где, поблуждав между
ломящихся от товаров полок, напихал за пазуху, не очень-то
таясь от охраны, всякой всячины долларов на тридцать. У выхода
его вежливо задержали частные детективы и препроводили в
подсобку.
Не возражая, Алик выложил краденое, позволил себя
сфотографировать, но когда ему предложили проваливать и более в
данный магазин не соваться, возразил: дескать, это как?! - он -
вор, преступник, почему не вызвана полиция?
Детективы и любопытствующие продавцы, услышав такое
заявление, уставились на Адольфа с недоумением, высматривая на
лице его черты нездоровой психики.
- Двигай, парень, отсюда, двигай, - сказал неуверенно один
из детективов. - Go and be cool!*
-------------------------------
* Иди и будь в порядке! (англ.).
- Хочу полицию! - произнес Алик настойчиво.
Явился хозяин магазина. Борода, какие-то шнурки торчат
из-под полы старомодного сюртука, религиозная тюбетейка...
Хозяин был в районе человеком почитаемым.
Заподозрив в желании вора обязательно установить контакт с
полицией некую тонкую провокацию, он принял парадоксальное
решение, предложив Бернацкому взять все, что тот похитил, уйти
и отныне никогда сюда не наведываться.
- Хочу полицию! - повторил Алик упрямо.
- В чем дело?! - всерьез занервничал хозяин, не зная, как
вытолкать настойчивого вора.
И Алик изложил, в чем дело. И про свинину рассказал - о
ней, как о мясе грязном, он, выросший в голодной большевисткой
России, даже и не подозревал; и о сексуально озабоченной
старухе поведал, и о педерасте с ножевым ранением, и о
бессердечности благотворящих чиновников...
- Так что - зовите полицию! - закончил убежденно. - Будет
о чем писать советским газетам, как нас тут принимают, беженцев
из коммунистического мира насилия...
Ох, не прошел бы в девяностые годы подобный демарш, не
прошел бы... Вытолкали бы Бернацкого взашей или даже вызвали бы
стражей порядка, но в начале семидесятых такие слова прозвучали
как крупнокалиберные пулеметные очереди - хозяин аж голову
бородатую, тюбетейкой увенчанную, в плечи вжал, бормоча:
- Иди в магазин, бери, что хочешь, сколько унесешь...
- Полицию! - сказал непреклонный Алик.
Хозяин дотянулся до телефона, набрал номер. Тут Алик
несколько струсил, представив себя в тюрьме, в клетке с черными
людьми, большими охотниками насиловать людей белых... Однако
страхи Алика оказались напрасны. Хозяин что-то записал на
обрывке бумажки после разговора с неизвестным абонентом на
непонятном иврите и - протянул листок Алику.
На листке был записан адрес.
Оказывается, благотворительная организация перед Бернацким
извинялась, квартиру ему предоставляла, а хозяин, лично
нагрузив Адольфа тремя объемистыми пакетами, проводил его до
порога, причем детективы поймали Адольфу такси и наперед такси
оплатили.
И этим же чудным днем въехал Алик в однокомнатную
квартиру, по-местному - "студию", где засел за зубрежку правил
уличного движения, дабы освоить водительское ремесло.
Довольно скоро получил он и лицензию таксиста, после чего
началось практическое изучение города.
Бруклин с его несколькими основными магистралями и
обозначенными по алфавиту периферийными улицами Алик усвоил
легко, едва ли не за неделю. Манхэттен, при всей его пестроте и
плотности, тоже оказался не архисложным, укладываясь в простую
схему "авеню-стрит".
Быстро разобрался Алик и с помойкой Нью-Йорка, островом
Стейтен-Айленд, а вот с двумя остальными районами - Бронксом и
Куинсом - обстояло нелегко, тут приходилось плутать в
многочисленных закоулках, выезжая по ошибке на скоростные
трассы и не чая добраться до съезда с них. Однако по прошествии
года Алик знал Нью-Йорк если не досконально, то весьма
прилично. Сотня долларов в день зарабатывалась без особого
напряжения, денег хватало на все, но главное - на "Смирновскую"
и продажных девок, а потому Алик был счастлив. Точила, конечно,
ностальгия по далекой родине, прежним дружкам с телевидения,
старушке-маме... Увидит ли он когда-нибудь покинутое? Думалось,
вряд ли. Отношения между Штатами и Союзом накалялись, и не
приходилось мечтать даже о турпоездке, не то что о гостевой...
А как жаждалось Алику вернуться одетому в пух и прах, с
чемоданом сувениров, оказаться в окружении восторженной зависти
глупеньких провинциалочек, готовых отдаться за двухдолларовые
колготки... Здесь же, в Америке, он был тем, кем был, -
занюханным таксистом, подувядшим кавалером, а потому любовь
обходилась не менее сотни за ночь, дружбы - никакой и ни с кем,
ибо равные Алику боролись круглосуточно за хлеб насущный, а
серьезные люди обитали в иных сферах и кругах, говорили на
отменном английском и общаться с ними было - ну просто
невозможно!
Тщеславием не обремененный, Алик далеко и не устремлялся.
Главное, что имелось жилье и все, что к нему прилагалось:
холодильник с жратвой и выпивкой и основательная кровать
"кинг-сайз" - королевский размер... Как выразился один из
приятелей Бернацкого по эмиграции, малоизвестный поэт Гриша
Варшавский, Алик мыслил лишь своими эмоциями и поллюциями,
причем то от другого мало чем отличалось.
На такую характеристику Алик страшно обиделся, заявив:
"Чья бы корова ухала, а твоя бы нюхала", быстро, впрочем, Гришу
простив, тем более был тот один из немногих, кто искренне с
Аликом дружил, разделяя все его слабости и увлечения, а как-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24