хорошую жратву с обильной выпивкой, похождения на стороне от
жены, вскоре его оставившей, и отличал их в принципе лишь
интеллект и образование, натуры же не разнились. Равно как и
генеральные жизненные устремления. Так что насчет коровы -
верно.
Поэт Гриша сидел на "вэлфере" - пожизненном, можно
сказать, пособии, одновременно выпускал не пользующиеся
популярностью книжечки лирических стихов и остро страдал по
России, откуда вывез настоявшую на эмиграции молодую жену,
вышедшую в Америке замуж за лицо англосаксонского
происхождения.
Побочным доходом Гриши являлся крупномасштабный аферизм
малорезультативного свойства. Гриша посещал советское
консульство, в ту пору еще функционировавшее в Нью-Йорке (до
афганской войны), крутился там с предложениями всяких
культурных программ среди дипломатов, подвизающих его на
вербовку, и в итоге на вербовку подвизался, быстренько угодив в
ФБР, где тоже дал согласие на сотрудничество.
Обоим ведомствам около года он морочил мозги, настойчиво
требуя денег и деньги исправно получая. Обедал за счет агентов
ФБР в дорогих ресторанах и пьянствовал с советскими шпионами в
консульстве, куда часто прихватывал за компанию и Алика.
Когда Земля обернулась вокруг своей оси и минул год,
Гришины брехливые обещания и прожекты обе стороны раскусили и с
довольствия агента-афериста сняли, причем в советском
консульстве ему предложили более на порог не ступать, а
американские озлобленные контрразведчики пообещали, что отныне
он никогда не получит гражданства. Что и исполнили.
Жертвой же Гришиных плутней пал Алик, ибо совместные их
хождения к красным дипломатам на дармовую водку обошлись ему
также дорогой расплатой со стороны ФБР в плане получения
гражданства: иммиграционные власти попросту игнорировали все
заявления Бернацкого.
Вскоре дружба с Григорием прервалась. По обстоятельствам
невеселым. Заболел Гриша раком легкого, перенес безуспешную
операцию и - скончался.
За месяц до смерти прорвался в советское посольство,
упросил выслушать его, показал выписку из госпиталя, слезно
моля о визе, дабы умереть на родной земле.
Выслушали, приняли заявление, а после
категорически-лаконично отказали в официальной отписке...
Хоронить Гришу едва не пришлось "за счет города" - в яме
под строящейся дорогой, как бездомного, но все-таки на
оставшиеся от покойного гроши Алик организовал похороны -
скромные, но приличные.
Навестив же кладбище через три года, могилы приятеля он не
нашел - заросла, сровнялась с землей... Кладбищенский
служитель, потыкав пальцем в кнопки компьютера, сообщил, что
место захоронения существует и, конечно же, отыщется, но нужен
для могилы если не памятник, то хотя бы уж крест...
Крест стоил денег, но Алик, испытывая к умершему симпатию
и жалость, все-таки позвонил бывшей жене его и о кресте в канве
общего разговора упомянул.
Экс-супруга такую идею одобрила, но тяжести по
финансированию креста предложила нести Алику, так как покойнику
она вроде бы и никто, а Алик - друг; к тому же и второй мужик у
нее помер, ввергнув вдову в немалые расходы и хлопоты, а
посему, кроме благословения на подвижничество, дать она ничего
не может.
Алик в душе меркантильность бывшей подруги Григория
осудил, но спорить с ней не стал, рассудив, что лично свой долг
он исполнил, и даже дал себе торжественное обещание возвести на
могиле мраморный памятник, если, конечно, разбогатеет. А в
конце концо - с памятником, крестом или без них - какая
покойному разница? К такому мнению пришел он в итоге, и данный
поворот мыслей был для Алика характерен.
Разбогатеть же вскоре действительно привелось: один из
пассажиров такси, которого Алик зацепил в аэропорту, оставил в
машине портфельчик, и в нем обнаружил Бернацкий тридцать пять
тысяч долларов наличными, какие-то непонятные бумаги и вполне
понятные кредитные карточки разнообразных компаний.
По горячим следам Адольф покатил в торговый центр, где
буквально за час отоварился тысяч на пять, подставив в роли
покупателя, за ящик дешевой водки "Алекси", одного из
брайтонских алкашей, бывшего жителя города Львова.
После, перевезя груду товаров в квартиру к знакомой даме,
где оставил и портфельчик, порулил домой.
У квартиры его встретили двое испанцев. Из их
взволнованной речи Алик уяснил, что они - ребята серьезные,
работают на крутого босса и, если Алик не вернет кейс, его тут
же порежут.
Неверующий Алик божился, что ничего не знает, ничего не
видел, спустился вниз, к такси, где обследовал вместе со своими
потенциальными убийцами багажник и салон, но ни малейшего следа
портфеля, к своему великолепию разыгранному огорчению, не
обнаружил.
Испанцы Алику с трудом, но поверили. То есть как? - не
убили. Помахали ножами, располосовав новенькую кожаную куртку,
и дали время на раздумье до утра. А буквально через час
раздался звонок. Звонил склеротический (прилагательное Алика)
босс бандитов, подтвердивший слова своих подчиненных - дескать,
пусть Алик выкручивается, как хочет, но чтобы завтра к утру
портфель был возвращен, иначе с ним, Бернацким, произойдет то
же, что и с его такси. Отбой.
Справившись с долгой оторопью, Алик сбежал по ступенькам
вниз, к подъезду. У арендуемого им "желтого кэба" толпилась
публика. Автомобиль являл зрелище плачевное. Как утверждали
свидетели, автоматные очереди, раздавшиеся из проезжавшего мимо
"вольво", в считанные секунды изувечили машину до
неузнаваемости.
Алик просунул палец в одну из пробоин и всерьез
призадумался...
Вспомнил попутно о сегодняшних покупках по кредиткам еще
не ведающего об этом шефа разбойников...
Через два часа, информировав хозяина такси, что пришла
пора обратиться в страховое агентство, Адольф Бернацкий с двумя
чемоданами нажитого честным трудом барахла, цветным телевизором
и магнитолой выезжал из подземного гаража, находящегося в доме,
на своем восьмицилиндровом "олдсмобиле".
Он покидал печально известный своей преступностью город
Нью-Йорк, отправляясь на западное побережье, в Сан-Франциско, к
землякам, недавно эмигрировавшим туда из Союза. Земляки имели
влиятельных родственников в тамошней общине, и уж на что на
что, а на работу таксистом Алик мог рассчитывать. Жить ли на
берегу Тихого океана или Атлантического - принципиальной
разницы для него не представляло.
Уже стемнело, когда он подъезжал к Манхэттену - каменной
сказке с подсвеченными шпилями и куполами небоскребов,
миллиардами огней, отражавшихся в Ист-Ривер, перечеркнутой
мостами, - символу Америки, созданному великолепной фантазией
зодчих со всего света.
А через час столица мира сгинула за спиной и зарябила в
глазах Алика светящаяся в ночи выпуклыми пирамидками разметка
скоростной дороги, уходящей на запад. Рядом на бархате сиденья
тускло блестел натуральной крокодиловой кожей портфельчик с
тридцатью пятью тысячами зеленых...
Как оказалось впоследствии - фальшивыми, вот почему столь
и беспокоились о портфельчике бандиты, опасаясь, что
дилетантов-распространителей быстренько выявит ФБР... Но
печальную эту истину Алик узнает уже в Сан-Франциско, когда
хозяин бара, родственник тамошних Аликиных друзей, сунув первую
же сотенную в машинку для проверки купюр, возвратит Адольфу
деньги обратно, покачав укоризненно головой...
Ему-то, впрочем, Алик денежки и запродаст: по настоящей
пятерке за ненатуральную сотню. Сплавит ему же Алик по дешевке
и приобретенное по кредиткам испанца барахло...
С разочарований начнется бытие Бернацкого на западном
побережье.
ИЗ ЖИЗНИ БОРИ КЛЕЙНА
Боря Клейн являл собой образец истинного арийского
красавца. "Белокурая бестия" - про него. Мужественное лицо,
пронзительные голубые глаза, твердый подбородок, фигура атлета,
напор и жизнелюбие.
Отжаться от пола двести раз или пробежать по размытой от
дождя пашне тридцать километров не составляло для Бори никакой
трудности. О незаурядной физической силе его говорит один из
эпизодов, когда столкнулся Боря лоб в лоб на "Жигуленке" с
"КамАЗом", управляемым нетрезвым водителем, и попытался
водитель в ужасе прозрения с места происшествия скрыться, ибо
"Жигуленок" представлял из себя жестяное месиво, а уж что
случилось с водителем - описать мог лишь протокол
судебно-медицинской экспертизы; и скрылся уже, как думалось
пьянице, когда, сдав задом с односторонней улицы, куда в
дурмане заехал с обратной стороны, он ринулся прочь, но вдруг,
километра через четыре, притормозив на светофоре, увидел в
зеркальце размашисто бегущую фигуру с рулем от "Жигулей" в
руке. И прежде чем сообразить, что это и есть живой труп, был
извлечен из "КамАЗа" наружу, серьезно рулем бит и представлен
для разбора происшествия в ГАИ.
Помимо фантастической силы, присутствовал в Боре
логический, присущий немцам ум, но ум живой, гибкий, социально
отточенный, - видимо, оттого стал Боря в свое время кандидатом
математических наук, однако от стези преподавателя-доцента в
вузе отказался и, презрев зарплату в несколько сотенных,
подался в круги иные, близкие к теневой экономике, валютчикам и
спекулянтам автомобилями.
Комбинации на этих поприщах Борей выдумывались изящные,
прибывали деньги, появилась дача в подмосковной Малаховке,
"ауди", на которой, помимо бизнеса, ездил он в леса, где бегал
в снегах, а затем, разгоряченный, голышком купался в сугробах -
водилось за ним такое пристрастие, как у других, например, к
регулярным возлияниям.
Так бы и жил Боря не тужил, если бы к персоне его не стали
активно присматриваться милицейские власти да и запутался он в
великом множестве женщин, слепо его обожавших.
Четырех жен с девятью детьми содержал Борис. А кроме того,
познакомившись как-то с заезжей американкой-аспиранткой, завел
с ней нешуточный роман, получив впоследствии известие из
Америки, что там, в заокеанской дали, рождена его иностранной
подружкой дочь и зарубежная его семья ждет не дождется отца.
Вот и возникла у Бори мысль: а не свалить ли? От опасности
воздаяния за свершенные валютно-спекулятивные мероприятия, от
притязаний на него многочисленных супружниц, да и вообще... Не
нравилось Боре в стране трудящихся. С каждым годом
представлялась она ему все отчетливее и отчетливее в образе
некоего динозавра - огромного, с маленькой головкой и
прожорливой зубастой пастью; динозавра, пожирающего самого
себя: свою плоть, мозг, топчущего все вокруг... Взять хотя бы
экологию. Снега, в которых он бегал, становились подозрительны
в смысле чистоты, равно как и леса, где они лежали. А уж о
городах и говорить не приходилось. Радиация, смог, грязь все
нарастающей волной давили на здоровый организм Бори;
законодательство кололо, как выскочившая из матраца пружина,
напирал и личный фактор: прознав друг о друге, закружили
карусель со скандалами и угрозами обремененные здоровыми
Бориными отпрысками супружницы, и пришлось Борису на всякий
случай выкупить себе вызов на постоянное жительство из
государства Израиль, благо фамилия его арийская сходила в этой
стране за иудейскую.
Разрешение на выезд в условиях начинающейся демократизации
было получено холостяком Борей быстро, но с отъездом он не
спешил, зарабатывая валюту и изыскивая способы ее переправки за
пределы оставляемой родины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24