Куда я попал? Зачем я здесь? – спрашивал он себя. Нередко его останавливали женщины в шелковых кимоно.
Они как тени возникали из темных подворотен, и их нежные пальцы скользили по его пиджаку, шарили под расстегнутой рубашкой, нежно касаясь густой поросли на груди. "Олимпико?" – тыкали они в значок на лацкане. "Йес". Следовал длинный певучий монолог по-японски, пересыпанный смутно знакомыми английскими словами, благодаря которым становилось ясно, что они бы не прочь, если бы… и так далее. Он, однако, не испытывал никакого влечения, хоть и трудно тут поверить парню в самом расцвете сил, которому нет и двадцати. Логичный вопрос: были ли у него деньги? Без них в Асакузе, что в горах без хлеба. Ему хватило бы на кассетофон и дешевенький трехдиапазонный транзистор. Эта скромная сумма в целости и сохранности лежала у него в кармане, когда однажды ночью он появился в "Така-баре" с намерением плюнуть на режим и выпить теплого сакэ. Пырван спросил, принимают ли они доллары, и получил утвердительный ответ. Тут же к нему подсела хрупкая гейша и замурлыкала что-то, как довольная кошечка, хотя он не проявил к ней никакого интереса, даже не глянул в ее сторону. (Гейша была, естественно, японка, но с крашеными пепельными волосами и одета по-европейски, в туфельках на высоких каблуках. Глаза у нее были совсем не раскосые – тут не обошлось без хирургического вмешательства, с помощью скальпеля сделать это проще простого. Звали ее Михоко-сан). Когда девушка поняла, что иностранец равнодушен к ее прелестям, она попыталась привлечь его внимание к соседнему столику. Там желающим делали разноцветные татуировки; несколько чернокожих моряков терпеливо ждали своей очереди. Пырван Вылков, естественно, не знал, что японцы во всем мире славятся как мастера татуировки, что они превратили это дело в такое же высокое искусство, как икэбана. Но увиденное достаточно красноречиво свидетельствовало – ремесло это поставлено здесь на широкую ногу и процветает. Сам же мастер, у которого наколки сплошь покрывали грудь, плечи и руки, служил собственному предприятию живой рекламой. Пырван вытащил русско-японский разговорник и спросил, сколько стоит такая татуировка. Услышав цену, он вернулся на свое место и заказал еще сакэ, оно по крайней мере было дешево. Тогда Михоко-сан попыталась ему объяснить, что есть цены и цены – простой одноцветный рисунок стоил в несколько раз меньше, однако наш герой, хотя его и привлекала возможность похвастаться перед девушками и друзьями изображением какой-нибудь русалки, чья грудь соблазнительно вздымается, когда сокращаются мускулы, отрицательно покачал головой: лишаться транзистора ему не хотелось. И здесь, пожалуй, следует указать достойный подражания пример: гейша не покинула его, как поступила бы на ее месте любая европейская представительница ее цеха. Ни нежности, ни предупредительности у нее не убавилось. Она подносила ему зажигалку, подливала сакэ, готовая в любой момент, по малейшему с его стороны знаку, пересесть к нему на колени. Никакого впечатления не производили на нее страстные взгляды одинокого моряка за стойкой бара, демонстративно пересчитывавшего толстую пачку западногерманских марок. Более того, Михоко-сан ограничивалась пивом, не заказывая виски или французского коньяка, так что проценты ей набегали ничтожные. Нет, не напрасно называют Токио раем для мужчин!
Сакэ – слабая водка, в ней всего каких-то восемнадцать градусов, пьют его подогретым и по всей Японии подают в двухсотграммовых синих бутылочках, похожих на вазочки. Уже третья такая вазочка стояла перед Пырваном, и посетители смотрели на него с восхищением и удивлением. Именно тогда он заметил, что его рисует старый морщинистый японец в темно-коричневом кимоно из грубой материи и деревянных сандалиях на босу ногу. Пырван невольно приосанился, стал позировать. Почему бы и вправду не увезти из Токио сувенир пооригинальнее? Другие покупают пуловеры, куртки, рубашки, отрезы, а он вот купит собственный портрет, повесит его на стену над кроватью как память о своем невезенье. Он скомкал в кулаке три банкноты по сто йен, в общей сложности триста – как раз столько, сколько стоила не очень долгая прогулка на такси по бескрайнему Токио. Однако старик медлил, карандаш его все реже касался бумаги, во взгляде проскользнула какая-то беспомощность. Пырван не выдержал. Он подошел к художнику и попросил показать рисунок. Старик взглянул на него невидящими глазами, но, поняв, о чем его просят, вдруг смутился, будто пойманный с поличным воришка, и быстро порвал рисунок, а потом сунул жилистый кулачок в бездонный карман кимоно. Вытащив руку из кармана, он растопырил пальцы: мол, смотри – ничего нет! Пристыженный Пырван вернулся к своему столику.
Через минуту старик, стуча деревянными подметками, подошел к нему, низко поклонился и попросил разрешения присесть. А спустя совсем немного времени он уже рисовал что-то на руке борца, чуть ниже локтя. Рисунок представлял собой голову девушки с цветком в волосах. Мягкий карандаш скользил по смуглой коже ужасно медленно, и это раздражало Пырвана, однако уверенные движения старика внушали уважение, и он не смел шевельнуться. В то же время мастер-татуировщик, не прекращая работы, начал выкрикивать какие-то колкости в их адрес, причем довольно сердито. Все посмеивались, только старик оставался по-прежнему серьезен. Кончив наконец работу, он поднял руку Пырвана, словно та была каким-то неодушевленным предметом, и прищурил глаза, как это делают настоящие художники. Смех в баре стал еще громче. Старик долго держал его руку почти на уровне своих глаз, потом осторожно опустил, встал, еще раз поклонился Пырвану, что-то пробормотал японке и ушел, громко стуча грубыми деревянными подметками.
– Что он сказал? – спросил Пырван на языке жестов. Точно так же Михоко-сан объяснила, что, если рисунок ему не нравится, его можно стереть.
Стереть? Пырван сразу понял, что не сделает этого. Не то, чтобы он был так уж без ума от этого рисунка – упаси бог! – но с его собственной руки на него смотрели глаза какой-то очень своей, знакомой девушки. "Старик будто в душу мне влез и там увидел это лицо и платочек, и цветок, и ямочки на щеках…" Мастер-татуировщик подошел к Пырвану, посмотрел и презрительно фыркнул. Потом красноречиво провел рукой по роскошной своей груди, давая понять, что согласен сделать ему татуировку почти даром – "олимпико", как-никак, дружба (по-японски) и прочее. В конце концов он действительно начал выкалывать рисунок, пользуясь, по желанию Пырвана, моделью старика. Гак на руке болгарина было увековечено личико девушки его мечты. Борец сердечно поблагодарил мастера, попрощался с гейшей и, выйдя на улицу, стал ловить такси. Он тайком посматривал на свою руку и все больше влюблялся в эту девушку. "Буду искать ее и найду! И знаю где. Осточертел мне этот Токио, скорей бы домой…"
А теперь начинается самая важная часть нашей истории. Ему надоело ждать такси, и он пошел пешком, ориентируясь по телевизионной башне. Ясно, что до олимпийской деревни добраться удастся лишь к утру, ну и что? Его никто не ждет, никому нет дела до того, как он расходует свою энергию. Да и теперь он не один! "Настоящий волшебник этот старик! Каких-то несколько линий, а лицо как живое. Может, поцеловать ее?.." Японские фонарики мерцали в переулках, в их призрачном свете деревянные домики казались совсем кукольными. Сеял мелкий, как пудра, дождик, улочки становились все более кривыми и узкими, тишина – все более гулкой. Вдруг за спиной послышалось тарахтенье мотора. Он оглянулся, и в тот же миг ослепительно блеснули фары и машина на бешеной скорости промчалась в нескольких от него сантиметрах. Пырван еле успел прижаться к стене. В машине сидели какие-то типы в широкополых шляпах. Автомобиль занесло на повороте, он исчез.
Миг спустя его снова ослепили фары. Он предусмотрительно прижался к стене, но приземистый автомобиль мчался прямо на него. Наверное, Пырвана раздавили бы в лепешку, но в последний момент он сообразил, что остается один-единственный выход: высоко подпрыгнуть и броситься прямо на летящий навстречу капот. Глухой удар, звон стекла, скрежет тормозов – и, перекувыркнувшись, он снова оказался на мостовой. Из машины выскочили мужчины в масках и широкополых шляпах, их было человек пять-шесть, блеснули ножи. Пырван ничком бросился в ноги тому, кто был ближе всех, поднял его и как тяжелый мешок швырнул на нападавших. Парни в масках такого сопротивления не ожидали – наступило замешательство; это дало возможность борцу сбить с ног еще двоих и убежать. Остальные преследовали его молчаливо: стрелять они стали, лишь когда поняли, что жертва сумеет ускользнуть. Слава богу, промазали и поспешно вернулись к машине, поскольку издалека послышался звук полицейской сирены. Не желая привлекать к себе внимание, Пырван дожидаться блюстителей порядка не стал. Он свернул в какой-то переулок и затерялся в хитросплетении токийских улочек.
О случившемся он никому не сказал; только в Софии похвастался приятелям, но те над ним посмеялись: мол, из Японии приехал, из страны гангстеров, что угодно можно выдумать – грабеж, нападение, убийство – да и легко строить из себя героя, когда уличить во лжи некому!
– Так ведь во время Олимпийских игр в Токио не было зарегистрировано ни одного крупного преступления, – подал голос один из его приятелей, читавший путевые заметки двух болгарских журналистов. – Газеты врут, или ты нам лапшу на уши вешаешь? Писали же, что японская полиция заключила с гангстерами перемирие на время Олимпиады, они даже сами, вроде, следили, чтобы все было тихо. Кому же верить? Похоже, призывы к патриотизму не на всех подействовали, иначе как объяснить нападение на участника Игр?
– Те гангстеры были не японцы, могу поклясться, – ответил Пырван.
– А откуда ты знаешь? Они же были в масках?
– Да, в масках, их глаз я не видел, но найти в Японии пятерых таких верзил гораздо труднее, чем пятерых коротышек в какой-нибудь северной стране. Разве что все они из национальной сборной по баскетболу.
Ладно, но тогда какие мотивы у них были для преступления? Что за глупость? Пятеро вооруженных мужиков в масках помяли роскошную машину из-за человека, который торгуется из-за какой-то ерундовой татуировки и оставляет на бобах такую девушку, как Михоко-сан! Может, они просто обознались? Или хотели спровоцировать шумный скандал, чтобы бросить тень на организаторов Олимпиады? А может, это были политэмигранты, до предела озлобленные успехами болгарских борцов и решившие выместить свою злобу именно на борце? Жаждали его крови, чтобы одеть в траур всю болгарскую делегацию? Может, они подумали, что здоровяк-европеец сидит в "Така-баре" со специальным заданием, что его послали следить за ними? Так почему же сразу не убрать его с дороги? В конце концов – почему бы и нет? – это могли быть специалисты по вольной борьбе, которые поняли, что не сегодня-завтра Пырван Вылков превратится в грозную силу и станет претендентом на первенство в своей категории. И все же, первая версия кажется наиболее вероятной: Пырван просто присочинил, выдумал это нападение, чтобы скрасить свой провал в соревнованиях. Чего не сочинишь на пьяную голову! И долго ли уверовать в легенду, тем более представляющую тебя в выгодном свете. Только вот не сообразил парень; такое упорство нападавших предполагает, что цена жертвы высока. А он-то кто такой?
Словом, истинная причина происшествия так и осталась неизвестна. Сам же Пырван постарался забыть о случившемся. Однако девушка, нарисованная стариком в темно-коричневом кимоно и деревянных сандалиях, болгарская девушка с цветком в волосах осталась. Встретит ли он ее когда-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Они как тени возникали из темных подворотен, и их нежные пальцы скользили по его пиджаку, шарили под расстегнутой рубашкой, нежно касаясь густой поросли на груди. "Олимпико?" – тыкали они в значок на лацкане. "Йес". Следовал длинный певучий монолог по-японски, пересыпанный смутно знакомыми английскими словами, благодаря которым становилось ясно, что они бы не прочь, если бы… и так далее. Он, однако, не испытывал никакого влечения, хоть и трудно тут поверить парню в самом расцвете сил, которому нет и двадцати. Логичный вопрос: были ли у него деньги? Без них в Асакузе, что в горах без хлеба. Ему хватило бы на кассетофон и дешевенький трехдиапазонный транзистор. Эта скромная сумма в целости и сохранности лежала у него в кармане, когда однажды ночью он появился в "Така-баре" с намерением плюнуть на режим и выпить теплого сакэ. Пырван спросил, принимают ли они доллары, и получил утвердительный ответ. Тут же к нему подсела хрупкая гейша и замурлыкала что-то, как довольная кошечка, хотя он не проявил к ней никакого интереса, даже не глянул в ее сторону. (Гейша была, естественно, японка, но с крашеными пепельными волосами и одета по-европейски, в туфельках на высоких каблуках. Глаза у нее были совсем не раскосые – тут не обошлось без хирургического вмешательства, с помощью скальпеля сделать это проще простого. Звали ее Михоко-сан). Когда девушка поняла, что иностранец равнодушен к ее прелестям, она попыталась привлечь его внимание к соседнему столику. Там желающим делали разноцветные татуировки; несколько чернокожих моряков терпеливо ждали своей очереди. Пырван Вылков, естественно, не знал, что японцы во всем мире славятся как мастера татуировки, что они превратили это дело в такое же высокое искусство, как икэбана. Но увиденное достаточно красноречиво свидетельствовало – ремесло это поставлено здесь на широкую ногу и процветает. Сам же мастер, у которого наколки сплошь покрывали грудь, плечи и руки, служил собственному предприятию живой рекламой. Пырван вытащил русско-японский разговорник и спросил, сколько стоит такая татуировка. Услышав цену, он вернулся на свое место и заказал еще сакэ, оно по крайней мере было дешево. Тогда Михоко-сан попыталась ему объяснить, что есть цены и цены – простой одноцветный рисунок стоил в несколько раз меньше, однако наш герой, хотя его и привлекала возможность похвастаться перед девушками и друзьями изображением какой-нибудь русалки, чья грудь соблазнительно вздымается, когда сокращаются мускулы, отрицательно покачал головой: лишаться транзистора ему не хотелось. И здесь, пожалуй, следует указать достойный подражания пример: гейша не покинула его, как поступила бы на ее месте любая европейская представительница ее цеха. Ни нежности, ни предупредительности у нее не убавилось. Она подносила ему зажигалку, подливала сакэ, готовая в любой момент, по малейшему с его стороны знаку, пересесть к нему на колени. Никакого впечатления не производили на нее страстные взгляды одинокого моряка за стойкой бара, демонстративно пересчитывавшего толстую пачку западногерманских марок. Более того, Михоко-сан ограничивалась пивом, не заказывая виски или французского коньяка, так что проценты ей набегали ничтожные. Нет, не напрасно называют Токио раем для мужчин!
Сакэ – слабая водка, в ней всего каких-то восемнадцать градусов, пьют его подогретым и по всей Японии подают в двухсотграммовых синих бутылочках, похожих на вазочки. Уже третья такая вазочка стояла перед Пырваном, и посетители смотрели на него с восхищением и удивлением. Именно тогда он заметил, что его рисует старый морщинистый японец в темно-коричневом кимоно из грубой материи и деревянных сандалиях на босу ногу. Пырван невольно приосанился, стал позировать. Почему бы и вправду не увезти из Токио сувенир пооригинальнее? Другие покупают пуловеры, куртки, рубашки, отрезы, а он вот купит собственный портрет, повесит его на стену над кроватью как память о своем невезенье. Он скомкал в кулаке три банкноты по сто йен, в общей сложности триста – как раз столько, сколько стоила не очень долгая прогулка на такси по бескрайнему Токио. Однако старик медлил, карандаш его все реже касался бумаги, во взгляде проскользнула какая-то беспомощность. Пырван не выдержал. Он подошел к художнику и попросил показать рисунок. Старик взглянул на него невидящими глазами, но, поняв, о чем его просят, вдруг смутился, будто пойманный с поличным воришка, и быстро порвал рисунок, а потом сунул жилистый кулачок в бездонный карман кимоно. Вытащив руку из кармана, он растопырил пальцы: мол, смотри – ничего нет! Пристыженный Пырван вернулся к своему столику.
Через минуту старик, стуча деревянными подметками, подошел к нему, низко поклонился и попросил разрешения присесть. А спустя совсем немного времени он уже рисовал что-то на руке борца, чуть ниже локтя. Рисунок представлял собой голову девушки с цветком в волосах. Мягкий карандаш скользил по смуглой коже ужасно медленно, и это раздражало Пырвана, однако уверенные движения старика внушали уважение, и он не смел шевельнуться. В то же время мастер-татуировщик, не прекращая работы, начал выкрикивать какие-то колкости в их адрес, причем довольно сердито. Все посмеивались, только старик оставался по-прежнему серьезен. Кончив наконец работу, он поднял руку Пырвана, словно та была каким-то неодушевленным предметом, и прищурил глаза, как это делают настоящие художники. Смех в баре стал еще громче. Старик долго держал его руку почти на уровне своих глаз, потом осторожно опустил, встал, еще раз поклонился Пырвану, что-то пробормотал японке и ушел, громко стуча грубыми деревянными подметками.
– Что он сказал? – спросил Пырван на языке жестов. Точно так же Михоко-сан объяснила, что, если рисунок ему не нравится, его можно стереть.
Стереть? Пырван сразу понял, что не сделает этого. Не то, чтобы он был так уж без ума от этого рисунка – упаси бог! – но с его собственной руки на него смотрели глаза какой-то очень своей, знакомой девушки. "Старик будто в душу мне влез и там увидел это лицо и платочек, и цветок, и ямочки на щеках…" Мастер-татуировщик подошел к Пырвану, посмотрел и презрительно фыркнул. Потом красноречиво провел рукой по роскошной своей груди, давая понять, что согласен сделать ему татуировку почти даром – "олимпико", как-никак, дружба (по-японски) и прочее. В конце концов он действительно начал выкалывать рисунок, пользуясь, по желанию Пырвана, моделью старика. Гак на руке болгарина было увековечено личико девушки его мечты. Борец сердечно поблагодарил мастера, попрощался с гейшей и, выйдя на улицу, стал ловить такси. Он тайком посматривал на свою руку и все больше влюблялся в эту девушку. "Буду искать ее и найду! И знаю где. Осточертел мне этот Токио, скорей бы домой…"
А теперь начинается самая важная часть нашей истории. Ему надоело ждать такси, и он пошел пешком, ориентируясь по телевизионной башне. Ясно, что до олимпийской деревни добраться удастся лишь к утру, ну и что? Его никто не ждет, никому нет дела до того, как он расходует свою энергию. Да и теперь он не один! "Настоящий волшебник этот старик! Каких-то несколько линий, а лицо как живое. Может, поцеловать ее?.." Японские фонарики мерцали в переулках, в их призрачном свете деревянные домики казались совсем кукольными. Сеял мелкий, как пудра, дождик, улочки становились все более кривыми и узкими, тишина – все более гулкой. Вдруг за спиной послышалось тарахтенье мотора. Он оглянулся, и в тот же миг ослепительно блеснули фары и машина на бешеной скорости промчалась в нескольких от него сантиметрах. Пырван еле успел прижаться к стене. В машине сидели какие-то типы в широкополых шляпах. Автомобиль занесло на повороте, он исчез.
Миг спустя его снова ослепили фары. Он предусмотрительно прижался к стене, но приземистый автомобиль мчался прямо на него. Наверное, Пырвана раздавили бы в лепешку, но в последний момент он сообразил, что остается один-единственный выход: высоко подпрыгнуть и броситься прямо на летящий навстречу капот. Глухой удар, звон стекла, скрежет тормозов – и, перекувыркнувшись, он снова оказался на мостовой. Из машины выскочили мужчины в масках и широкополых шляпах, их было человек пять-шесть, блеснули ножи. Пырван ничком бросился в ноги тому, кто был ближе всех, поднял его и как тяжелый мешок швырнул на нападавших. Парни в масках такого сопротивления не ожидали – наступило замешательство; это дало возможность борцу сбить с ног еще двоих и убежать. Остальные преследовали его молчаливо: стрелять они стали, лишь когда поняли, что жертва сумеет ускользнуть. Слава богу, промазали и поспешно вернулись к машине, поскольку издалека послышался звук полицейской сирены. Не желая привлекать к себе внимание, Пырван дожидаться блюстителей порядка не стал. Он свернул в какой-то переулок и затерялся в хитросплетении токийских улочек.
О случившемся он никому не сказал; только в Софии похвастался приятелям, но те над ним посмеялись: мол, из Японии приехал, из страны гангстеров, что угодно можно выдумать – грабеж, нападение, убийство – да и легко строить из себя героя, когда уличить во лжи некому!
– Так ведь во время Олимпийских игр в Токио не было зарегистрировано ни одного крупного преступления, – подал голос один из его приятелей, читавший путевые заметки двух болгарских журналистов. – Газеты врут, или ты нам лапшу на уши вешаешь? Писали же, что японская полиция заключила с гангстерами перемирие на время Олимпиады, они даже сами, вроде, следили, чтобы все было тихо. Кому же верить? Похоже, призывы к патриотизму не на всех подействовали, иначе как объяснить нападение на участника Игр?
– Те гангстеры были не японцы, могу поклясться, – ответил Пырван.
– А откуда ты знаешь? Они же были в масках?
– Да, в масках, их глаз я не видел, но найти в Японии пятерых таких верзил гораздо труднее, чем пятерых коротышек в какой-нибудь северной стране. Разве что все они из национальной сборной по баскетболу.
Ладно, но тогда какие мотивы у них были для преступления? Что за глупость? Пятеро вооруженных мужиков в масках помяли роскошную машину из-за человека, который торгуется из-за какой-то ерундовой татуировки и оставляет на бобах такую девушку, как Михоко-сан! Может, они просто обознались? Или хотели спровоцировать шумный скандал, чтобы бросить тень на организаторов Олимпиады? А может, это были политэмигранты, до предела озлобленные успехами болгарских борцов и решившие выместить свою злобу именно на борце? Жаждали его крови, чтобы одеть в траур всю болгарскую делегацию? Может, они подумали, что здоровяк-европеец сидит в "Така-баре" со специальным заданием, что его послали следить за ними? Так почему же сразу не убрать его с дороги? В конце концов – почему бы и нет? – это могли быть специалисты по вольной борьбе, которые поняли, что не сегодня-завтра Пырван Вылков превратится в грозную силу и станет претендентом на первенство в своей категории. И все же, первая версия кажется наиболее вероятной: Пырван просто присочинил, выдумал это нападение, чтобы скрасить свой провал в соревнованиях. Чего не сочинишь на пьяную голову! И долго ли уверовать в легенду, тем более представляющую тебя в выгодном свете. Только вот не сообразил парень; такое упорство нападавших предполагает, что цена жертвы высока. А он-то кто такой?
Словом, истинная причина происшествия так и осталась неизвестна. Сам же Пырван постарался забыть о случившемся. Однако девушка, нарисованная стариком в темно-коричневом кимоно и деревянных сандалиях, болгарская девушка с цветком в волосах осталась. Встретит ли он ее когда-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34