Всякий, кто искал книгу, чтобы почитать, или просто хотел какое-то время побыть в одиночестве, мог забрести в библиотеку.
Трабшо снова сложил лист и убрал назад в карман.
– Ну, – сказал он, – поскольку ясно, что все вы не питали к жертве добрых чувств, как и он к вам, и поскольку вот это, – он погладил карман, – существенная часть, способствующая указанной ясности, я полагаю, что было бы напрасной тратой времени искать где-либо еще возможные побуждения к его убийству, во всяком случае, пока я не исследую их поближе к дому. Под этим я подразумеваю – здесь, в Ффолкс-Мэноре.
– Прежде чем вы не исследуете… – сказал доктор Ролф. – Должны ли мы понять, что вы намерены вести следствие сами?
– Да, таково мое намерение.
– Здесь и сейчас?
– Опять-таки да.
– Позвольте мне уточнить, – сказал полковник. – Вы собираетесь… что сделать? Допросить каждого из нас?
– Совершенно верно. Именно об этом я и думал.
– Несмотря на то что вы в отставке и у вас такого права нет?
– Послушайте, – сказал Трабшо. – Вы ведь понимаете, что, когда полиция наконец доберется сюда, вас всех подвергнут довольно жесткому допросу. То, чем хочу заняться я, можно рассматривать как генеральную репетицию. Бесспорно, мне придется быть достаточно жестким. Иначе это вообще не имело бы смысла. Однако поскольку я не буду допрашивать вас официально и, разумеется, поскольку никто из вас не будет под присягой, то если кто-нибудь из вас решит, что ему требуется адвокат или просто потеряет терпение, вы можете тут же отказаться отвечать, и средств принудить вас в моем распоряжении нет.
А если по воле случая – хотя, признаюсь, он представляется мне очень маловероятным – я доберусь до отгадки до прибытия сюда полиции, если мне удастся опознать убийцу Джентри, то вся эта пренеприятнейшая процедура завершится для вас остальных вдали от жадных глаз «желтой» прессы.
Ведь не обольщайтесь, крайне нестерпимой огласки вам не избежать. Насколько я понял, Джентри поставлял сплетни для скандальной газетенки национального синдиката. Ну, могу обещать вам, что публика будет поедать такую сенсацию со смаком и требовать добавки. Пройдя допрос сейчас, вы, вполне возможно, избежите худшего.
Ну и альтернатива также известна вам всем: сидеть здесь час за часом, прикидывая, кто из вас сделал это и когда он – или она – нанесет новый удар.
– Ну, – пробормотал полковник, – это представляет дело в другом свете. – Он обернулся к своим гостям. – Ну хорошо. По-моему, вполне уместно поступить сугубо демократично. А потому послушаем, что вы все думаете о предложении старшего инспектора.
Некоторое время все словно бы выжидали, чтобы кто-нибудь заговорил первым, как бывает на публичных лекциях, когда слушатели, зримо изнывающие от желания перебить лектора и высказать собственное мнение, лелеемое столь же ревниво, как и его собственное, вдруг немеют, едва он предлагает собравшимся задавать вопросы.
Как обычно, молчание нарушила Эвадна Маунт.
– Раз уж вы все, видимо, слишком робки, чтобы что-то сказать, скажу я. Вообще-то, Трабшо, я даже могу оказать вам помощь. Разумеется, если вы захотите. Но у нас, авторов «Ищи убийцу!», припрятаны, знаете ли, кое-какие штучки, как и у вас, сыщиков.
– Без комментариев, – ответил старший инспектор с мягким сарказмом. – Но в любом случае, мисс Маунт, благодарю вас за проявленную инициативу. Следовательно, одно «за». Кто-нибудь еще? Ролф?
– Да, конечно, это против правил, – сказал доктор, – но, на мой взгляд, это все-таки лучше, чем ничего не делать. Я с вами.
– Отлично. Итого два.
– Однако, – продолжал Ролф, – мне хотелось бы напомнить не решившим, – он обвел своих друзей твердым оценивающим взглядом, – что присутствие в этом доме Реймонда Джентри разбередило старые раны, которые многие из вас – многие из НАС – с надеждой считали навсегда зажившими. Боюсь, вопросы старшего инспектора вскроют эти раны, причем шире, гораздо шире, чем инсинуации Джентри. Мы все должны быть готовы к этому, ведь я прав, Трабшо?
– Да, доктор, вы правы, и сформулировано это отлично. Как я уже сказал, принуждать кого-либо из вас отвечать на мои вопросы я не могу. Вам не придется давать никаких клятв, как было бы в суде. И если кто-нибудь предпочтет солгать мне, никакие меры против вас приниматься не будут в отличие от формальных полицейских допросов, во время которых ложь – очень и очень серьезное преступление.
Однако разрешите мне добавить: если про себя вы уже планируете, ну, экономить на правде, то, откровенно говоря, я предпочел бы, чтобы мы не тратили напрасно время на этот эксперимент. Возможно, вам хочется считать это игрой, но не забудьте, будь то пинг-понг или маджонг, нет никакого смысла в игре, если вы откажетесь следовать правилам.
– Тогда не могу ли я внести несколько иное предложение?
– Прошу вас, доктор. Любое предложение, любое разумное предложение только приветствуется.
– Мы все здесь – старые друзья, не правда ли? – сказал Ролф. – И то, что неминуемо обрушится на нас в ближайшие дни, какое решение ни примем мы сейчас, копающаяся в наших жизнях полиция, кусающая нас за пятки пресса подвергнут нашу дружбу величайшему испытанию. Уже и Эви, и Трабшо указывали, как легко отравить атмосферу всего лишь несколькими смертоносными капельками подозрения. К счастью, у нас еще было мало времени попробовать эти капельки. Но когда полиция все-таки сумеет добраться сюда, я гарантирую: среди нас не найдется никого, кто истерически не обвинит самого дорогого своего друга в убийстве Реймонда Джентри.
Вот почему, на мой взгляд, простой здравый смысл требует, чтобы мы позволили старшему инспектору провести беседы с нами. Но предлагаю я следующее. Чтобы никто из нас не начал тревожиться, какие полезные намеки и подсказки остальные могут нашептывать ему с глазу на глаз, пусть он будет допрашивать нас всех вместе.
– Всех вместе? – недоверчиво воскликнул полковник. – То есть вы предлагаете, чтобы мы все говорили с Трабшо в присутствии друг друга?
– Именно это я и имею в виду. Чтобы мы все присутствовали, когда каждого из нас будут допрашивать. Если скелеты из шкафов придется вытаскивать на всеобщее обозрение, так пусть оно и будет всеобщим. Не сомневаюсь, никому из нас это удовольствия не доставит, но по крайней мере все мы будем в равном положении. Иначе, поймите, допрос поодиночке за закрытыми дверями может разрушить нашу дружбу столь же неотвратимо, как и отказ от него.
Старший инспектор был явно прельщен этой идеей, однако одновременно его смутило ее новаторство. В течение сорока лет он неколебимо поддерживал закон не только в его величии, но и в каждой его частности, во всех правилах процедуры, практического применения и установлений, а в том, что касалось обучения новым штукам, пожалуй, он был даже более старым псом, чем Тобермори.
– Ну-у-у, право, не знаю, – сказал он. – По моему мнению, это более похоже не на приемы, к которым мы прибегаем в Ярде, а на сцену из романа мисс Маунт.
– Вздор какой! – перебила писательница. – Если вы имеете в виду такую сцену, какую, по-моему, вы имеете в виду, так вы должны знать, что я приберегаю их исключительно для кульминаций. То есть для главы, в которой детектив собирает всех подозреваемых в библиотеке, а затем шаг за неопровержимым шагом демонстрирует, как именно и почему было совершено данное убийство. Ничего похожего!
Но должна сказать, – продолжала она задумчиво, – по-моему, идея Генри просто отличная. Никто из нас не сможет потом обвинить кого-нибудь в попытке возложить вину не по адресу. Не то чтобы, разумеется, кто-нибудь из нас сделал это. Но с другой стороны, как знать?
– Ну, – сказал Трабшо, – итого «за» – двое. Мисс Резерфорд?
– Я удивлю вас всех, – сказала актриса, – но я «за». Удивлю потому, что потерять могу больше, чем кто-либо из вас.
– Почему вы пришли к такому заключению, Кора? – спросил полковник.
– Послушайте, дорогой мой, мы все знаем, что в наших шкафах припрятаны скелеты. Ну и судя потому, как этот вонючка Джентри выблевывал свое протухлое нутро вчера вечером, наши маленькие грязные секретцы практически уже всеобщее достояние, верно?
– Э… ну… да, пожалуй, так.
– Но мои – это грязные секретцы звезды. Они интересны всем. Можете мне поверить, очень многие разгребатели грязи среди журналистов Флит-стрит не пожалеют кругленькой суммы, лишь бы получить сведения о моей личной жизни. Однако я, кроме того, знаю, что Реймонда Джентри я не убивала, и я готова отвечать на вопросы Трабшо, если получу его заверения, что все, не имеющее касательства к этому делу, останется строго между нами.
– Это разумеется само собой, – сказал Трабшо.
– Тем не менее, – возразила актриса, – мне бы хотелось, чтобы это было сказано. Когда кто-нибудь говорит – вот как вы – «это разумеется само собой», он потом может с полной искренностью утверждать, что никогда ничего подобного не обещал.
Старший инспектор устало улыбнулся:
– Я торжественно обещаю не повторять ничего из того, что услышу в стенах этой комнаты в ближайшие часы, если окажется, что оно не имеет отношения к расследованию убийства Джентри. Вы удовлетворены?
– Удовлетворена. Тогда я «за».
– Ну, – сказал Трабшо, – мы, кажется, почти достигли большинства. Так не провести ли голосование среди еще не высказавшихся? Помните, дамы и господа, продолжать мы можем, только если участвовать готовы вы ВСЕ. Итак, кто из пока промолчавших поддерживает предложение доктора Ролфа, чтобы я провел допросы в вашем присутствии с начала и до конца?
Следующая поднятая рука принадлежала Мэдж Ролф. Затем вскинул руку Дон. А затем, ко всеобщему удивлению, Мэри Ффолкс нерешительно подняла свою – ко всеобщему изумлению по той причине, что все ее друзья всегда причисляли ее к тем женам, которые ждут, чтобы точно узнать мнение своих мужей касательно любого затронутого предмета, прежде чем осмелиться высказать собственное.
И было очевидно, что и сам полковник растерялся, так как он бросил на нее пронизывающий взгляд, прежде чем поднял (неохотно?) собственную руку. Затем наступило молчание.
В конце концов Трабшо обернулся к священнику, который сидел возле своей жены с выражением муки на почти малокровно бледном лице.
– Ну-с, ваше преподобие, – сказал он. – Как вы видели, мисс Маунт, мисс Резерфорд, Фаррар, миссис Ролф, Дон, а теперь также полковник и его жена – все они согласились, чтобы их допрашивали. Остались вы и ваша супруга.
– Да, я понимаю, – сказал викарий раздраженно. – Я… э… видите ли, я… я… я не думаю, что это…
– Вы, конечно, понимаете, не правда ли, что ваш отказ исключит расследование?
– Да, вы это подробно объяснили, инспектор.
– Вам всем придется сидеть здесь в ожидании полиции, раздумывая, кто из вас это сделал, почему он это сделал и не повторит ли. Вы действительно этого хотите?
– Нет-нет, разумеется, нет, но я не… я не допущу, чтобы меня принуждали. Я независим и… это выглядит… я уверен, Синтия чувствует то же, ведь так, моя…
– Да ну же, Клем! – воскликнула Кора Резерфорд. – Мы замешаны в этом все вместе. И будем откровенны – я бы никогда этого не сказала, если бы не исключительные обстоятельства, – и будем откровенны: вам ведь практически нечего терять и, во всяком случае, меньше, чем остальным! Бьюсь об заклад, из инсинуаций Джентри вчера вечером почти все мы уже отгадали ваш Ужасный Секрет. И он в любом случае выйдет наружу, хотите вы того или нет!
– Она права, ваше преподобие, – мягко сказал Трабшо.
Священник беспомощно посмотрел на жену, чья звездноглазая порядочность и прагматизм – именно те скромные английские добродетели, какие ожидают найти в подруге жизни англиканского священника, – ничем не могли ему помочь в тисках подобной дилеммы. Затем он сглотнул – было почти слышно, как он сглатывает, – и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Трабшо снова сложил лист и убрал назад в карман.
– Ну, – сказал он, – поскольку ясно, что все вы не питали к жертве добрых чувств, как и он к вам, и поскольку вот это, – он погладил карман, – существенная часть, способствующая указанной ясности, я полагаю, что было бы напрасной тратой времени искать где-либо еще возможные побуждения к его убийству, во всяком случае, пока я не исследую их поближе к дому. Под этим я подразумеваю – здесь, в Ффолкс-Мэноре.
– Прежде чем вы не исследуете… – сказал доктор Ролф. – Должны ли мы понять, что вы намерены вести следствие сами?
– Да, таково мое намерение.
– Здесь и сейчас?
– Опять-таки да.
– Позвольте мне уточнить, – сказал полковник. – Вы собираетесь… что сделать? Допросить каждого из нас?
– Совершенно верно. Именно об этом я и думал.
– Несмотря на то что вы в отставке и у вас такого права нет?
– Послушайте, – сказал Трабшо. – Вы ведь понимаете, что, когда полиция наконец доберется сюда, вас всех подвергнут довольно жесткому допросу. То, чем хочу заняться я, можно рассматривать как генеральную репетицию. Бесспорно, мне придется быть достаточно жестким. Иначе это вообще не имело бы смысла. Однако поскольку я не буду допрашивать вас официально и, разумеется, поскольку никто из вас не будет под присягой, то если кто-нибудь из вас решит, что ему требуется адвокат или просто потеряет терпение, вы можете тут же отказаться отвечать, и средств принудить вас в моем распоряжении нет.
А если по воле случая – хотя, признаюсь, он представляется мне очень маловероятным – я доберусь до отгадки до прибытия сюда полиции, если мне удастся опознать убийцу Джентри, то вся эта пренеприятнейшая процедура завершится для вас остальных вдали от жадных глаз «желтой» прессы.
Ведь не обольщайтесь, крайне нестерпимой огласки вам не избежать. Насколько я понял, Джентри поставлял сплетни для скандальной газетенки национального синдиката. Ну, могу обещать вам, что публика будет поедать такую сенсацию со смаком и требовать добавки. Пройдя допрос сейчас, вы, вполне возможно, избежите худшего.
Ну и альтернатива также известна вам всем: сидеть здесь час за часом, прикидывая, кто из вас сделал это и когда он – или она – нанесет новый удар.
– Ну, – пробормотал полковник, – это представляет дело в другом свете. – Он обернулся к своим гостям. – Ну хорошо. По-моему, вполне уместно поступить сугубо демократично. А потому послушаем, что вы все думаете о предложении старшего инспектора.
Некоторое время все словно бы выжидали, чтобы кто-нибудь заговорил первым, как бывает на публичных лекциях, когда слушатели, зримо изнывающие от желания перебить лектора и высказать собственное мнение, лелеемое столь же ревниво, как и его собственное, вдруг немеют, едва он предлагает собравшимся задавать вопросы.
Как обычно, молчание нарушила Эвадна Маунт.
– Раз уж вы все, видимо, слишком робки, чтобы что-то сказать, скажу я. Вообще-то, Трабшо, я даже могу оказать вам помощь. Разумеется, если вы захотите. Но у нас, авторов «Ищи убийцу!», припрятаны, знаете ли, кое-какие штучки, как и у вас, сыщиков.
– Без комментариев, – ответил старший инспектор с мягким сарказмом. – Но в любом случае, мисс Маунт, благодарю вас за проявленную инициативу. Следовательно, одно «за». Кто-нибудь еще? Ролф?
– Да, конечно, это против правил, – сказал доктор, – но, на мой взгляд, это все-таки лучше, чем ничего не делать. Я с вами.
– Отлично. Итого два.
– Однако, – продолжал Ролф, – мне хотелось бы напомнить не решившим, – он обвел своих друзей твердым оценивающим взглядом, – что присутствие в этом доме Реймонда Джентри разбередило старые раны, которые многие из вас – многие из НАС – с надеждой считали навсегда зажившими. Боюсь, вопросы старшего инспектора вскроют эти раны, причем шире, гораздо шире, чем инсинуации Джентри. Мы все должны быть готовы к этому, ведь я прав, Трабшо?
– Да, доктор, вы правы, и сформулировано это отлично. Как я уже сказал, принуждать кого-либо из вас отвечать на мои вопросы я не могу. Вам не придется давать никаких клятв, как было бы в суде. И если кто-нибудь предпочтет солгать мне, никакие меры против вас приниматься не будут в отличие от формальных полицейских допросов, во время которых ложь – очень и очень серьезное преступление.
Однако разрешите мне добавить: если про себя вы уже планируете, ну, экономить на правде, то, откровенно говоря, я предпочел бы, чтобы мы не тратили напрасно время на этот эксперимент. Возможно, вам хочется считать это игрой, но не забудьте, будь то пинг-понг или маджонг, нет никакого смысла в игре, если вы откажетесь следовать правилам.
– Тогда не могу ли я внести несколько иное предложение?
– Прошу вас, доктор. Любое предложение, любое разумное предложение только приветствуется.
– Мы все здесь – старые друзья, не правда ли? – сказал Ролф. – И то, что неминуемо обрушится на нас в ближайшие дни, какое решение ни примем мы сейчас, копающаяся в наших жизнях полиция, кусающая нас за пятки пресса подвергнут нашу дружбу величайшему испытанию. Уже и Эви, и Трабшо указывали, как легко отравить атмосферу всего лишь несколькими смертоносными капельками подозрения. К счастью, у нас еще было мало времени попробовать эти капельки. Но когда полиция все-таки сумеет добраться сюда, я гарантирую: среди нас не найдется никого, кто истерически не обвинит самого дорогого своего друга в убийстве Реймонда Джентри.
Вот почему, на мой взгляд, простой здравый смысл требует, чтобы мы позволили старшему инспектору провести беседы с нами. Но предлагаю я следующее. Чтобы никто из нас не начал тревожиться, какие полезные намеки и подсказки остальные могут нашептывать ему с глазу на глаз, пусть он будет допрашивать нас всех вместе.
– Всех вместе? – недоверчиво воскликнул полковник. – То есть вы предлагаете, чтобы мы все говорили с Трабшо в присутствии друг друга?
– Именно это я и имею в виду. Чтобы мы все присутствовали, когда каждого из нас будут допрашивать. Если скелеты из шкафов придется вытаскивать на всеобщее обозрение, так пусть оно и будет всеобщим. Не сомневаюсь, никому из нас это удовольствия не доставит, но по крайней мере все мы будем в равном положении. Иначе, поймите, допрос поодиночке за закрытыми дверями может разрушить нашу дружбу столь же неотвратимо, как и отказ от него.
Старший инспектор был явно прельщен этой идеей, однако одновременно его смутило ее новаторство. В течение сорока лет он неколебимо поддерживал закон не только в его величии, но и в каждой его частности, во всех правилах процедуры, практического применения и установлений, а в том, что касалось обучения новым штукам, пожалуй, он был даже более старым псом, чем Тобермори.
– Ну-у-у, право, не знаю, – сказал он. – По моему мнению, это более похоже не на приемы, к которым мы прибегаем в Ярде, а на сцену из романа мисс Маунт.
– Вздор какой! – перебила писательница. – Если вы имеете в виду такую сцену, какую, по-моему, вы имеете в виду, так вы должны знать, что я приберегаю их исключительно для кульминаций. То есть для главы, в которой детектив собирает всех подозреваемых в библиотеке, а затем шаг за неопровержимым шагом демонстрирует, как именно и почему было совершено данное убийство. Ничего похожего!
Но должна сказать, – продолжала она задумчиво, – по-моему, идея Генри просто отличная. Никто из нас не сможет потом обвинить кого-нибудь в попытке возложить вину не по адресу. Не то чтобы, разумеется, кто-нибудь из нас сделал это. Но с другой стороны, как знать?
– Ну, – сказал Трабшо, – итого «за» – двое. Мисс Резерфорд?
– Я удивлю вас всех, – сказала актриса, – но я «за». Удивлю потому, что потерять могу больше, чем кто-либо из вас.
– Почему вы пришли к такому заключению, Кора? – спросил полковник.
– Послушайте, дорогой мой, мы все знаем, что в наших шкафах припрятаны скелеты. Ну и судя потому, как этот вонючка Джентри выблевывал свое протухлое нутро вчера вечером, наши маленькие грязные секретцы практически уже всеобщее достояние, верно?
– Э… ну… да, пожалуй, так.
– Но мои – это грязные секретцы звезды. Они интересны всем. Можете мне поверить, очень многие разгребатели грязи среди журналистов Флит-стрит не пожалеют кругленькой суммы, лишь бы получить сведения о моей личной жизни. Однако я, кроме того, знаю, что Реймонда Джентри я не убивала, и я готова отвечать на вопросы Трабшо, если получу его заверения, что все, не имеющее касательства к этому делу, останется строго между нами.
– Это разумеется само собой, – сказал Трабшо.
– Тем не менее, – возразила актриса, – мне бы хотелось, чтобы это было сказано. Когда кто-нибудь говорит – вот как вы – «это разумеется само собой», он потом может с полной искренностью утверждать, что никогда ничего подобного не обещал.
Старший инспектор устало улыбнулся:
– Я торжественно обещаю не повторять ничего из того, что услышу в стенах этой комнаты в ближайшие часы, если окажется, что оно не имеет отношения к расследованию убийства Джентри. Вы удовлетворены?
– Удовлетворена. Тогда я «за».
– Ну, – сказал Трабшо, – мы, кажется, почти достигли большинства. Так не провести ли голосование среди еще не высказавшихся? Помните, дамы и господа, продолжать мы можем, только если участвовать готовы вы ВСЕ. Итак, кто из пока промолчавших поддерживает предложение доктора Ролфа, чтобы я провел допросы в вашем присутствии с начала и до конца?
Следующая поднятая рука принадлежала Мэдж Ролф. Затем вскинул руку Дон. А затем, ко всеобщему удивлению, Мэри Ффолкс нерешительно подняла свою – ко всеобщему изумлению по той причине, что все ее друзья всегда причисляли ее к тем женам, которые ждут, чтобы точно узнать мнение своих мужей касательно любого затронутого предмета, прежде чем осмелиться высказать собственное.
И было очевидно, что и сам полковник растерялся, так как он бросил на нее пронизывающий взгляд, прежде чем поднял (неохотно?) собственную руку. Затем наступило молчание.
В конце концов Трабшо обернулся к священнику, который сидел возле своей жены с выражением муки на почти малокровно бледном лице.
– Ну-с, ваше преподобие, – сказал он. – Как вы видели, мисс Маунт, мисс Резерфорд, Фаррар, миссис Ролф, Дон, а теперь также полковник и его жена – все они согласились, чтобы их допрашивали. Остались вы и ваша супруга.
– Да, я понимаю, – сказал викарий раздраженно. – Я… э… видите ли, я… я… я не думаю, что это…
– Вы, конечно, понимаете, не правда ли, что ваш отказ исключит расследование?
– Да, вы это подробно объяснили, инспектор.
– Вам всем придется сидеть здесь в ожидании полиции, раздумывая, кто из вас это сделал, почему он это сделал и не повторит ли. Вы действительно этого хотите?
– Нет-нет, разумеется, нет, но я не… я не допущу, чтобы меня принуждали. Я независим и… это выглядит… я уверен, Синтия чувствует то же, ведь так, моя…
– Да ну же, Клем! – воскликнула Кора Резерфорд. – Мы замешаны в этом все вместе. И будем откровенны – я бы никогда этого не сказала, если бы не исключительные обстоятельства, – и будем откровенны: вам ведь практически нечего терять и, во всяком случае, меньше, чем остальным! Бьюсь об заклад, из инсинуаций Джентри вчера вечером почти все мы уже отгадали ваш Ужасный Секрет. И он в любом случае выйдет наружу, хотите вы того или нет!
– Она права, ваше преподобие, – мягко сказал Трабшо.
Священник беспомощно посмотрел на жену, чья звездноглазая порядочность и прагматизм – именно те скромные английские добродетели, какие ожидают найти в подруге жизни англиканского священника, – ничем не могли ему помочь в тисках подобной дилеммы. Затем он сглотнул – было почти слышно, как он сглатывает, – и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32