Он занимается мною. Посылает меня на место преступления. Пока я туда еду, похищают профессора Стивенса. Я мчусь к старому инглишу, а этим пользуются, чтобы убрать труп Хелены. Зачем, если я его уже видел?
Вывод. Эти типы хотели: а) чтобы я не был в Париже, когда будут похищать папашу Ракету; б) чтобы я увидел труп; в) чтобы его не нашли.
Все эти парадоксальные вещи произошли меньше чем за час.
В дверь стучат, шеф кричит: “Войдите”. Входит инспектор.
— Вы нашли сведения о владельце дома в Лувесьенне? — быстро спрашивает босс.
— Да, патрон. Он принадлежит некоему Шарлю Мобуру.
— Что?
Этот вопль издаю я.
— Шарлю Мобуру, господин комиссар, — послушно повторяет он.
— У вас есть его адрес?
— Только лувесьеннский, другого нет. Во всяком случае, другой адрес нам неизвестен.
— Но дом разорен, как после потопа! Тот бессильно разводит руками.
— Больше я ничего не смог найти, господин комиссар. Среди ночи собирать информацию не совсем удобно. Может быть, мне больше повезет завтра…
— Завтра…
Я качаю головой.
— Ладно, спасибо.
Я сажусь верхом на стул, кладу руку на спинку, а голову на руку. Надо крепко подумать.
Шеф не говорит ни слова. Жует свою зубочистку. Слышится только ее легкий хруст под его зубами.
Что делать? Куда ехать? Время поджимает… Это дело нельзя расследовать обычными методами, то есть подчиняясь логике, проводя привычные оперативные действия. Надо руководствоваться чутьем, играть ва-банк, иначе я окажусь в пролете… Хоть лопну, не смогу добиться результата в ближайшие двенадцать часов.
За что ухватиться?
И тут в моем котелке прорастает слово “гриб”… Растет, как гриб после дождя.
Именно в этом кабаке со мной связался Шварц. Если он это сделал, значит, придя туда, я приблизился к “горячо”. Может, один этот факт навел их на мысль, что я опасный противник и меня надо направить по ложному следу. Итак, бар “Гриб” и есть тот самый гриб, о котором говорила Хелена.
Значит, в заведении ее должны знать…
— Шеф, — говорю я, — прикажите ребятам из лаборатории отпечатать мне серию фотографий Хелены с того фильма, что вы сняли.
Он снимает трубку и передает мои приказы, как последний швейцар министерства.
Он смотрит на меня так, словно ожидает, что я рожу обезьяну.
— Мне не дает покоя одна вещь, — говорю я ему.
— Какая?
— Ваши люди, первые ангелы-хранители, уверяли, что Хелена ведет примерную жизнь, так?
— Совершенно верно.
— Однако, по свидетельству мамаши Бордельер, киска приходила потрахаться в ее заведение несколько раз в неделю!
Он глубокомысленно кивает.
— Слуги мне тоже дали понять, что Хелена была любительница пошляться. Надо договориться с вашими парнями, какой смысл они вкладывают в слово “примерный”.
— Да, это кажется мне странным…
— Можно увидеть тех ребят?
— Они дома. Я их немедленно вызову. — И он добавляет:
— Я сейчас же прикажу пограничным постам и морским бригадам усилить контроль. На вокзалах и в аэропортах будет установлено наблюдение.
— Если хотите, — соглашаюсь я.
— Вы не считаете это необходимым?
— Нет.
— Почему?
— Потому, шеф, что типы, поработавшие сегодня вечером, действовали с необыкновенным самообладанием и точностью. Настоящая ювелирная работа! Она не может быть прелюдией к банальному бегству за границу. У этих людей есть убежище во Франции. Я бы даже сказал: в Париже. В планы парня, задумавшего все это, дальний переезд не входит…
Он соглашается с обоснованностью моего рассуждения, но, поскольку ничего не оставляет на авось, передает срочную инструкцию для всех упомянутых мест.
Я пользуюсь случаем, чтобы присоединить к сообщению описание человека со взглядом слепого и Мобура.
Завтра утром все полицейские страны будут хватать всех типов, имеющих несчастье оказаться похожими на эти словесные портреты.
Я закуриваю “Голуаз”, когда приносят еще влажные фотографии, заказанные мною.
Они отличные. Я смотрю на них и чувствую, как меня охватывает смутное подозрение, перерастания которого в уверенность я не хочу, пока кое-что не уточню.
Я сую снимки в карман и ухожу.
Народу в “Грибе” стало немного поменьше. Несколько ненормальных занимают танцевальную дорожку и трясут задницами, показывая, что веселятся, как дети.
Бог им в помощь!
Я сажусь у стойки и снова заказываю виски. Бармен спешит принести заказ. Я выпиваю свой стаканчик и начинаю обход заведения, проверяя, не забыла ли уборщица снять паутину в углах Все выглядит совершенно нормальным. Одни пары танцуют, другие, явно под мухой, сидят за столиками и ведут беседы об увеличении численности населения страны.
Пианист, похожий на немецкого учителя, шпарит, как мерин, почуявший стойло.
Моя прогулка приводит меня к умывальникам, где я мою себе клешни, вспомнив, что не проделывал эту операцию уже довольно давно.
Я рассматриваю в зеркале свой портрет. Поскольку свою физию я знаю наизусть, интереса никакого. Тогда я смотрю на другую вещь — на телефонную кабину. Она втиснута между клозетом и гардеробом. Мой нос начинает шевелиться. Я подчиняюсь ему, подхожу к девочке, хозяйничающей в этом уголке, и одариваю ее своей самой обворожительной улыбкой. Она как раз из тех кисок, что забывают обо всем на свете, когда симпатичный парень демонстрирует свои зубы.
Я сую ей под нос пятерку.
— Как дела, сокровище?
— Идут потихоньку, — отвечает она.
Должно быть, ее мозги имеют размер муравьиного яйца. С девицами такого пошиба приходится разговаривать, как с ребятишками.
— Мне надо позвонить, — говорю я. — Это вы включаете тот агрегат?
— Да. Вам нужен жетон?
Я смотрю на часы, словно опасаясь, что не застану того, кому собрался звонить.
— Нет, мой друг, пожалуй, еще не вернулся из театра. Позвоню ему от стойки… чуть позже.
Она качает своей пустой головенкой.
— Аппарат у стойки внутренний.
Вот оно! Новый факт! Понимаю, почему меня так мучил этот вопрос с телефоном… Я вспомнил аппарат у стойки не имеет диска. В спешке я не обратил на это особого внимания.
— Бог ты мой, — продолжаю я, — это заведение все-таки не “Карлтон”, чтобы иметь внутренний телефон. Здесь есть подсобные помещения?
Она смущается, вернее, изображает смущение, причем так, как играл бы бизон с высокогорного пастбища.
— У нас есть отдельные салоны… — бормочет она. — Некоторые месье и дамы…
— Желают отдохнуть наедине?
— Да… Поэтому…
— И они делают заказ по телефону?
— Так и есть.
Я тоже думаю: так и есть.
Да, так и есть. Типу, что позвонил мне, Шварцу, не было необходимости узнавать, в каком месте бара я нахожусь потому что он сам был здесь!
Глава 10
Из моего открытия следует вывод, что бар “Гриб” становится все более подозрительным.
По-моему, случай, открывший мне его существование, сделал мне отличный, прямо-таки рождественский подарок. После недолгих колебаний я решаю продолжить беседу с мадемуазель Гардероб.
— Вы такая красивая! — говорю я ей.
Вы мне скажете, что надо быть совсем тупым, чтобы награждать столь банальным комплиментом даже глупую как пробка киску, но я вам отвечу, что, чем меньше ломаешь себе голову в общении с прекрасным полом, тем лучше все проходит.
Я могу еще раз проверить справедливость этой истины. Малышка машет ресницами, как Марлен в сцене соблазнения шерифа из Техас-Сити.
— Ну и болтун, — простодушно говорит она.
— С красивыми девушками — всегда! Это хроническое. Меня пробовали лечить от этого витаминами, но ничего не вышло.
Мой треп ей нравится.
— Мы могли бы увидеться после закрытия? — интересуюсь я.
— Но мы же видимся и сейчас! — так же простодушно отвечает она.
По глупости эта девица затмит дурачка из моей деревни, однако, чтобы у меня опустились руки, ей надо поднять уровень своего идиотизма еще раза в два.
— Ну, прекрасная королева подвала, не терзайте мою благородную душу… Запомните, что нельзя шутить с любовью с первого взгляда, а то можно пораниться о стрелу Амура. Во сколько вы заканчиваете?
— В три…
Я смотрю на свои часы, вижу, что осталось убить еще часа два, и сдерживаю гримасу.
— Вы далеко живете?
— Здесь…
— Здесь?
— Да.
— В этом доме?
— Да. Я дочь консьержки. — И она быстро добавляет:
— Но у меня отдельная комната… В глубине коридора…
Я размышляю.
— Послушайте, лапонька, может, я ошибаюсь, так что поправьте… Я чувствую к вам огромную симпатию и уверен, что вы идеальная женщина, способная спасти меня от кошмаров. Это так?
Она улыбается, как монсавонская телка.
— Спорю, в вашей комнатке есть мыши, — продолжаю я. — Дайте мне ключ, и я их распугаю рассказом о толстом злом коте. Таким образом, вы сможете спокойно спать у меня на плече…
Она смотрит на меня с неуверенным видом девицы, которой незнакомый парень предлагает заняться любовью. Они все так смотрят: умные и глупые, старые и молодые, добродетельные и потаскушки. Этот взгляд означает: “Ты искренен или замышляешь что-то другое?” Когда бабы останавливают его на вас, самое время принимать ангельский вид, можете мне поверить.
За свою жизнь я трахал разных баб, от Мисс Европы до торговки рыбой, что позволило мне стать спецом в области прикладной психологии и разработать планы атак…
Мои глаза становятся нежно-бархатными, как крем “шантийи”. Милашка немедленно наклоняется, берет свою сумочку и достает из нее ключ.
Я протягиваю руку, и она кладет ключ в мою ладонь, как в атласный футляр.
— Дверь в глубине коридора, слева, — шепчет она. — Вы будете вести себя благоразумно?
Я торжественно обещаю, хотя невероятно хочется заржать.
Будьте благоразумным! Они все это говорят… Отметьте, что говорят они это обычно, когда вы заперли дверь комнаты и начинаете располагаться.
Ох уж эти целомудренные девочки!
Я ласково похлопываю ее по щечке и возвращаюсь в бар.
Для придурков, неправильно понявших смысл моих слов и действий, скажу: минутку! Я совершенно не собираюсь обольщать мадемуазель Гардероб, но мне хочется поподробнее узнать о “Грибе”, узнать его историю, маленькие тайны… Изучить расположение помещений… Короче, если я сумею взяться за дело, то через пару часов узнаю все, что относится к этому заведению.
Я прошу у бармена голландское пиво, потом двойной коньяк, расплачиваюсь и выхожу. Снаружи зазывала продолжает расхаживать, бормоча рекламный текст, который никто не слушает. Когда он вернется домой, его благоверной придется оттаивать его в горячей ванне.
— Что, — спрашиваю я, — дирекция жмется? Не дает согревающего?
Он грустно улыбается.
Это жалкий тип, бедняга, которому не повезло в жизни. Представляете, да? Тип, чей отец крепко поддавал и крепко лупцевал его в детстве. Тип, который всегда всюду приходит последним и получает одни крошки. Я угощаю его сигареткой. Он берет ее и благодарит меня так, будто я принес ему контракт на главную роль в голливудском супербоевике.
— Паршивая погода, а? — продолжаю я.
Эта фраза всегда годится для начала разговора.
— Угу, — соглашается он.
Его пробирает дрожь от одной мысли, что термометр опускается со скоростью жетона в телефоне-автомате.
— Давно ты тут пашешь?
— С несчастного случая…
Он поднимает левую руку, и я вижу, что на ней нет кисти.
— Мотоцикл… — объясняет он. — Раньше я был артистом… Комические интермедии… Это быстро вышло из моды…
Так я и думал: жизнь подложила этому парню свинью.
— Западло оставлять тебя за дверью в такую погоду, — говорю я.
— Такая работа…
— Как зовут хозяина этого кабака?
— Шварц…
Если вы думаете, что я подпрыгиваю от удивления, то сильно ошибаетесь. Я уже был готов к этому.
— Он живет тут?
— Да.
Секунду поколебавшись, я достаю из кармана фотографии Хелены.
— Слушай, ты мне кажешься надежным парнем, и я сделаю тебе одно признание… Я некоторое время схожу с ума по одной кошечке. Я знаю, что она тут часто бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Вывод. Эти типы хотели: а) чтобы я не был в Париже, когда будут похищать папашу Ракету; б) чтобы я увидел труп; в) чтобы его не нашли.
Все эти парадоксальные вещи произошли меньше чем за час.
В дверь стучат, шеф кричит: “Войдите”. Входит инспектор.
— Вы нашли сведения о владельце дома в Лувесьенне? — быстро спрашивает босс.
— Да, патрон. Он принадлежит некоему Шарлю Мобуру.
— Что?
Этот вопль издаю я.
— Шарлю Мобуру, господин комиссар, — послушно повторяет он.
— У вас есть его адрес?
— Только лувесьеннский, другого нет. Во всяком случае, другой адрес нам неизвестен.
— Но дом разорен, как после потопа! Тот бессильно разводит руками.
— Больше я ничего не смог найти, господин комиссар. Среди ночи собирать информацию не совсем удобно. Может быть, мне больше повезет завтра…
— Завтра…
Я качаю головой.
— Ладно, спасибо.
Я сажусь верхом на стул, кладу руку на спинку, а голову на руку. Надо крепко подумать.
Шеф не говорит ни слова. Жует свою зубочистку. Слышится только ее легкий хруст под его зубами.
Что делать? Куда ехать? Время поджимает… Это дело нельзя расследовать обычными методами, то есть подчиняясь логике, проводя привычные оперативные действия. Надо руководствоваться чутьем, играть ва-банк, иначе я окажусь в пролете… Хоть лопну, не смогу добиться результата в ближайшие двенадцать часов.
За что ухватиться?
И тут в моем котелке прорастает слово “гриб”… Растет, как гриб после дождя.
Именно в этом кабаке со мной связался Шварц. Если он это сделал, значит, придя туда, я приблизился к “горячо”. Может, один этот факт навел их на мысль, что я опасный противник и меня надо направить по ложному следу. Итак, бар “Гриб” и есть тот самый гриб, о котором говорила Хелена.
Значит, в заведении ее должны знать…
— Шеф, — говорю я, — прикажите ребятам из лаборатории отпечатать мне серию фотографий Хелены с того фильма, что вы сняли.
Он снимает трубку и передает мои приказы, как последний швейцар министерства.
Он смотрит на меня так, словно ожидает, что я рожу обезьяну.
— Мне не дает покоя одна вещь, — говорю я ему.
— Какая?
— Ваши люди, первые ангелы-хранители, уверяли, что Хелена ведет примерную жизнь, так?
— Совершенно верно.
— Однако, по свидетельству мамаши Бордельер, киска приходила потрахаться в ее заведение несколько раз в неделю!
Он глубокомысленно кивает.
— Слуги мне тоже дали понять, что Хелена была любительница пошляться. Надо договориться с вашими парнями, какой смысл они вкладывают в слово “примерный”.
— Да, это кажется мне странным…
— Можно увидеть тех ребят?
— Они дома. Я их немедленно вызову. — И он добавляет:
— Я сейчас же прикажу пограничным постам и морским бригадам усилить контроль. На вокзалах и в аэропортах будет установлено наблюдение.
— Если хотите, — соглашаюсь я.
— Вы не считаете это необходимым?
— Нет.
— Почему?
— Потому, шеф, что типы, поработавшие сегодня вечером, действовали с необыкновенным самообладанием и точностью. Настоящая ювелирная работа! Она не может быть прелюдией к банальному бегству за границу. У этих людей есть убежище во Франции. Я бы даже сказал: в Париже. В планы парня, задумавшего все это, дальний переезд не входит…
Он соглашается с обоснованностью моего рассуждения, но, поскольку ничего не оставляет на авось, передает срочную инструкцию для всех упомянутых мест.
Я пользуюсь случаем, чтобы присоединить к сообщению описание человека со взглядом слепого и Мобура.
Завтра утром все полицейские страны будут хватать всех типов, имеющих несчастье оказаться похожими на эти словесные портреты.
Я закуриваю “Голуаз”, когда приносят еще влажные фотографии, заказанные мною.
Они отличные. Я смотрю на них и чувствую, как меня охватывает смутное подозрение, перерастания которого в уверенность я не хочу, пока кое-что не уточню.
Я сую снимки в карман и ухожу.
Народу в “Грибе” стало немного поменьше. Несколько ненормальных занимают танцевальную дорожку и трясут задницами, показывая, что веселятся, как дети.
Бог им в помощь!
Я сажусь у стойки и снова заказываю виски. Бармен спешит принести заказ. Я выпиваю свой стаканчик и начинаю обход заведения, проверяя, не забыла ли уборщица снять паутину в углах Все выглядит совершенно нормальным. Одни пары танцуют, другие, явно под мухой, сидят за столиками и ведут беседы об увеличении численности населения страны.
Пианист, похожий на немецкого учителя, шпарит, как мерин, почуявший стойло.
Моя прогулка приводит меня к умывальникам, где я мою себе клешни, вспомнив, что не проделывал эту операцию уже довольно давно.
Я рассматриваю в зеркале свой портрет. Поскольку свою физию я знаю наизусть, интереса никакого. Тогда я смотрю на другую вещь — на телефонную кабину. Она втиснута между клозетом и гардеробом. Мой нос начинает шевелиться. Я подчиняюсь ему, подхожу к девочке, хозяйничающей в этом уголке, и одариваю ее своей самой обворожительной улыбкой. Она как раз из тех кисок, что забывают обо всем на свете, когда симпатичный парень демонстрирует свои зубы.
Я сую ей под нос пятерку.
— Как дела, сокровище?
— Идут потихоньку, — отвечает она.
Должно быть, ее мозги имеют размер муравьиного яйца. С девицами такого пошиба приходится разговаривать, как с ребятишками.
— Мне надо позвонить, — говорю я. — Это вы включаете тот агрегат?
— Да. Вам нужен жетон?
Я смотрю на часы, словно опасаясь, что не застану того, кому собрался звонить.
— Нет, мой друг, пожалуй, еще не вернулся из театра. Позвоню ему от стойки… чуть позже.
Она качает своей пустой головенкой.
— Аппарат у стойки внутренний.
Вот оно! Новый факт! Понимаю, почему меня так мучил этот вопрос с телефоном… Я вспомнил аппарат у стойки не имеет диска. В спешке я не обратил на это особого внимания.
— Бог ты мой, — продолжаю я, — это заведение все-таки не “Карлтон”, чтобы иметь внутренний телефон. Здесь есть подсобные помещения?
Она смущается, вернее, изображает смущение, причем так, как играл бы бизон с высокогорного пастбища.
— У нас есть отдельные салоны… — бормочет она. — Некоторые месье и дамы…
— Желают отдохнуть наедине?
— Да… Поэтому…
— И они делают заказ по телефону?
— Так и есть.
Я тоже думаю: так и есть.
Да, так и есть. Типу, что позвонил мне, Шварцу, не было необходимости узнавать, в каком месте бара я нахожусь потому что он сам был здесь!
Глава 10
Из моего открытия следует вывод, что бар “Гриб” становится все более подозрительным.
По-моему, случай, открывший мне его существование, сделал мне отличный, прямо-таки рождественский подарок. После недолгих колебаний я решаю продолжить беседу с мадемуазель Гардероб.
— Вы такая красивая! — говорю я ей.
Вы мне скажете, что надо быть совсем тупым, чтобы награждать столь банальным комплиментом даже глупую как пробка киску, но я вам отвечу, что, чем меньше ломаешь себе голову в общении с прекрасным полом, тем лучше все проходит.
Я могу еще раз проверить справедливость этой истины. Малышка машет ресницами, как Марлен в сцене соблазнения шерифа из Техас-Сити.
— Ну и болтун, — простодушно говорит она.
— С красивыми девушками — всегда! Это хроническое. Меня пробовали лечить от этого витаминами, но ничего не вышло.
Мой треп ей нравится.
— Мы могли бы увидеться после закрытия? — интересуюсь я.
— Но мы же видимся и сейчас! — так же простодушно отвечает она.
По глупости эта девица затмит дурачка из моей деревни, однако, чтобы у меня опустились руки, ей надо поднять уровень своего идиотизма еще раза в два.
— Ну, прекрасная королева подвала, не терзайте мою благородную душу… Запомните, что нельзя шутить с любовью с первого взгляда, а то можно пораниться о стрелу Амура. Во сколько вы заканчиваете?
— В три…
Я смотрю на свои часы, вижу, что осталось убить еще часа два, и сдерживаю гримасу.
— Вы далеко живете?
— Здесь…
— Здесь?
— Да.
— В этом доме?
— Да. Я дочь консьержки. — И она быстро добавляет:
— Но у меня отдельная комната… В глубине коридора…
Я размышляю.
— Послушайте, лапонька, может, я ошибаюсь, так что поправьте… Я чувствую к вам огромную симпатию и уверен, что вы идеальная женщина, способная спасти меня от кошмаров. Это так?
Она улыбается, как монсавонская телка.
— Спорю, в вашей комнатке есть мыши, — продолжаю я. — Дайте мне ключ, и я их распугаю рассказом о толстом злом коте. Таким образом, вы сможете спокойно спать у меня на плече…
Она смотрит на меня с неуверенным видом девицы, которой незнакомый парень предлагает заняться любовью. Они все так смотрят: умные и глупые, старые и молодые, добродетельные и потаскушки. Этот взгляд означает: “Ты искренен или замышляешь что-то другое?” Когда бабы останавливают его на вас, самое время принимать ангельский вид, можете мне поверить.
За свою жизнь я трахал разных баб, от Мисс Европы до торговки рыбой, что позволило мне стать спецом в области прикладной психологии и разработать планы атак…
Мои глаза становятся нежно-бархатными, как крем “шантийи”. Милашка немедленно наклоняется, берет свою сумочку и достает из нее ключ.
Я протягиваю руку, и она кладет ключ в мою ладонь, как в атласный футляр.
— Дверь в глубине коридора, слева, — шепчет она. — Вы будете вести себя благоразумно?
Я торжественно обещаю, хотя невероятно хочется заржать.
Будьте благоразумным! Они все это говорят… Отметьте, что говорят они это обычно, когда вы заперли дверь комнаты и начинаете располагаться.
Ох уж эти целомудренные девочки!
Я ласково похлопываю ее по щечке и возвращаюсь в бар.
Для придурков, неправильно понявших смысл моих слов и действий, скажу: минутку! Я совершенно не собираюсь обольщать мадемуазель Гардероб, но мне хочется поподробнее узнать о “Грибе”, узнать его историю, маленькие тайны… Изучить расположение помещений… Короче, если я сумею взяться за дело, то через пару часов узнаю все, что относится к этому заведению.
Я прошу у бармена голландское пиво, потом двойной коньяк, расплачиваюсь и выхожу. Снаружи зазывала продолжает расхаживать, бормоча рекламный текст, который никто не слушает. Когда он вернется домой, его благоверной придется оттаивать его в горячей ванне.
— Что, — спрашиваю я, — дирекция жмется? Не дает согревающего?
Он грустно улыбается.
Это жалкий тип, бедняга, которому не повезло в жизни. Представляете, да? Тип, чей отец крепко поддавал и крепко лупцевал его в детстве. Тип, который всегда всюду приходит последним и получает одни крошки. Я угощаю его сигареткой. Он берет ее и благодарит меня так, будто я принес ему контракт на главную роль в голливудском супербоевике.
— Паршивая погода, а? — продолжаю я.
Эта фраза всегда годится для начала разговора.
— Угу, — соглашается он.
Его пробирает дрожь от одной мысли, что термометр опускается со скоростью жетона в телефоне-автомате.
— Давно ты тут пашешь?
— С несчастного случая…
Он поднимает левую руку, и я вижу, что на ней нет кисти.
— Мотоцикл… — объясняет он. — Раньше я был артистом… Комические интермедии… Это быстро вышло из моды…
Так я и думал: жизнь подложила этому парню свинью.
— Западло оставлять тебя за дверью в такую погоду, — говорю я.
— Такая работа…
— Как зовут хозяина этого кабака?
— Шварц…
Если вы думаете, что я подпрыгиваю от удивления, то сильно ошибаетесь. Я уже был готов к этому.
— Он живет тут?
— Да.
Секунду поколебавшись, я достаю из кармана фотографии Хелены.
— Слушай, ты мне кажешься надежным парнем, и я сделаю тебе одно признание… Я некоторое время схожу с ума по одной кошечке. Я знаю, что она тут часто бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15