но время делает свое дело, и в этом году их будет не больше двенадцати. Я представлю им тебя, объясню ситуацию, не указывая, что твоя мать была служанкой. Каждый из гостей получит по факсимильной копии письма, написанного Сигизмондом, и по две фотографии: одну – твоего отца, другую – твою, где ваше сходство особенно поразительно. Затем ты отправишься за своей матерью. Итак, начинаем операцию «Признание».
С сегодняшнего дня мисс Маргарет займется твоим религиозным воспитанием. Для этого она использует старый катехизис, благодаря которому приобщилась к религии я сама. Этот катехизис написан более шестидесяти лет назад попечением Гренобльской епархии, а я была пансионеркой в одном католическом учебном заведении этого города. В нем не хватает нескольких страниц, некоторые понятия были пересмотрены, но это не имеет значения: я хочу, чтобы ты приобщился к религии благодаря той же книге, по которой начинала учиться я сама! Ты не возражаешь?
– Да будет так, как вы хотите, матушка.
После обеда Эдуар отправился в почтовое отделение, где его уже ждал факс. Банан составил список из восьми переднеприводных автомобилей, снабдив их необходимыми данными: дата выпуска, номер шасси, номер мотора и так далее. Укрывшись в нише, Эдуар изучал этот документ и вдруг увидел, как в почтовое отделение вошла герцогиня Гролофф. Хотя она была весьма пухленькой особой, а физиономия ее блестела, как калифорнийское яблоко, герцогиня напоминала только что причесанного пуделя. Ощущалось в ней нечто жизнерадостно-трепещущее. На женщине был костюм немецкого стиля – серо-фиолетового цвета, с воротничком из черного бархата, белая блузка и кожаные перчатки; вся она была увешана драгоценностями, больше подходящими для вечернего приема в замке, чем для вылазки в город за покупками.
Войдя в телефонную кабину, женщина набрала номер и принялась громко разговаривать, как это делают большинство немецкоговорящих швейцарцев: на немецком языке и его диалектах можно только орать, кажется, что они созданы для перепалки, а не для обычного разговора.
Хейди изъяснялась на исковерканном французском языке, путалась в родах и спряжениях глаголов, делала весьма смелые ударения.
Ее собеседником был некий Эрнст (должно быть, по-настоящему его звали Эрнест, потому что герцогиня обращалась к нему по-французски). Нежным голоском она называла его «сумасшедшим бэби», затем «милашкой», потом заявила, что скоро придет к нему и, как он и советовал, она надела «шварц друсики». Хейди также пообещала своему собеседнику, что съест его «всего совсем», почмокала губами, изображая поцелуи, и повесила трубку.
Ситуация позабавила Эдуара, и он отправился вслед за герцогиней Хейди, когда та вышла из здания почты. Далеко она не ушла. Пройдя несколько сот метров по улице Сюисс, женщина вошла в парикмахерскую, вывеска которой гласила: «Грация и красота. Эрнест Калиссон». Эдуар увидел стоявшие рядком четыре кресла, три из которых были заняты дамами, озабоченными своими прическами. Войдя в зал, герцогиня сразу же исчезла из поля зрения.
Подойдя поближе, Бланвен увидел прямо напротив входа в салон лестницу. Раздвижная перегородка отделяла зал от служебного помещения. Славная Хейди двинулась по направлению к лестнице. Сам хозяин салона со щеткой в руках орудовал над головой увядшей семидесятилетней женщины. Препоручив клиентку заботам одной из своих помощниц в необычайно короткой юбке-шортах, он поднялся по лестнице. Эдуар подумал, что парикмахер похож на Фаусто, любовника его матери; можно было подумать, что именно этот тип мужчин особо притягивает к себе женщин, стоявших на пороге своего шестидесятилетия.
Сам факт супружеской измены герцогини позабавил Эдуара. Объяснением могли служить мафусаилов возраст и хилый вид Гролоффа, но есть люди – и герцогиня была из их числа, – чьи любовные утехи можно представить себе, только если сильно напряжешь воображение.
Подталкиваемый каким-то шаловливым бесенком, Бланвен вошел в салон и без тени смущения поднялся по лестнице. На площадке второго этажа дверь была приоткрыта. Из ближайшей комнаты до него донеслось хихиканье обхаживаемой толстухи. Эдуар решительно пошел по коридору, увидел другую дверь. Хихиканье сменилось стонами.
Совершенно потеряв чувство стыда, Бланвен открыл дверь. Представившееся его глазам зрелище не разочаровало его. Задрав юбку до самой талии, толстуха Хейди лежала поперек кровати, широко раскинув ноги. На ней были чулки с черным поясом, черные же соблазнительные трусики парикмахер постарался отодвинуть как можно дальше, чтобы удобнее было полизать герцогиню в самое интимное местечко. Как настоящий профессионал, месье Калиссон усугублял счастье дамы при помощи скрещенных среднего и указательного пальцев, водя ими вверх и вниз – движение, способное вызвать любовь партнерши, – даже если вместо пальцев у мужчины протезы, правда, более или менее гибкие.
При виде подобного распутства на грани гротеска у Эдуара кровь прилила к вискам.
– Так ли должна вести себя герцогиня? – прошептал он, как бы разговаривая сам с собой.
Парикмахерских дел мастер, чьи уши были зажаты мощными ляжками мадам Гролофф, ничего не услышал, зато его партнерша резко подскочила, чуть не вырвав добычу из уст Эрнеста. Перегнувшись всей верхней половиной туловища, Хейди смогла разглядеть незваного пришельца.
«Боже Всемогущий, – подумала Хейди на своем родном языке, – за что Вы так наказываете меня!»
Понимая, что происходит нечто ненормальное, парикмахер прекратил свои ласки и явил миру свое лицо с блестящими губами.
Увидев в комнате Эдуара, он пришел в ярость.
– Какого черта вам здесь надо, именно вам? – без всякого намека на любезность осведомился Эрнест.
Это «именно вам» усиливало резкость вопроса.
Не отвечая, Эдуар развернулся и вышел из комнаты, провожаемый проклятиями парикмахера, которого герцогиня тщетно пыталась успокоить. Бодрым шагом Бланвен дошел до очаровательного порта Шуазель, где в золотисто-коричневом оцепенении пританцовывали на воде хрупкие парусники. Эдуар вошел в кафе и заказал себе пива. За соседним столиком мужчина, одетый как марсельский моряк, рассказывал байки случайным слушателям, заглянувшим сюда пропустить по стаканчику. Бланвену подумалось, что все здесь дышало умиротворением, успокаивающим, счастливым умиротворением, какое бывает на некоторых курортах. Дело шло к лету, несмотря на переменчивую погоду. Дожди были недолгими, впрочем, и солнце не очень-то баловало. Тут ощущалась чисто швейцарская неподвижность, спокойная и мягкая, вселявшая уверенность в людей, живущих за пределами Гельвеции.
Опасность, которая поджидала во Франции, не тяготила Эдуара: он не придавал ей почти что никакого значения. Перспектива зажить княжеской жизнью была интересной, но особо не привлекала Бланвена. Он не испытывал ни малейшего желания играть роль князя, ему хотелось стать настоящим князем, поняв смысл своих функций. Как настоящий работяга, он желал выполнить неожиданно свалившуюся на него задачу. Главное – не допускать праздности, Чем грешил его отец. Не поддаваться тепличным условиям жизни в изгнании. В Эдуаре жило смутное чувство долга. Ему надо будет накрепко выучить историю Черногории; а может быть, в нынешние, более либеральные, времена существует возможность монархии в этой стране? Он должен отправиться туда, пока он еще зовется Бланвеном и является обладателем французского паспорта. Узнать общественное мнение, проанализировать политику правительства.
Такое решение привело Эдуара в восторг. Никогда прежде он не испытывал подобного прилива энтузиазма.
Это была скромная книжечка небольшого формата с обложкой цвета папье-маше и матерчатым корешком. В ней не хватало страниц, а оставшиеся были большей частью оторваны и вложены. Под епископским гербом было написано черными буквами: «Для пользования в Гренобльской епархии»; затем чуть ниже, вязью из усиков виноградной лозы, было выведено: «Гренобль, Феликс Дарделе, Печатник – Издатель, 4, Гранд-рю, 4». Книжечка пахла пожелтевшей бумагой, к этому запаху примешивался смутный аромат лилий.
– Волнующе, – вздохнул Эдуар.
Он старался представить себе княгиню Гертруду маленькой девочкой безукоризненного поведения, обучающейся в религиозной школе для царственных отпрысков; как она комментирует церковные песнопения, собранные в этой потрепанной книжечке. Наверное, она была благонравным ребенком, но решительно настроенной достойно встретить все удары, которые ей уготовит судьба.
Гертруда решила, что мисс Маргарет будет давать внуку уроки катехизиса в библиотеке – место там уединенное, никто туда ходит. Всю обстановку составляли только книжные полки, заполненные книгами в переплетах, а также кресло, диван и министерский письменный стол – трудно определить, в каком стиле он выполнен/ Ставни единственного окна постоянно закрыты, и помещение освещалось лишь люстрой о трех слабых лампочках с пергаментным абажуром, загаженным мухами.
Очень прямо, сжав колени, мисс Маргарет сидела в кресле. На ней было светло-голубое платье с белым воротничком, какое носят пансионерки. Между скромными грудями повис золотой крестик на цепочке. Женщина почти что не употребляла косметики, только пудра охряного цвета, скрывавшая ее веснушки, да чуть-чуть помады на губах. Стянутые на затылке волосы усиливали впечатление худобы. Эта женщина, которой скоро должно было исполниться сорок лет, сохраняла все повадки подростка; в ее ясном взоре читалась чрезмерная скромность – плохо сдерживаемая, близкая к испугу. Жизнь пугала ее, она чувствовала себя в безопасности под охраной маленькой низложенной княгини, чья энергия защищала мисс Маргарет.
Женщина сжимала в своих тонких руках книжечку, стараясь не выронить отклеившиеся страницы.
– Монсеньор, – начала Маргарет, и ее голос зазвучал, как флейта, английский же акцент придавал ему совершенную неотразимость, – в этом катехизисе не хватает первых страниц. Вполне возможно, что речь идет об обращении к читателю и о прологе, потому что затем следует глава, названная «Первая часть», в которой рассматриваются следующие вопросы: «истины о спасении, или истины, в которые должно верить, если хочешь достичь вечной жизни».
– А что такое вечная жизнь? – спросил небрежно Эдуар.
Мисс Маргарет опустила катехизис и взглянула на своего ученика; невежество Эдуара и, соответственно, масштаб ее задачи ужаснули ее.
– Монсеньор, – мужественно начала мисс Маргарет, – как вы думаете, что происходит с человеком, когда он умирает?
– Он прекращает жить! – ответил князь. Учительница чуть не задохнулась, но быстро взяла себя в руки:
– Прекращает жить тело. А как быть с душой?
– Душа подчинена телу, – уверил Эдуар мисс Маргарет. – Думаю, что они необходимы друг другу, но мне кажется совершенно очевидным, что тело более необходимо душе, чем душа телу. Маргарет перекрестилась.
– О! Монсеньор, вы кощунствуете, сами не осознавая этого: тело – всего лишь жалкая плотская оболочка души.
Эдуар с улыбкой взглянул на свою учительницу:
– Жалкая оболочка или нет, но ваша мне нравится, – сказал он.
Маргарет сделалась пунцовой, как мак, при этом взгляд ее стал отсутствующим, будто ее внезапно и сильно ударили по голове.
– С ума сойти можно, как же вы чувствительны, – заметил Эдуар, – от малейшего комплимента вы чуть в обморок не хлопаетесь. Можно подумать, что ваше единственное желание – быть незаметной. И вам это – с большим или меньшим успехом – удастся, но такое поведение преступно. Время проходит, назад его не вернуть. С каждым годом ваши шансы на настоящую жизнь – а под настоящей жизнью я имею в виду любовь – сокращаются. Постепенно ваше тело иссохнет, морщины покроют ваше прекрасное лицо, которое пока не поддается старению, грудь станет дряблой, а в улыбке вы будете показывать искусственные зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
С сегодняшнего дня мисс Маргарет займется твоим религиозным воспитанием. Для этого она использует старый катехизис, благодаря которому приобщилась к религии я сама. Этот катехизис написан более шестидесяти лет назад попечением Гренобльской епархии, а я была пансионеркой в одном католическом учебном заведении этого города. В нем не хватает нескольких страниц, некоторые понятия были пересмотрены, но это не имеет значения: я хочу, чтобы ты приобщился к религии благодаря той же книге, по которой начинала учиться я сама! Ты не возражаешь?
– Да будет так, как вы хотите, матушка.
После обеда Эдуар отправился в почтовое отделение, где его уже ждал факс. Банан составил список из восьми переднеприводных автомобилей, снабдив их необходимыми данными: дата выпуска, номер шасси, номер мотора и так далее. Укрывшись в нише, Эдуар изучал этот документ и вдруг увидел, как в почтовое отделение вошла герцогиня Гролофф. Хотя она была весьма пухленькой особой, а физиономия ее блестела, как калифорнийское яблоко, герцогиня напоминала только что причесанного пуделя. Ощущалось в ней нечто жизнерадостно-трепещущее. На женщине был костюм немецкого стиля – серо-фиолетового цвета, с воротничком из черного бархата, белая блузка и кожаные перчатки; вся она была увешана драгоценностями, больше подходящими для вечернего приема в замке, чем для вылазки в город за покупками.
Войдя в телефонную кабину, женщина набрала номер и принялась громко разговаривать, как это делают большинство немецкоговорящих швейцарцев: на немецком языке и его диалектах можно только орать, кажется, что они созданы для перепалки, а не для обычного разговора.
Хейди изъяснялась на исковерканном французском языке, путалась в родах и спряжениях глаголов, делала весьма смелые ударения.
Ее собеседником был некий Эрнст (должно быть, по-настоящему его звали Эрнест, потому что герцогиня обращалась к нему по-французски). Нежным голоском она называла его «сумасшедшим бэби», затем «милашкой», потом заявила, что скоро придет к нему и, как он и советовал, она надела «шварц друсики». Хейди также пообещала своему собеседнику, что съест его «всего совсем», почмокала губами, изображая поцелуи, и повесила трубку.
Ситуация позабавила Эдуара, и он отправился вслед за герцогиней Хейди, когда та вышла из здания почты. Далеко она не ушла. Пройдя несколько сот метров по улице Сюисс, женщина вошла в парикмахерскую, вывеска которой гласила: «Грация и красота. Эрнест Калиссон». Эдуар увидел стоявшие рядком четыре кресла, три из которых были заняты дамами, озабоченными своими прическами. Войдя в зал, герцогиня сразу же исчезла из поля зрения.
Подойдя поближе, Бланвен увидел прямо напротив входа в салон лестницу. Раздвижная перегородка отделяла зал от служебного помещения. Славная Хейди двинулась по направлению к лестнице. Сам хозяин салона со щеткой в руках орудовал над головой увядшей семидесятилетней женщины. Препоручив клиентку заботам одной из своих помощниц в необычайно короткой юбке-шортах, он поднялся по лестнице. Эдуар подумал, что парикмахер похож на Фаусто, любовника его матери; можно было подумать, что именно этот тип мужчин особо притягивает к себе женщин, стоявших на пороге своего шестидесятилетия.
Сам факт супружеской измены герцогини позабавил Эдуара. Объяснением могли служить мафусаилов возраст и хилый вид Гролоффа, но есть люди – и герцогиня была из их числа, – чьи любовные утехи можно представить себе, только если сильно напряжешь воображение.
Подталкиваемый каким-то шаловливым бесенком, Бланвен вошел в салон и без тени смущения поднялся по лестнице. На площадке второго этажа дверь была приоткрыта. Из ближайшей комнаты до него донеслось хихиканье обхаживаемой толстухи. Эдуар решительно пошел по коридору, увидел другую дверь. Хихиканье сменилось стонами.
Совершенно потеряв чувство стыда, Бланвен открыл дверь. Представившееся его глазам зрелище не разочаровало его. Задрав юбку до самой талии, толстуха Хейди лежала поперек кровати, широко раскинув ноги. На ней были чулки с черным поясом, черные же соблазнительные трусики парикмахер постарался отодвинуть как можно дальше, чтобы удобнее было полизать герцогиню в самое интимное местечко. Как настоящий профессионал, месье Калиссон усугублял счастье дамы при помощи скрещенных среднего и указательного пальцев, водя ими вверх и вниз – движение, способное вызвать любовь партнерши, – даже если вместо пальцев у мужчины протезы, правда, более или менее гибкие.
При виде подобного распутства на грани гротеска у Эдуара кровь прилила к вискам.
– Так ли должна вести себя герцогиня? – прошептал он, как бы разговаривая сам с собой.
Парикмахерских дел мастер, чьи уши были зажаты мощными ляжками мадам Гролофф, ничего не услышал, зато его партнерша резко подскочила, чуть не вырвав добычу из уст Эрнеста. Перегнувшись всей верхней половиной туловища, Хейди смогла разглядеть незваного пришельца.
«Боже Всемогущий, – подумала Хейди на своем родном языке, – за что Вы так наказываете меня!»
Понимая, что происходит нечто ненормальное, парикмахер прекратил свои ласки и явил миру свое лицо с блестящими губами.
Увидев в комнате Эдуара, он пришел в ярость.
– Какого черта вам здесь надо, именно вам? – без всякого намека на любезность осведомился Эрнест.
Это «именно вам» усиливало резкость вопроса.
Не отвечая, Эдуар развернулся и вышел из комнаты, провожаемый проклятиями парикмахера, которого герцогиня тщетно пыталась успокоить. Бодрым шагом Бланвен дошел до очаровательного порта Шуазель, где в золотисто-коричневом оцепенении пританцовывали на воде хрупкие парусники. Эдуар вошел в кафе и заказал себе пива. За соседним столиком мужчина, одетый как марсельский моряк, рассказывал байки случайным слушателям, заглянувшим сюда пропустить по стаканчику. Бланвену подумалось, что все здесь дышало умиротворением, успокаивающим, счастливым умиротворением, какое бывает на некоторых курортах. Дело шло к лету, несмотря на переменчивую погоду. Дожди были недолгими, впрочем, и солнце не очень-то баловало. Тут ощущалась чисто швейцарская неподвижность, спокойная и мягкая, вселявшая уверенность в людей, живущих за пределами Гельвеции.
Опасность, которая поджидала во Франции, не тяготила Эдуара: он не придавал ей почти что никакого значения. Перспектива зажить княжеской жизнью была интересной, но особо не привлекала Бланвена. Он не испытывал ни малейшего желания играть роль князя, ему хотелось стать настоящим князем, поняв смысл своих функций. Как настоящий работяга, он желал выполнить неожиданно свалившуюся на него задачу. Главное – не допускать праздности, Чем грешил его отец. Не поддаваться тепличным условиям жизни в изгнании. В Эдуаре жило смутное чувство долга. Ему надо будет накрепко выучить историю Черногории; а может быть, в нынешние, более либеральные, времена существует возможность монархии в этой стране? Он должен отправиться туда, пока он еще зовется Бланвеном и является обладателем французского паспорта. Узнать общественное мнение, проанализировать политику правительства.
Такое решение привело Эдуара в восторг. Никогда прежде он не испытывал подобного прилива энтузиазма.
Это была скромная книжечка небольшого формата с обложкой цвета папье-маше и матерчатым корешком. В ней не хватало страниц, а оставшиеся были большей частью оторваны и вложены. Под епископским гербом было написано черными буквами: «Для пользования в Гренобльской епархии»; затем чуть ниже, вязью из усиков виноградной лозы, было выведено: «Гренобль, Феликс Дарделе, Печатник – Издатель, 4, Гранд-рю, 4». Книжечка пахла пожелтевшей бумагой, к этому запаху примешивался смутный аромат лилий.
– Волнующе, – вздохнул Эдуар.
Он старался представить себе княгиню Гертруду маленькой девочкой безукоризненного поведения, обучающейся в религиозной школе для царственных отпрысков; как она комментирует церковные песнопения, собранные в этой потрепанной книжечке. Наверное, она была благонравным ребенком, но решительно настроенной достойно встретить все удары, которые ей уготовит судьба.
Гертруда решила, что мисс Маргарет будет давать внуку уроки катехизиса в библиотеке – место там уединенное, никто туда ходит. Всю обстановку составляли только книжные полки, заполненные книгами в переплетах, а также кресло, диван и министерский письменный стол – трудно определить, в каком стиле он выполнен/ Ставни единственного окна постоянно закрыты, и помещение освещалось лишь люстрой о трех слабых лампочках с пергаментным абажуром, загаженным мухами.
Очень прямо, сжав колени, мисс Маргарет сидела в кресле. На ней было светло-голубое платье с белым воротничком, какое носят пансионерки. Между скромными грудями повис золотой крестик на цепочке. Женщина почти что не употребляла косметики, только пудра охряного цвета, скрывавшая ее веснушки, да чуть-чуть помады на губах. Стянутые на затылке волосы усиливали впечатление худобы. Эта женщина, которой скоро должно было исполниться сорок лет, сохраняла все повадки подростка; в ее ясном взоре читалась чрезмерная скромность – плохо сдерживаемая, близкая к испугу. Жизнь пугала ее, она чувствовала себя в безопасности под охраной маленькой низложенной княгини, чья энергия защищала мисс Маргарет.
Женщина сжимала в своих тонких руках книжечку, стараясь не выронить отклеившиеся страницы.
– Монсеньор, – начала Маргарет, и ее голос зазвучал, как флейта, английский же акцент придавал ему совершенную неотразимость, – в этом катехизисе не хватает первых страниц. Вполне возможно, что речь идет об обращении к читателю и о прологе, потому что затем следует глава, названная «Первая часть», в которой рассматриваются следующие вопросы: «истины о спасении, или истины, в которые должно верить, если хочешь достичь вечной жизни».
– А что такое вечная жизнь? – спросил небрежно Эдуар.
Мисс Маргарет опустила катехизис и взглянула на своего ученика; невежество Эдуара и, соответственно, масштаб ее задачи ужаснули ее.
– Монсеньор, – мужественно начала мисс Маргарет, – как вы думаете, что происходит с человеком, когда он умирает?
– Он прекращает жить! – ответил князь. Учительница чуть не задохнулась, но быстро взяла себя в руки:
– Прекращает жить тело. А как быть с душой?
– Душа подчинена телу, – уверил Эдуар мисс Маргарет. – Думаю, что они необходимы друг другу, но мне кажется совершенно очевидным, что тело более необходимо душе, чем душа телу. Маргарет перекрестилась.
– О! Монсеньор, вы кощунствуете, сами не осознавая этого: тело – всего лишь жалкая плотская оболочка души.
Эдуар с улыбкой взглянул на свою учительницу:
– Жалкая оболочка или нет, но ваша мне нравится, – сказал он.
Маргарет сделалась пунцовой, как мак, при этом взгляд ее стал отсутствующим, будто ее внезапно и сильно ударили по голове.
– С ума сойти можно, как же вы чувствительны, – заметил Эдуар, – от малейшего комплимента вы чуть в обморок не хлопаетесь. Можно подумать, что ваше единственное желание – быть незаметной. И вам это – с большим или меньшим успехом – удастся, но такое поведение преступно. Время проходит, назад его не вернуть. С каждым годом ваши шансы на настоящую жизнь – а под настоящей жизнью я имею в виду любовь – сокращаются. Постепенно ваше тело иссохнет, морщины покроют ваше прекрасное лицо, которое пока не поддается старению, грудь станет дряблой, а в улыбке вы будете показывать искусственные зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56