Ты из той же породы, и я горжусь тобой.
Она поцеловала его в губы. Ее тонкие, увядшие, но твердые губы отпечатались на его губах, как печать.
– Теперь пойдем поблагодарим мисс Маргарет, которая нам так помогла. Она необыкновенная девушка, еще один подарок, посланный мне небесами.
* * *
Во время приема Маргарет держалась так скромно, что ее почти не было видно. Она умела раствориться в окружающей обстановке, появлялась незаметно – деятельная, невозмутимая, внимательная к гостям.
Она жила в левом крыле замка, противоположном тому, где находилась комната Гертруды, что удивляло, ибо пожилые дамы не имели привычки отпускать далеко от себя своих компаньонок.
Ее жилище состояло из огромной комнаты, разделенной на две половины: альков, в котором царствовала кровать с балдахином, и рабочий кабинет с письменным столом в стиле Мазарини и картотекой с вращающимися табличками. Здесь она проводила все свободное время, записывая воспоминания, которыми княгиня, когда бывала в настроении, делилась с ней. Это были разрозненные замечания, относящиеся к жизни при черногорском дворе в пору последней войны.
Эдуар никогда не переступал порога этой комнаты, и вот в ту минуту, когда ему надо было постучать, его охватила смутная радость. Сделав усилие над собой, он слегка постучал раз, потом второй, но никто не отозвался. Для очистки совести он подергал большую медную задвижку, дверь податливо отворилась. Он не вошел, а лишь просунул голову, чтобы позвать. Тонкая игра зеркал открыла ему постель, окутанную сумерками. На ней, поперек, лежала мисс Маргарет в махровом желтом пеньюаре, с повязанным на голове банным полотенцем. Она крепко спала в беспомощной позе женщины, сраженной усталостью.
Вернувшись к себе, она, должно быть, приняла душ и не смогла устоять перед желанием прилечь на минуту. Сон захватил ее в этой привлекательной позе. Эдуар должен был бы незаметно уйти, однако он вошел и закрыл дверь. Комната была пропитана тонким ароматом, который источал букет, составленный из цветов парка.
Ее поза тронула Эдуара. Голова ее склонилась набок, левая рука, сжатая в кулачок, – под подбородком, правая над головой, ноги согнуты. Одна пола пеньюара приподнялась, обнажив бедро. Эдуар увидел, что мисс Маргарет была не худой, наоборот, в меру упитанной. Небрежно повязанная чалма плохо удерживала мокрые волосы, светлые пряди потемнели от воды. Князь, взволнованный, вспомнил гравюру, изображавшую Шарлотту Корде, закалывающую кинжалом Марата.
Это было мгновение хмельных, опьяняющих чувств, которые он ранее никогда не испытывал. На цыпочках он приблизился к кровати, схватив на ходу стул, покрытый старой тканью, вышитой крестиком. Эдуар сидел в двух метрах от спящей. Он оставался неподвижен и глядел на нее, как смотрят на незыблемый океан, или на огонь в очаге, с восхищением, полным безмятежности и покоя, которое обычно свойственно избранникам судьбы.
Он любовался совершенством ее линий, очаровательным золотистым муравейником ее веснушек, изяществом маленьких рук, удивляясь, что прежде не замечал, как эта женщина красива. Сидя на маленьком стульчике, он старался не двигаться и затаил дыхание. Он похолодел, обнаружив Маргарет в такой позе: эта одежда, эта бессознательная непринужденность, этот волшебный полумрак кровати и чувство, которое он испытывал, не имели ничего общего с физическим влечением.
Вдруг хрупкий стул, на котором Эдуар сидел, не выдержал тяжести его тела: одна ножка подломилась, князь тяжело рухнул на пол.
Мисс Маргарет тотчас проснулась и завопила от ужаса. Эдуар попытался подняться, но никак не мог справиться с ногой, которая неудачно подвернулась и застряла. Он, должно быть, выглядел смешно. Красный и смущенный, он стоял на коленях перед кроватью и выглядел, должно быть, настолько нелепо, что, преодолев собственные смущение и замешательство, Маргарет рассмеялась.
– Что вы здесь делали, Ваша светлость?
Он в свою очередь улыбнулся наконец, поднялся и сел на краешек постели. Она живо вскочила в кровати и запахнула свой пеньюар.
– Я пришел вас поблагодарить, – ответил Эдуар.
– Поблагодарить? Но за что?
– За то, что вы так хорошо подготовили меня к этому празднику. Я стучал, но вы не услышали, тогда я позволил себе войти. Увидя вас такой дивной и чудесной в этом пеньюаре, я не мог не поддаться искушению, чтобы не посмотреть, как вы спите. Я знаю, что это невежливо, и я прошу вас меня простить. Но я ни о чем не жалею: зрелище стоило того.
Маргарет покраснела и отвела глаза. Она сидела в неловкой позе, забившись в угол кровати, озабоченная лишь тем, чтобы удерживать свой пеньюар запахнутым.
– Я хочу вам признаться, – сказал князь, – до этого момента я не знал, что вы такая красивая.
Она пожала плечами с искренним сомнением.
– Если вы мне не верите, тем лучше! – продолжал Эдуар. – Это доказывает вашу скромность.
Он посмотрел на нее в упор. Она хотела подняться и уйти, но Эдуар вытянул ногу, как бы преграждая ей путь.
– Не разыгрывайте из себя оскорбленную добродетель, я вас умоляю. Разве я похож на солдафона? К тому же, насколько я знаю, князья больше не обладают правом первой ночи.
Она грустно улыбнулась, но в этой улыбке все еще сквозил страх.
– Садитесь рядом, мисс Маргарет. – И так как она не сдвинулась с места, он спросил: – Вас пугает кровать?
Он взял ее за руку и попытался привлечь к себе; тогда Маргарет согласилась осторожно присесть в полуметре от Эдуара.
– Как вы здесь живете? – спросил он. Она по-прежнему молчала, и он настаивал:
– Вы не хотите отвечать?
Маргарет покачала головой:
– Могу ответить, Ваша светлость. Моя жизнь – это ваша бабушка, этот замок и то, чем я здесь занимаюсь.
– Вы давно тут?
– Мне кажется, что всегда.
– Расскажите!
– Мой отец был придворным органистом и органистом собора в Токоре. После освобождения он вернулся к себе в Ирландию и через несколько лет встретил мою мать – она пела в одном из дублинских хоров. Он продолжал переписываться с вашей бабушкой, и ему даже случалось наносить ей визиты и играть для нее в часовне.
В 1972 году погиб ваш отец. Ваша бабушка пожелала, чтобы мой отец вел органную партию в заупокойной мессе. Он приехал сюда вместе с женой и дочерью. Мне было тогда пятнадцать лет; мне кажется, я понравилась княгине. Ее компаньонкой была дама по имени Малева, которая мне не понравилась, но княгиня была ею довольна.
Вскоре после похорон князя Сигизмонда эта дама Малева покинула дворец. Я думаю, ее отъезд привел вашу бабушку в замешательство и растерянность, Ваша светлость. В тот год, по роковой случайности, мои родители погибли в железнодорожной катастрофе: пригородный поезд, в котором они ехали, сошел с рельсов. Я сообщила эту печальную весть княгине, и она тут же предложила мне приехать жить в Версуа. И с тех пор я никуда не уезжала.
– А любовь? – спросил Эдуар. Она растерялась.
– Должен ли я думать, что со времени вашего приезда сюда, то есть со времени вашей юности, у вас не было мужчины, Маргарет?
Она кивнула.
– И бабушка этим никогда не интересовалась? – настаивал Эдуар.
– Это ее не касается.
Он смотрел на нее почти с состраданием. Девственность тридцатипятилетней женщины казалась ему насилием над природой.
Он взорвался:
– Но, в конце концов, вас, должно быть, это беспокоило? Ваше тело не может молчать! Оно требует! Оно умирает от желания любви…
Ему в голову пришла мысль:
– Может, вы лесбиянка?
Она невероятно оскорбилась и перекрестилась со стоном.
– О! Боже мой!
Затем она трогательно воскликнула:
– Ваша светлость! Сжальтесь, не говорите мне больше об этих вещах.
– Напротив, Маргарет, поговорим об этом! Вы же не собираетесь умереть девственницей, как… я хочу сказать, как Жанна д'Арк, но вы, вероятно, полагаете, что она ею не была, находясь среди всех этих лихих парней!
Эдуар положил свою руку на ее плечо; женщина хотела уклониться, но он живо сказал: «Нет!» Маргарет ощутила силу его правой руки.
– Я тебя сейчас поцелую, – объявил Эдуар. Она отрицательно покачала головой. Князь склонился к ее уху:
– Ты великолепна, ты умна, но нужно, чтоб ты тоже знала, что ты самка, Маргарет.
Эдуар слегка коснулся ее губ – это была нежная ласка. Потом он решил дать ей возможность прийти в себя. Его губы вернулись к ее уху, и он прошептал:
– Нам некуда торопиться, мой ангел. Успокойся. Оставь дверь открытой этой ночью, я приду тебя поцеловать и буду приходить в следующие ночи – только чтобы поцеловать, Маргарет, только для этого. Если однажды мы решимся на большее, то лишь при твоем согласии.
Он снова коснулся ее губ.
– Я хочу насладиться твоим дыханием, малышка. Ты мне безумно нравишься.
Он покинул ее, одергивая свой помятый мундир.
25
Эдуар опустил передние стекла своей машины из-за сильной жары, которая в этот день царила в Париже. Едкий запах расплавленного гудрона ударил ему в нос, и он начал задыхаться словно в приступе астмы. Эдуар не выносил запаха гари, запаха расплавленного асфальта, запаха жареных каштанов; каждый раз от этих запахов у него случалось удушье.
За два месяца, что Эдуара не было в Париже, строительная площадка сильно изменилась. Первое, что его поразило, это три вагончика вместо одного. Они были похожи на причудливую деревню! Между вагончиками разбили небольшую площадку, поросшую травой, в центре была высажена высокая ель. Бульдозер исчез, уступив место гудронатору с пылающей топкой. Он выхаркивал густую чернильную кровь на рыхлую почву. Два рабочих-араба суетились под началом старого Монготье. Они двигались осторожно, поливая гравий жидким гудроном.
Взгромоздившись на приставную лестницу, Розина в голубом халате, надетом на спортивный костюм и перевязанном красным поясом, красила один из вагончиков под страшный грохот транзистора, стоявшего на лестничной ступеньке. Она повернулась спиной к свету и не видела, как приехал сын.
Эдуар ногой выключил транзистор. Розина опустила глаза, заметила его и завопила от радости.
– Вот ты наконец, сволочной князь! – в восторге закричала Розина, обнимая сына.
– Скажи-ка, а тут перемены! – сказал Эдуар, показывая на котлован глубиной приблизительно в четыре метра. – Зачем тебе окружная дорога?
– Секрет! – прыснула Розина. Она напоминала задорного порывистого сорванца.
– Ты что-то собираешься строить в центре?
– Тайна!
– Ты самая настоящая ослиная башка, мама! Скажи мне, эти грандиозные строительные работы стоят дорого?
– Я беру самые выгодные кредиты, я жалуюсь на бедственное положение, я кокетничаю, пытаясь очаровать. Времена действительно тяжелые, и предприятия предпочитают скорее обходиться нулевой прибылью, нежели платить деньги своим наемным рабочим, которые стараются их облапошить. А еще вот что. Меня приятно удивила ба: представь себе, что у этой скрытницы были деньги. Двести пятьдесят тысяч франков в чеках казначейства, в фондах ее чертовой партии. Коммунизм иногда бывает прекрасен!
– Даже коммунисты предпочитают оставлять наследство своим детям, – заявил Эдуар. – Это типично для французов! Зачем тебе эти два новых вагона, ты хочешь устроить лагерь отдыха?
– Мне теперь понадобятся раздевалки, – ответила Розина. Она тут же прикусила язык, опомнившись, что проговорилась.
Эдуар и в самом деле ухватился за эти слова.
– Значит, раздевалки; стало быть, ты собираешься принимать народ, который станет использовать твой участок.
Он направился к котловану, рассматривая его рельеф и пытаясь догадаться о его конечном предназначении. Но Эдуар зря ломал голову, так как не находил ответа на мучившие его вопросы.
Эти мысли вызвали у него воспоминания о погибшем таксисте, которого Мари-Шарлотт похоронила на стройке. Если она не солгала, то где сейчас останки шофера? Эдуар окинул взглядом пространство, так и не сумев составить никакого мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Она поцеловала его в губы. Ее тонкие, увядшие, но твердые губы отпечатались на его губах, как печать.
– Теперь пойдем поблагодарим мисс Маргарет, которая нам так помогла. Она необыкновенная девушка, еще один подарок, посланный мне небесами.
* * *
Во время приема Маргарет держалась так скромно, что ее почти не было видно. Она умела раствориться в окружающей обстановке, появлялась незаметно – деятельная, невозмутимая, внимательная к гостям.
Она жила в левом крыле замка, противоположном тому, где находилась комната Гертруды, что удивляло, ибо пожилые дамы не имели привычки отпускать далеко от себя своих компаньонок.
Ее жилище состояло из огромной комнаты, разделенной на две половины: альков, в котором царствовала кровать с балдахином, и рабочий кабинет с письменным столом в стиле Мазарини и картотекой с вращающимися табличками. Здесь она проводила все свободное время, записывая воспоминания, которыми княгиня, когда бывала в настроении, делилась с ней. Это были разрозненные замечания, относящиеся к жизни при черногорском дворе в пору последней войны.
Эдуар никогда не переступал порога этой комнаты, и вот в ту минуту, когда ему надо было постучать, его охватила смутная радость. Сделав усилие над собой, он слегка постучал раз, потом второй, но никто не отозвался. Для очистки совести он подергал большую медную задвижку, дверь податливо отворилась. Он не вошел, а лишь просунул голову, чтобы позвать. Тонкая игра зеркал открыла ему постель, окутанную сумерками. На ней, поперек, лежала мисс Маргарет в махровом желтом пеньюаре, с повязанным на голове банным полотенцем. Она крепко спала в беспомощной позе женщины, сраженной усталостью.
Вернувшись к себе, она, должно быть, приняла душ и не смогла устоять перед желанием прилечь на минуту. Сон захватил ее в этой привлекательной позе. Эдуар должен был бы незаметно уйти, однако он вошел и закрыл дверь. Комната была пропитана тонким ароматом, который источал букет, составленный из цветов парка.
Ее поза тронула Эдуара. Голова ее склонилась набок, левая рука, сжатая в кулачок, – под подбородком, правая над головой, ноги согнуты. Одна пола пеньюара приподнялась, обнажив бедро. Эдуар увидел, что мисс Маргарет была не худой, наоборот, в меру упитанной. Небрежно повязанная чалма плохо удерживала мокрые волосы, светлые пряди потемнели от воды. Князь, взволнованный, вспомнил гравюру, изображавшую Шарлотту Корде, закалывающую кинжалом Марата.
Это было мгновение хмельных, опьяняющих чувств, которые он ранее никогда не испытывал. На цыпочках он приблизился к кровати, схватив на ходу стул, покрытый старой тканью, вышитой крестиком. Эдуар сидел в двух метрах от спящей. Он оставался неподвижен и глядел на нее, как смотрят на незыблемый океан, или на огонь в очаге, с восхищением, полным безмятежности и покоя, которое обычно свойственно избранникам судьбы.
Он любовался совершенством ее линий, очаровательным золотистым муравейником ее веснушек, изяществом маленьких рук, удивляясь, что прежде не замечал, как эта женщина красива. Сидя на маленьком стульчике, он старался не двигаться и затаил дыхание. Он похолодел, обнаружив Маргарет в такой позе: эта одежда, эта бессознательная непринужденность, этот волшебный полумрак кровати и чувство, которое он испытывал, не имели ничего общего с физическим влечением.
Вдруг хрупкий стул, на котором Эдуар сидел, не выдержал тяжести его тела: одна ножка подломилась, князь тяжело рухнул на пол.
Мисс Маргарет тотчас проснулась и завопила от ужаса. Эдуар попытался подняться, но никак не мог справиться с ногой, которая неудачно подвернулась и застряла. Он, должно быть, выглядел смешно. Красный и смущенный, он стоял на коленях перед кроватью и выглядел, должно быть, настолько нелепо, что, преодолев собственные смущение и замешательство, Маргарет рассмеялась.
– Что вы здесь делали, Ваша светлость?
Он в свою очередь улыбнулся наконец, поднялся и сел на краешек постели. Она живо вскочила в кровати и запахнула свой пеньюар.
– Я пришел вас поблагодарить, – ответил Эдуар.
– Поблагодарить? Но за что?
– За то, что вы так хорошо подготовили меня к этому празднику. Я стучал, но вы не услышали, тогда я позволил себе войти. Увидя вас такой дивной и чудесной в этом пеньюаре, я не мог не поддаться искушению, чтобы не посмотреть, как вы спите. Я знаю, что это невежливо, и я прошу вас меня простить. Но я ни о чем не жалею: зрелище стоило того.
Маргарет покраснела и отвела глаза. Она сидела в неловкой позе, забившись в угол кровати, озабоченная лишь тем, чтобы удерживать свой пеньюар запахнутым.
– Я хочу вам признаться, – сказал князь, – до этого момента я не знал, что вы такая красивая.
Она пожала плечами с искренним сомнением.
– Если вы мне не верите, тем лучше! – продолжал Эдуар. – Это доказывает вашу скромность.
Он посмотрел на нее в упор. Она хотела подняться и уйти, но Эдуар вытянул ногу, как бы преграждая ей путь.
– Не разыгрывайте из себя оскорбленную добродетель, я вас умоляю. Разве я похож на солдафона? К тому же, насколько я знаю, князья больше не обладают правом первой ночи.
Она грустно улыбнулась, но в этой улыбке все еще сквозил страх.
– Садитесь рядом, мисс Маргарет. – И так как она не сдвинулась с места, он спросил: – Вас пугает кровать?
Он взял ее за руку и попытался привлечь к себе; тогда Маргарет согласилась осторожно присесть в полуметре от Эдуара.
– Как вы здесь живете? – спросил он. Она по-прежнему молчала, и он настаивал:
– Вы не хотите отвечать?
Маргарет покачала головой:
– Могу ответить, Ваша светлость. Моя жизнь – это ваша бабушка, этот замок и то, чем я здесь занимаюсь.
– Вы давно тут?
– Мне кажется, что всегда.
– Расскажите!
– Мой отец был придворным органистом и органистом собора в Токоре. После освобождения он вернулся к себе в Ирландию и через несколько лет встретил мою мать – она пела в одном из дублинских хоров. Он продолжал переписываться с вашей бабушкой, и ему даже случалось наносить ей визиты и играть для нее в часовне.
В 1972 году погиб ваш отец. Ваша бабушка пожелала, чтобы мой отец вел органную партию в заупокойной мессе. Он приехал сюда вместе с женой и дочерью. Мне было тогда пятнадцать лет; мне кажется, я понравилась княгине. Ее компаньонкой была дама по имени Малева, которая мне не понравилась, но княгиня была ею довольна.
Вскоре после похорон князя Сигизмонда эта дама Малева покинула дворец. Я думаю, ее отъезд привел вашу бабушку в замешательство и растерянность, Ваша светлость. В тот год, по роковой случайности, мои родители погибли в железнодорожной катастрофе: пригородный поезд, в котором они ехали, сошел с рельсов. Я сообщила эту печальную весть княгине, и она тут же предложила мне приехать жить в Версуа. И с тех пор я никуда не уезжала.
– А любовь? – спросил Эдуар. Она растерялась.
– Должен ли я думать, что со времени вашего приезда сюда, то есть со времени вашей юности, у вас не было мужчины, Маргарет?
Она кивнула.
– И бабушка этим никогда не интересовалась? – настаивал Эдуар.
– Это ее не касается.
Он смотрел на нее почти с состраданием. Девственность тридцатипятилетней женщины казалась ему насилием над природой.
Он взорвался:
– Но, в конце концов, вас, должно быть, это беспокоило? Ваше тело не может молчать! Оно требует! Оно умирает от желания любви…
Ему в голову пришла мысль:
– Может, вы лесбиянка?
Она невероятно оскорбилась и перекрестилась со стоном.
– О! Боже мой!
Затем она трогательно воскликнула:
– Ваша светлость! Сжальтесь, не говорите мне больше об этих вещах.
– Напротив, Маргарет, поговорим об этом! Вы же не собираетесь умереть девственницей, как… я хочу сказать, как Жанна д'Арк, но вы, вероятно, полагаете, что она ею не была, находясь среди всех этих лихих парней!
Эдуар положил свою руку на ее плечо; женщина хотела уклониться, но он живо сказал: «Нет!» Маргарет ощутила силу его правой руки.
– Я тебя сейчас поцелую, – объявил Эдуар. Она отрицательно покачала головой. Князь склонился к ее уху:
– Ты великолепна, ты умна, но нужно, чтоб ты тоже знала, что ты самка, Маргарет.
Эдуар слегка коснулся ее губ – это была нежная ласка. Потом он решил дать ей возможность прийти в себя. Его губы вернулись к ее уху, и он прошептал:
– Нам некуда торопиться, мой ангел. Успокойся. Оставь дверь открытой этой ночью, я приду тебя поцеловать и буду приходить в следующие ночи – только чтобы поцеловать, Маргарет, только для этого. Если однажды мы решимся на большее, то лишь при твоем согласии.
Он снова коснулся ее губ.
– Я хочу насладиться твоим дыханием, малышка. Ты мне безумно нравишься.
Он покинул ее, одергивая свой помятый мундир.
25
Эдуар опустил передние стекла своей машины из-за сильной жары, которая в этот день царила в Париже. Едкий запах расплавленного гудрона ударил ему в нос, и он начал задыхаться словно в приступе астмы. Эдуар не выносил запаха гари, запаха расплавленного асфальта, запаха жареных каштанов; каждый раз от этих запахов у него случалось удушье.
За два месяца, что Эдуара не было в Париже, строительная площадка сильно изменилась. Первое, что его поразило, это три вагончика вместо одного. Они были похожи на причудливую деревню! Между вагончиками разбили небольшую площадку, поросшую травой, в центре была высажена высокая ель. Бульдозер исчез, уступив место гудронатору с пылающей топкой. Он выхаркивал густую чернильную кровь на рыхлую почву. Два рабочих-араба суетились под началом старого Монготье. Они двигались осторожно, поливая гравий жидким гудроном.
Взгромоздившись на приставную лестницу, Розина в голубом халате, надетом на спортивный костюм и перевязанном красным поясом, красила один из вагончиков под страшный грохот транзистора, стоявшего на лестничной ступеньке. Она повернулась спиной к свету и не видела, как приехал сын.
Эдуар ногой выключил транзистор. Розина опустила глаза, заметила его и завопила от радости.
– Вот ты наконец, сволочной князь! – в восторге закричала Розина, обнимая сына.
– Скажи-ка, а тут перемены! – сказал Эдуар, показывая на котлован глубиной приблизительно в четыре метра. – Зачем тебе окружная дорога?
– Секрет! – прыснула Розина. Она напоминала задорного порывистого сорванца.
– Ты что-то собираешься строить в центре?
– Тайна!
– Ты самая настоящая ослиная башка, мама! Скажи мне, эти грандиозные строительные работы стоят дорого?
– Я беру самые выгодные кредиты, я жалуюсь на бедственное положение, я кокетничаю, пытаясь очаровать. Времена действительно тяжелые, и предприятия предпочитают скорее обходиться нулевой прибылью, нежели платить деньги своим наемным рабочим, которые стараются их облапошить. А еще вот что. Меня приятно удивила ба: представь себе, что у этой скрытницы были деньги. Двести пятьдесят тысяч франков в чеках казначейства, в фондах ее чертовой партии. Коммунизм иногда бывает прекрасен!
– Даже коммунисты предпочитают оставлять наследство своим детям, – заявил Эдуар. – Это типично для французов! Зачем тебе эти два новых вагона, ты хочешь устроить лагерь отдыха?
– Мне теперь понадобятся раздевалки, – ответила Розина. Она тут же прикусила язык, опомнившись, что проговорилась.
Эдуар и в самом деле ухватился за эти слова.
– Значит, раздевалки; стало быть, ты собираешься принимать народ, который станет использовать твой участок.
Он направился к котловану, рассматривая его рельеф и пытаясь догадаться о его конечном предназначении. Но Эдуар зря ломал голову, так как не находил ответа на мучившие его вопросы.
Эти мысли вызвали у него воспоминания о погибшем таксисте, которого Мари-Шарлотт похоронила на стройке. Если она не солгала, то где сейчас останки шофера? Эдуар окинул взглядом пространство, так и не сумев составить никакого мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56