— Нет. Мне его расспрашивать было ни к чему. А сам он о своих делах никогда не рассказывал…
— Он долго тут оставался?
— Когда три дня, когда четыре… Приносил еду… Или давал денег, чтобы я сходила на рынок… Говорил, что нигде так вкусно не кормят, как здесь…
Мегрэ снова посмотрел на розовое мясо бараньей ноги, на остатки душистого салата. Аппетитно выглядело, ничего не скажешь!
— Сильви была уже с вами?
— Да что вы такое говорите! Ей ведь только двадцать один стукнуло…
— А как вы с ней познакомились?
Заметив, как сразу нахмурилась Сильви, Жажа кинула ей:
— Да комиссару все это прекрасно известно, будет тебе! В тот вечер тут как раз находился Уильям… Мы с ним вдвоем сидели в баре… А тут заявилась Сильви с парнями, которых она подцепила не знаю где, то ли коммивояжеры, то ли еще что-то в этом роде… Уже успели где-то принять… Заказали выпивку… А про нее с первого взгляда стало ясно, что новенькая… Все пыталась их увести до того, пока они совсем не наклюкались… Но как взяться за дело, не представляла… А потом произошло то, что и должно было произойти…
Кавалеры так набрались, что забыли о ней начисто, и ушли, оставив ее здесь… Она — плакать… Призналась нам, что приехала из Парижа на лето и даже не имеет денег, чтобы заплатить за гостиницу… Ну я ее и оставила у себя на ночь… Так и привыкла сюда приходить…
— Похоже, это удел каждого, кто бы ни заглянул сюда! — проворчал Мегрэ.
— А что вы думаете! — воскликнула, просияв, пожилая женщина. — У нас чтут законы гостеприимства!
Понапрасну не переживаем. И принимаем жизнь такой, какая она есть…
Жажа говорила искренне. Ее взгляд медленно спустился на грудь девушки, и она вздохнула:
— Жаль, подпортила себе здоровье… До сих пор видны ребра… Уильям предлагал оплатить ей один месяц в санатории, но она ни в какую…
— Простите! — проговорил Мегрэ. — А Уильям и она…
Разгневанная Сильви вмешалась в разговор:
— Никогда! Это ложь!
И толстушка Жажа, прихлебывая кофе, поспешила растолковать ее ответ:
— Не такой он был человек… Особенно с ней… Но врать не стану, время от времени погуливал…
— С кем?
— С разными… С женщинами, которых подбирал где попало… Но редко… Он не ахти какой был любитель этого дела…
— А в котором часу он ушел от вас в пятницу?
— Сразу после обеда… Около двух было, как сейчас…
— А не сказал, куда идет?
— Он никогда не говорил…
— Сильви находилась здесь?
— Она ушла за пять минут до него.
— И куда же, позвольте узнать? — повернулся к девушке Мегрэ.
Та презрительно огрызнулась:
— Не ваше дело!
— К порту?.. Там вы себе находите?..
— И там, и в других местах!
— А в баре никого, кроме вас, больше не было?
— Никого… Жара стояла сильная… Я даже подремала часок на стуле…
Однако Уильям Браун вернулся на своей машине в Антиб уже в шестом часу!
— А он посещал какие-нибудь другие бары?
— Никуда больше ни ногой! Да разве другой такой сыщешь!
Действительно! Хотя Мегрэ пробыл здесь не более часа, ему уже начало казаться, будто он уже давным-давно знал бар «Либерти». Возможно, оттого, что в нем начисто отсутствовала индивидуальность? Или во всем виновата царившая здесь атмосфера ленивой, расслабленной жизни?
Нет сил встать, уйти. Время замедлило бег. И только стрелки будильника все так же двигались на белесом циферблате. А прямоугольник солнца постепенно бледнел в подвальном окошке.
— Я в газетах прочла… Мне ведь Уильям даже фамилии своей не сказывал… По фотографии лишь и признала… Мы с Сильви поплакали… Зачем он связался с этими двумя женщинами?.. Но в нашем положении в такие дела лучше не вмешиваться, правда?.. Я была уже готова к тому, что с минуты на минуту заявится полиция… И когда вы вышли из бара напротив, мне сразу все стало ясно…
Она говорила медленно. Наполняла рюмки. И потягивала вино небольшими глоточками.
Тот, кто это сделал, самая настоящая сволочь, потому что таких людей, как Уильям, раз, два и обчелся… А мне пришлось повидать немало на своем веку!..
— А он вам рассказывал что-нибудь о своем прошлом?
Жажа вздохнула. Неужели Мегрэ никак не поймет, что в таком доме, как у них, никогда не говорят о прошлом?
— Все, что я могу вам сказать, — так это то, что он был настоящим джентльменом! И очень богатым когда-то, а может, таковым и оставался… Кто знает… Раньше у него водилась яхта, масса слуг…
— Он был грустным человеком?
Она снова вздохнула.
— Вы так и не поняли?.. Вы же видели Яна… Как по-вашему, он грустный?.. Но это не то же самое… А я грустная?.. Однако мы пьем, рассказываем всякие истории, не имеющие конца и от которых иногда хочется плакать…
Сильви смотрела на нее неодобрительно. Правда, она пила лишь кофе, в то время как толстушка Жажа опустошала уже третью рюмку.
— Я очень довольна, что вы пришли, я хоть душу отвела… Мне нечего скрывать, не в чем себя упрекнуть… Но как известно, от полицейских можно ждать чего угодно… И будьте уверены, явись сюда люди из каннской полиции, меня живо посадили бы…
— Уильям много тратил денег?
Она еще не пришла в отчаяние от его неспособности вникнуть в ситуацию?
— Он тратил, но не транжирил… И давал всегда ровно столько, чтобы хватило выпить и закусить… Иногда оплачивал счет за газ и электричество или давал Сильви сотню франков на чулки.
Мегрэ проголодался. А в нескольких сантиметрах от его ноздрей источала пленительный дух баранья нога.
Два отрезанных куска лежали на блюде. Комиссар подхватил один прямо руками, будто он уже успел войти в число завсегдатаев бара, и стал его есть, продолжая беседовать:
— А Сильви водит клиентов сюда?
— Никогда! А то бы нас в два счета прикрыли… Для таких вещей в Канне предостаточно гостиниц!..
Смотря Мегрэ в глаза, Жажа добавила:
— А вы и впрямь думаете, что эти две женщины…
Внезапно она повернула голову в сторону двери.
Сильви немного привстала, чтобы посмотреть сквозь тюль. Хлопнула входная дверь. В бар вошел человек, толкнул дверь в их комнату и удивленно остановился на пороге, заметив незнакомое лицо.
Сильви поднялась со стула. Жажа, похоже, слегка покраснев, обратилась к вошедшему:
— Входи!.. К нам пришел комиссар, который ведет дело об убийстве Уильяма…
Затем, повернувшись в сторону Мегрэ, объяснила:
— Это свой… Жозеф… Работает официантом в казино…
Мегрэ и сам об этом догадался по белой манишке, серому костюму с черным галстуком и лакированным туфлям.
— Я лучше попозже зайду… — проговорил Жозеф.
— Да нет! Входи…
Но тот все еще колебался.
— Я просто шел мимо, вот и решил зайти поздороваться. Кое-что узнал о втором заезде и…
— Вы играете на скачках? — спросил Мегрэ, развернувшись боком к официанту.
— Время от времени… Некоторые посетители кафе сообщают мне кое-какие полезные сведения… Однако мне пора бежать…
И он заспешил прочь, сделав украдкой, как показалось комиссару, какой-то знак Сильви. Та вновь села.
Жажа вздохнула:
— Опять проиграет… Но неплохой парень.
— Мне нужно одеваться! — проговорила Сильви и встала. Полы ее халата широко распахнулись, но в этом движении девушки не чувствовалось намеренного бесстыдства, как если бы ходить в таком виде было для нее самым естественным делом на свете.
Она поднялась по лестнице на второй этаж, и сверху донесся звук ее шагов взад и вперед по комнате. Мегрэ показалось, что толстушка Жажа к чему-то прислушивается.
— Она иногда тоже ходит по магазинам… Бедняжка больше всех потеряла со смертью Уильяма…
Мегрэ резко вскочил, бросился в бар и открыл входную дверь. Но было уже поздно. Жозеф быстрыми шагами, не оборачиваясь, уходил прочь. На первом этаже захлопнулось окно.
— Что это с вами вдруг?
— Так, ничего… одна мысль в голову пришла…
— Может быть, еще рюмочку?.. Послушайте, если вам понравилась баранья ножка…
Спустилась Сильви в темно-синем костюме, и Мегрэ с трудом узнал ее — совсем девчонка! Хотя он и успел вдоволь наглядеться на ее наготу, маленькие дрожащие грудки под белой шелковой рубашкой показались ему по-настоящему соблазнительными. Юбка плотно облегала плоский живот, нервную линию бедер.
На ногах шелковые чулки.
— До вечера!
Сильви в свою очередь поцеловала Жажа в лоб и повернулась к Мегрэ, не зная, как ей поступить. Неужели ей хотелось уйти не попрощавшись или, хуже того, бросить ему напоследок какое-нибудь бранное словцо?
По крайней мере, относилась она к нему явно враждебно. И даже не пыталась скрыть своих чувств.
— До свидания!.. Надеюсь, я вам больше не нужна?
Сказала и напряженно застыла. Подождала немного, а затем решительной походкой вышла из комнаты.
Жажа засмеялась и вновь наполнила рюмки.
— Не обращайте на нее внимания… Совсем еще малышка, несмышленыш. Хотите, я принесу тарелку и вы попробуете моего салатика?
Пустой бар выходил на узкую улочку; наверху, за поворотом лестницы, комнатушка, где небось царил страшный беспорядок; в подвальном окне виднелась часть двора, откуда медленно уходило солнце…
Таков был странный мир, в центре которого перед остатками благоухающего салата находился Мегрэ в компании растолстевшей женщины. А та будто возлежала на собственной пышной груди и вздыхала:
— Со мной, когда я была в ее возрасте, обращались иначе!
Жажа не надо было уточнять свою мысль. Комиссар сразу представил себе, как она стояла где-нибудь возле ворот Сент-Дени или на Монмартре в платье из яркого шелка, а за ней в окно близлежащего бара наблюдал требовательный дружок.
— Сегодня…
Жажа слишком часто прикладывалась к бутылке. Ее глаза, обращенные на Мегрэ, внезапно увлажнились.
Рот по-детски скривился, казалось, еще немного — и польются слезы.
— Вы напомнили мне Уильяма… Он как раз здесь и сидел… И тоже, когда ел, клал трубку возле тарелки…
Плечи у вас одинаковые… А знаете, вы на него похожи!
Она вытерла глаза, но плакать не стала.
Глава 4
Настойка из корня горечавки
Наступил час, когда закатное солнце покрыло все ровным, розовым светом, а испарения от земли стали рассеиваться в прохладе приближавшейся ночи. Мегрэ вышел из бара «Либерти», как обычно выходят из какого-нибудь сомнительного заведения, то есть засунув руки в карманы и надвинув шляпу на глаза. Однако не прошел он и десяти шагов, как ему неожиданно захотелось обернуться и словно убедиться, что все это ему не приснилось.
Но нет, бар находился на своем прежнем месте, и на его узком, окрашенном в грязный коричневый цвет фасаде, зажатом соседними домами, все так же желтели буквы вывески.
За окном торчал горшок с цветами, рядом спала кошка.
Жажа, скорее всего, тоже дремала на задней половине бара, и будильник для нее одной отсчитывал минуты…
В конце улочки жизнь принимала нормальный облик: магазины, прилично одетые люди, автобусы, трамваи, полицейский на посту…
Чуть дальше, правее, начиналась Ла-Круазет, будто сошедшая с рекламных акварельных рисунков, что печатал в богатых иллюстрированных журналах каннский коммерческий профсоюз.
Все было тихо, мирно… Неторопливо прогуливались люди… Бесшумно, будто с выключенными моторами, скользили машины… И светлые яхты на воде…
Хотя Мегрэ и чувствовал себя уставшим и отяжелевшим, возвращаться в Антиб ему не хотелось. Он бесцельно бродил туда-сюда по улицам, то останавливался, сам не зная почему, то шел наугад дальше, и казалось, что сознательная часть его души осталась в клетушке Жажа возле голого стола, за которым в полдень сидели добропорядочный шведский стюард и Сильви с бесстыдно обнаженной грудью.
Каждый месяц в течение десяти лет Уильям Браун жил по нескольку дней в этой душной ленивой атмосфере бок о бок с Жажа, и та после нескольких выпитых рюмок начинала жаловаться на жизнь, а потом засыпала на стуле.
— Ну конечно же, черт возьми, горечавка!
Мегрэ был доволен: ему удалось вспомнить то, что вот уже минут пятнадцать он силился отыскать в памяти, сам даже не отдавая себе в том отчета!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16