А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

С тех пор как комиссар вышел из бара «Либерти», он все время пытался определить возникший в сознании образ и, отбросив всю лишнюю мишуру, понять его суть. И сумел-таки! Вспомнил свой разговор с приятелем, которого как-то раз угощал аперитивом.
— Что ты обычно пьешь?
— Настойку из корня горечавки!
— Что это еще за новая мода?
— Это не мода, старина! А последняя надежда забулдыги. Ты ведь знаешь, что такое горечавка. Сплошная горечь. И даже без спирта. Понимаешь, когда в течение тридцати лет ты вливал в себя самый разный алкоголь, тебе остается только эта горькая гадость, чтобы хоть чем-то пронять самого себя, ощутить вкус во рту…
Вот именно так! Место без порока и зла! Бар, где попадаешь сразу на кухню и где тебя, как старого знакомого, встречает Жажа!
И ты пьешь, пока она возится со стряпней! И идешь покупать говядинку у соседнего мясника! А тут спускается Сильви, заспанная, полуголая, и подставляет лоб для поцелуя, и никому нет никакого дела до ее жалких прелестей.
Не очень чисто, не очень светло. Говорят мало. Тягучая, без особого смысла беседа, как и жизнь самих людей…
И нет внешнего мира, волнений. Только небольшой прямоугольник солнечного света…
Поесть, выпить… Подремать и снова выпить, а потом Сильви оденется, натянет чулочки и отправится на работу…
— Ну пока, крестный!
Разве это не то же самое, что настойка из корня горечавки, о которой ему рассказал приятель? И бар «Либерти» разве не напоминает последнюю гавань для того, кто все видел и все перепробовал в пороке?
Женщины, лишенные красоты, кокетства, желаний, которых ты уже не хочешь и просто целуешь в лоб, даешь сто франков на чулки, а потом спрашиваешь, когда они возвращаются:
— Ну как, хорошо поработала?
Подобные мысли подействовали на Мегрэ угнетающе.
Ему захотелось немного отвлечься, и он остановился перед причалом. Легкая дымка уже начинала стелиться в нескольких сантиметрах от поверхности воды.
Пройдя мимо целого ряда уютных яхт и спортивных парусников, комиссар увидел в десяти метрах от себя матроса, державшего в руках красный флаг с полумесяцем, он шел к большому белому судну с трубами, должно быть принадлежащему какому-нибудь паше.
Неподалеку стояла яхта около сорока метров в длину, и Мегрэ бросилось в глаза ее название, написанное на корме золотыми буквами: «Ардена».
Едва ему припомнилось лицо шведа, сидевшего у Жажа, как, приподняв голову, комиссар увидел его на палубе: стюард в белых перчатках ставил поднос с чаем на ротанговый столик.
Владелец яхты, облокотившись на бортик, разговаривал с двумя девушками и смеялся, демонстрируя превосходные зубы. Веселую компанию от Мегрэ отделял трехметровый трап; пожав плечами, комиссар решительно вступил на него и с трудом удержался от смеха, когда заметил гримасу ужаса, мелькнувшую на лице стюарда.
Бывают в жизни моменты, как, например, этот, когда ты действуешь не потому, что это тебе обещает какую-то пользу, а просто чтобы занять себя или избавиться от ненужных мыслей.
— Простите, месье…
Хозяин яхты перестал смеяться. И, повернувшись к Мегрэ, застыл в ожидании, как и его подруги.
— Один вопрос, если можно. Вы не знаете человека по имени Браун?
— А у него есть судно?
— Было когда-то… Уильям Браун…
Едва ли Мегрэ ждал ответа на свой вопрос.
Он смотрел на стоявшего между двух полуголых девиц мужчину лет сорока пяти и по-настоящему породистого и думал про себя: «Браун был таким же, как он!
Окружал себя хорошо одетыми красотками, каждая деталь туалета которых тщательно продумана и должна порождать желание! Водил их в небольшие увеселительные заведения и угощал посетителей шампанским…»
Мужчина ответил с сильным акцентом:
— Если этот тот самый Браун, о котором я думаю, то ему принадлежало вон то большое судно, стоящее у причала последним… «Пасифик»… Но потом его уже Дважды или трижды продавали и покупали…
— Благодарю вас.
Мужчина и две его подружки не особенно ясно уловили смысл визита Мегрэ. Они смотрели ему вслед, и комиссар услышал за спиной негромкий женский смешок.
«Пасифик»… Из всех судов в порту ему под стать были лишь два, и на одном из них развевался турецкий флаг.
Но от «Пасифика» веяло запустением. Кое-где под облупившейся краской проглядывало железо корпуса.
Медные части позеленели.
На корме виднелась невзрачная табличка: «Продается».
В этот час матросы с яхт, хорошо вымытые и одетые в нарядную с иголочки форму, группами и чуть ли не солдатским строем направлялись в город.
Когда Мегрэ проходил мимо «Ардены», он почувствовал на себе взгляды трех людей с яхты, но подумал, что наверняка стюард тоже следил за ним, спрятавшись в каком-нибудь укромном уголке на палубе.

Улицы были ярко освещены. Однако Мегрэ не без труда отыскал уже знакомый ему гараж, где ему нужно было задать один-единственный вопрос.
— В котором часу в пятницу Браун забрал машину?
Пришлось звать механика.
В пять без каких-то минут! Иначе говоря, он как раз успевал добраться до мыса Антиб.
— Он пришел один? Никто не ждал его на улице? А вы уверены, что он не был ранен?
Уильям Браун покинул бар «Либерти» около двух.
Что же он делал еще целых три часа?
В Канне Мегрэ больше делать было нечего. Он дождался автобуса и, устроившись возле окна, стал рассеянно смотреть на дорогу, на бесконечную вереницу машин с зажженными фарами.
Первым, кого он увидел, выйдя из автобуса на площади Масе, был инспектор Бутиг, сидевший на террасе кафе «Ледник». Увидев комиссара, он тотчас вскочил.
— Вас разыскивают с утра!.. Садитесь… Что будете пить? Официант!.. Два перно…
— Мне не надо!.. Настойку горечавки!.. — проговорил Мегрэ, решивший попробовать, что это за пойло…
— Вначале мне пришлось опросить таксистов. А поскольку ни один из них вас не возил, обратился за помощью к водителям автобусов. Так я и узнал, что вы отправились в Канн!
Как живо он говорил! И с какой неподдельной страстью!
Мегрэ невольно взглянул на своего собеседника округлившимися от удивления глазами, но низкорослый инспектор как ни в чем не бывало продолжал:
— В городе найдется лишь пять или шесть ресторанов, где можно сносно поесть… Я звонил в каждый…
Где вам, черт возьми, удалось пообедать?..
Можно представить, как бы удивился Бутиг, расскажи ему Мегрэ правду: о бараньей ноге и о чесночном салате, приготовленных Жажа, и о рюмочках, и о Сильви…
— Прокурор не желает ничего делать, не посоветовавшись предварительно с вами… У нас ведь новости…
Сын приехал…
— Чей сын?
Мегрэ отпил глоток горечавки и поморщился.
— Сын Брауна… Он находился в Амстердаме, когда…
Нет, что-то сегодня у Мегрэ голова плохо варит. Он пытался сконцентрироваться, но у него никак не получалось.
— У Брауна есть сын?
— Несколько… От законной жены, той, что живет в Австралии… Один из них сейчас в Европе, занимается шерстью…
— Шерстью?
Наверно, в этот момент Бутиг весьма невысоко оценивал умственные способности Мегрэ. Но тот все еще мысленно находился в баре «Либерти»! А точнее, вспоминал официанта кафе, который играл на скачках и с которым Сильви успела переговорить через окно…
— Да! Хозяйство Браунов является одним из наиболее преуспевающих в Австралии. Они выращивают овец и продают шерсть в Европу… Один из его сыновей следит за разведением животных… Другой в Сиднее занимается погрузкой… А третий курсирует от одного европейского порта к другому, в зависимости от того, куда поступает шерсть: в Ливерпуль, Гавр, Амстердам или Гамбург… Как раз он и…
— И что он говорит?
— Что нужно как можно быстрее похоронить его отца, а за деньгами дело не станет… Он очень торопится… Завтра вечером ему уже нужно улетать…
— Он остановился в Антибе?
— Нет! В Жуан-ле-Пене… Но в роскошной гостинице и в огромном номере на одного человека. Ему вроде необходимо всю ночь поддерживать связь с Ниццей, чтобы уже там его соединили то ли с Антверпеном, то ли с Амстердамом, то ли еще не знаю с чем…
— Он съездил на виллу?
— Я предлагал ему. Он отказался.
— И что он в итоге сделал за это время?
— Повстречался с прокурором! Все! И постоянно настаивал, чтобы мы поторопились. Да еще спрашивает, сколько?
— Что — сколько?
— Сколько ему это будет стоить.
Мегрэ с отсутствующим видом смотрел на площадь Масе. Бутиг продолжал рассказывать:
— Прокурор с полудня ждал вас у себя в кабинете.
Теперь, когда вскрытие произведено, у него больше нет предлога медлить с выдачей разрешения на захоронение… Сын Брауна звонил трижды, и в конце концов его заверили, что похороны могут состояться завтра ранним утром…
— Ранним утром?
— Да, чтобы избежать толпы… Вот поэтому я и искал вас… Сегодня вечером закроют гроб… Если вы хотите увидеть Брауна, прежде чем…
— Нет!
К чему в самом деле? Мегрэ не имел ни малейшего желания смотреть на труп! Он и так хорошо знал Уильяма Брауна!
На террасе сидело немало людей. Бутиг заметил, что на них смотрят с соседних столиков, и это ему польстило.
Тем не менее он прошептал:
— Давайте говорить тише…
— И где хотят его хоронить?..
— Как где… На антибском кладбище… Катафалк подадут к моргу в семь часов утра… Мне осталось только подтвердить информацию сыну Брауна…
— А как же его две женщины?
— Тут еще ничего не решили… Может быть, сын предпочитает, чтобы…
— В какой гостинице, вы сказали, он остановился?
— В «Провансале». Вы хотите с ним встретиться?
— Завтра! — отозвался Мегрэ. — Думаю, вы придете на похороны?
Мегрэ пребывал в довольно странном настроении.
Веселом и одновременно мрачном! Такси довезло его до гостиницы «Провансаль», где его встретил портье, а затем еще какой-то служащий в галунах и наконец худой молодой человек, сидевший за письменным столом.
— Господин Браун?.. Сейчас посмотрю, на месте ли он… Вы не могли бы назвать свое имя?..
И звонки. И беготня посыльного. Все это длилось по меньшей мере минут пять, прежде чем к Мегрэ подошли, чтобы отвести по бесконечным коридорам к номеру 37. За дверью раздавался треск пишущей машинки.
Утомленный голос проговорил:
— Войдите!
Мегрэ оказался лицом к лицу с сыном Брауна, тем самым, что отвечал за прием шерсти в Европе.

Без возраста. По всей видимости, лет тридцать, но с таким же успехом можно дать и сорок. Высокий, худой, с гладко выбритым, но уже морщинистым лицом. Строгий костюм и черный галстук в белую полоску, украшенный жемчужной булавкой.
Ни малейшего намека на беспорядок или растерянность. Ни одного торчащего волоска. И голос ничуть не дрогнул, когда он увидел посетителя.
— Вы не могли бы подождать немного? Я быстро…
Располагайтесь…
Машинистка сидела за столом в стиле Людовика XV.
Секретарь что-то говорил по-английски в телефонную трубку.
А младший Браун додиктовывал также по-английски каблограмму, в которой шла речь о процентах потерь, вызванных забастовкой докеров.
— Господин Браун… — позвал его секретарь и протянул телефонную трубку.
— Алло!.. Алло!.. Yes!..
Он долго слушал, не прерывая собеседника ни единым словом, а затем, перед тем как повесить трубку, коротко бросил:
— No!
И, нажав на электрический звонок, повернулся к Мегрэ:
— Портвейн?
— Нет, спасибо.
Но когда появился метрдотель, Браун тем не менее заказал:
— Один портвейн!
Все это он делал без спешки, но с озабоченным видом, как будто предполагал, что от его малейшего поступка к жеста, даже от самого незначительного движения мышц лица зависела судьба мира.
— Попечатайте у меня! — попросил он машинистку, указав ей на соседнюю комнату.
И обратившись к секретарю, добавил:
— А вы позвоните прокурору…
Наконец он сел и со вздохом положил ногу на ногу:
— Устал. Так это вы ведете следствие?
Пододвинул к Мегрэ бокал портвейна, принесенный слугой.
— Нелепая история, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16