Все смотрели на Виаля, плечи которого были стиснуты двумя бледными руками.
Если бы Ж. П. Г, сказал хоть слово! Но он лишь смотрел на озорника, словно не видя его, вернее, не понимая, что перед ним всего-навсего ученик 4-го «б».
Как он тряс его! Впоследствии кто-то уверял, что щеки у Ж. П. Г, были мокрые. Во всяком случае, линия усов перекосилась так, словно они были накладные, и, отпустив наконец мальчишку, Ж. П. Г, на минуту закрыл глаза.
Виаль лежал на полу и стонал. Шалун не ушибся, вероятно, даже не испытывал боли. Но, падая, он зацепился за скамью, и курточка его разорвалась еще на плече.
Ж. П. Г, растерянно смотрел на него, раздираемый противоречивым желанием не то прикончить мальчишку, не то попросить у него прощения.
Куртуа, сидевший ближе всех к двери, выскочил во двор, чтобы уведомить директора.
Все знали, что за этим последует, мальчики понимали серьезность происходящего. Началось с опоздания на несколько минут, со смешков, подталкивания друг друга локтем. А теперь перед ними разыгрывалась подлинная драма.
— Встаньте, Виаль! — сделав над собой усилие, произнес Ж. П. Г.
Виаль на мгновение перестал скулить, бросил злобный взгляд на своего мучителя и опять забился в корчах на полу.
— Виаль, я приказываю вам.
Поздно! Во дворе раздались четкие, хорошо знакомые всему лицею шаги. За стеклянной дверью возник силуэт директора, и после секундной задержки та привычно скрипнула.
Ученики разом поднялись. Только Виаль продолжал лежать со слезами на глазах, перегнувшись пополам и держась руками за поясницу.
— Господин Гийом… — начал директор.
Фразу он не закончил. Лишь указал глазами на дверь.
— Виаль, отправляйтесь ко мне в кабинет.
Прошло еще несколько минут: директор послал за надзирателем и теперь дожидался его прихода. Наконец надзиратель явился, встал рядом со стулом Ж. П. Г, и скомандовал:
— Сесть!
Шаги в коридоре затихли. Антуан зашмыгал носом.
— Я слушаю вас, господин Гийом.
Ж. П. Г, следовало всего-навсего объясниться, встать в подобающую случаю позу.
— Я встряхнул этого мальчишку, — заявил он, указывая на ревущего Виаля, на верхней губе которого размазались сопли.
— Мне кажется, вы порвали на нем одежду.
Ж. П. Г, не ответил, и директор посмотрел на него с любопытством и беспокойством.
Учитель немецкого языка, видимо, не сознает всей серьезности положения. Хуже того! В его манере держаться замечается развязность, несвойственная ему и несовместимая с его должностью. Он слушает своего начальника вполуха и, кажется, только ждет случая удалиться.
— Какие у вас претензии к этому ученику, который, насколько мне известно, всегда был примерным во всех отношениях?
Виаль действительно был рекордсменом по количеству первых наград, но даже это обстоятельство не мешало Ж. П. Г, иронически воспринимать случившееся.
Директор не верил своим глазам. В кабинет, из которого он управлял многочисленными классами, никто еще не входил без почтительного трепета.
Будь Жан Поль Гийом пьян, и то он не мог бы держаться более вызывающе. Его поведение было настолько необычным, что на секунду директор допустил, что происшествие объясняется именно опьянением. Но можно ли предположить, что человек напивается в восемь утра?
И тем не менее… Перекосившиеся усы… Красные пятна на скулах… Непристойно сверкающие глаза…
Да, непристойно!
— Господин Гийом, прошу вас как можно подробнее изложить мне ход событий.
— Вы считаете, они того заслуживают?
Гийом не иронизировал, но ясно показывал, что ему на все наплевать.
Виаль поднял голову и отважился вставить:
— Отец подаст жалобу.
И что же? Учитель в ответ лишь пожал плечами.
Он преподает в Ла-Рошели семнадцать лет. Его неоднократно ставили в пример молодым учителям, позволявшим себе кое-какие вольности. Личная жизнь Жана Поля Гийома гармонично сочетается с общественной. Он ни разу не уличен в самом малом грешке.
И вдруг он повел себя, как.., как.
Не понимая, в чем дело, и отметая мысль об опьянении, директор начал склоняться к версии о внезапном помешательстве.
— Ступайте в класс, Виаль, — приказал он.
— Не пойду: у меня куртка разорвана.
— В таком случае можете отправляться домой. Передадите родителям вот эту записку.
Директор ровным почерком набросал несколько строк и положил записку в конверт.
— Я вскоре повидаюсь с ними лично.
Обычно цвет лица у Ж. П. Г, был бледный и тусклый.
Сейчас оно побагровело, как у человека навеселе.
— Идиотизм! — буркнул он, когда за Виалем закрылась дверь.
— Что вы сказали?
Ж. П. Г, не повторил, но директор его понял.
— Весьма сожалею, господин Гийом, что неожиданно увидел вас в столь неприглядном свете, несовместимом с вашими обязанностями. Хочу надеяться, что вы просто не отдаете себе отчета в последствиях инцидента.
Отец Виаля — муниципальный советник.
На этот раз никаких сомнений: Ж. П. Г, усмехнулся горькой, возможно, печальной, но, во всяком случае, презрительной усмешкой.
— Прошу выслушать меня внимательно. Завтра все местные газеты начнут трубить об этой истории. Нельзя допустить, чтобы на будущей неделе вы вели занятия в четвертом-б. Мне кажется, ученики терроризированы вашим необъяснимо грубым обращением.
Ж. П. Г, вздохнул. Он очень устал. Несколько раз нахмурил брови, словно пытаясь понять, где находится, но атмосфера директорского кабинета была ему слишком чужда. И он вел себя как человек, к которому обращаются на непонятном для него языке.
— Я вынужден подать докладную, и вы получите по меньшей мере выговор. Мне нужно от вас письменное объяснение для инспекции, которая…
Из кабинета директора не видно было ни дома, ни окна, на котором висело постельное белье. За окном вставал более строгий пейзаж — строения лицея. Солнечные лучи потухли еще метров за десять до дверей.
— Хочу надеяться, что вы действовали под влиянием мимолетной вспышки гнева. В общих интересах даю вам трехдневный отпуск по болезни, а там посмотрим. Мог ли директор представить себе, что г-н Гийом ответит ему с оскорбительной небрежностью:
— Как вам угодно.
Но именно так он и ответил. Затем по-простецки вытер ладонью лоб и, запинаясь, произнес:
— А знаете, мальчишка-то — шельмец.
Директор взглядом остановил его.
— Зайдите ко мне через три дня, господин Гийом.
Сегодня вам в класс лучше не возвращаться. Я схожу за вашей шляпой и портфелем.
— Прихватите и манжеты. Они в ящике стола, — добавил Ж. П. Г., казалось окончательно переставший соображать.
И он остался ждать в школьном дворе, на солнцепеке, подергивая вправо усы, которые перекашивались от этого еще сильнее.
2
Выйдя из лицея с портфелем под мышкой и низко надвинув шляпу на лоб, Ж. П. Г, вначале, как обычно, печатал шаг и, видимо, не сомневался, что направляется домой.
Он шел, расправив плечи, выпятив грудь, держа портфель так, словно тот приклеился к боку, и когда с ним здоровались, широким жестом приподнимал котелок, но головы не поворачивал.
Однако, дойдя до плаца и поравнявшись с кафе «Мир», он резко остановился. С самого утра он дал себе зарок: «Больше по Дворцовой не пойду».
Дворцовая улица, с ее аркадами, магазинами и парикмахерской, витрина которой залита сиреневым светом, начиналась метрах в ста от плаца.
Внезапно Ж. П. Г, сделал то, чего никогда не делал.
Вошел в кафе «Мир», сел на банкетку в углу возле окна.
— Принесите мне перно, — проговорил он тем же тоном, каким обращался к ученикам.
Он хотел быть спокойным. Делал над собой почти болезненное усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица и сдержать дрожь, подергивавшую крылья носа. Вдруг его охватило нелепое желание разбить кулаком мраморную крышку столика или впиться ногтями себе в тело.
Официант ничего не заметил. Как и четыре игрока в белот, сидевшие за столом в ароматной прохладе полутемного кафе и бросившие на нового посетителя безразличный взгляд, — они увидели лишь жесткие черты лица, большие карие глаза, густые усы.
Ж. П. Г, долго созерцал мутный напиток, потом пригубил, сделал жест, как бы означавший: «Тем лучше!»
— и несколькими глотками осушил стакан.
— Официант! Еще раз перно.
На этом он не остановится. Он теперь много чего наделает! Не глядя по сторонам — так легче сдерживаться, Ж. П. Г, пытался сосредоточиться на одном предмете.
Но мысли его ускользали через широко распахнутую дверь на залитый солнцем плац, неслись под аркадами Дворцовой улицы на мощенный розовыми плитками двор лицея, в столовую дома на авеню Колиньи, к «Беседке» на набережной Майль.
Игроки в белот не спеша пили, курили, тасовали карты, обменивались белыми жетонами.
Ж. П. Г, не выдержал. Швырнул деньги на столик, вышел или, скорее, выбежал из кафе и наискось пересек площадь, лишь бы не поддаться искушению все-таки пройти под аркадами.
Он добрался до дома одним броском, пройдя через городской сад, где поливалки распыляли над лужайками воду. Ключ у него был с собой. Он повернул его в замке, открыл дверь и несколько секунд постоял в коридоре с дрожью в коленях, как пловец, который очень боится, что ему не доплыть до берега.
— Это ты? — донесся голос сверху.
Время в самом деле для него непривычное. Никогда Ж. П. Г, не бывал дома в девять утра.
— Я.
В гостиную он не вошел. Заглянул сначала в кухню, где на плите стояла кастрюля с молоком, оттуда прошел в садик и увидел дочку — она чистила курятник.
— Ты? — тоже удивилась она.
Ж. П. Г, не мог говорить. Тревога его росла. Ему необходимо было что-то делать, где-нибудь приткнуться.
Однако в такой час места для него дома не предусматривалось. В столовой стулья были водружены на стол, а сам стол задвинут в угол — начиналась уборка.
Из открытого окна на втором этаже выглянула г-жа Гийом:
— У тебя нет уроков?
Жена и дочь наблюдают за ним, это естественно.
— А ты не заболел?
Он понимал всю нелепость своего желания, но не смог его подавить, и жертвой пала герань: учитель сорвал крупный красный цветок и мял его в руке, пока тот не превратился в липкую кашицу.
Никто не заметил его выходки. Элен, чистившая насест в курятнике, стояла спиной к отцу. Солнечные лучи расчерчивали садик ромбами. День был так безмятежен, что невольно наводил на мысль о стоячем пруде: стоит шевельнуться — и в воздухе, как по воде, пойдут круги.
На Элен розовый передник. Девушка она красивая, хотя и полноватая, но в шестнадцать лет формы у женщин часто бывают слегка расплывчаты и утончаются лишь со временем. Впрочем, какое это имеет значение?
Ж. П. Г вернулся в кухню.
— Сними молоко с плиты, — крикнула ему жена.
Поздно! Молоко убежало. Выплеснувшаяся из кастрюли пенка образовала на плите коричневые пузырящиеся волдыри.
Ж. П. Г, и бровью не повел. Он надел котелок, быстрым шагом миновал коридор и вышел.
Опять опрометчивый поступок! Сначала перно, потом герань, но что еще ему оставалось?
Ж. П. Г, шел но улице, но не так, как ходил в лицей или на прогулку с семьей. Он шел сбивчивым, неуверенным шагом. Добрался до набережной Майль, постоял там, раздувая ноздри и глядя на море.
Маменьки прогуливали младенцев в красивых лакированных колясочках.
Ж. П. Г, чуть было не вошел в ресторан «Беседка» — его подмывало выпить еще один аперитив, может быть, несколько. Не сделал он этого лишь потому, что хозяин стоял на пороге и, похоже, наблюдал за ним.
Тем хуже! Он повернул в город, направился по Дворцовой улице и, проходя перед магазином рамочного мастера Виаля, втянул голову в плечи.
Дом, где помещалась парикмахерская с сиреневой витриной, был по счету восьмым. Ж. П. Г, сосчитал аркады. Объявление он разобрал еще издали: он знал текст наизусть. Каждое слово, каждая буква словно отпечатались на сетчатке его глаз.
ИЗВЕЩАЕМ НАШИХ ЛЮБЕЗНЫХ КЛИЕНТОВ, ЧТО МЫ ПРИВЛЕКЛИ К СОТРУДНИЧЕСТВУ ИЗВЕСТНУЮ ПАРИЖСКУЮ МАНИКЮРШУ Г-ЖУ МАЛО.
Г-жа Мадо находилась там, в благоухающем салоне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17