Элен работает быстро: движения точные, в глазах веселые искорки.
А г-жа Гийом по утрам всегда торчит в комнатах второго этажа. Слышно, как она там расхаживает. Иногда мелькнет в окне или кричит с лестничной площадки:
— Элен, не забудь замочить фасоль. Элен, принеси мне платяную щетку.
Сперва Ж. П. Г, с улыбкой наблюдает за этой жизнью, подробностей которой раньше никогда не видел.
И все это происходит у него, в его доме! Это его семья, его жена, его дочь!
Однако мало-помалу смутное, почти неуловимое беспокойство охватывает его.
Элен вытряхивает кофейную гущу в мусорный ящик на дворе. Ж. П. Г, на мгновение чует запах и непроизвольно вспоминает льежскую выставку.
Он понимает — почему. Там была большая машина для поджаривания кофе, и на сто метров вокруг всегда разносился его крепкий аромат.
Это было у самого Мааса, возле пристани, где можно взять напрокат гондолу.
Ж. П. Г, начинает нервничать. Поглядев на орпингтонских кур, учитель вдруг видит не их, а мучного торговца: ему лет пятьдесят, плечи у него широкие, грудь мощная, и он падает, держась обеими руками за живот.
Буайе! Фамилия его была Буайе. А вот имя — смешное. Кажется, Изидор, но точно Ж. П. Г, не помнит.
Мадо, проявив исключительное самообладание, хладнокровно закрыла убитому глаза.
— Все же не так страшно, — заметила она.
Сегодня утром Ж. П. Г, должен был давать урок в третьем классе. Это всегда приятно: помещение на втором этаже, просторное, веселое, за окнами видны дома.
— Ты все еще не одет? Я хочу, чтобы прибрали и ванную, — говорит г-жа Гийом.
Тем хуже для нее! Не скажи она об этом, Ж. П. Г. все утро слонялся бы по дому. Теперь он одевается.
Открывает отведенный ему ящик комода, где разложены его белье и другие вещи.
Слева, на двух рубашках, надеваемых под фрак, белые замшевые перчатки. Справа — галстуки, в большинстве своем на растяжках. И тут Ж. П. Г, замечает один, про который совсем забыл — лиловый с черным галстук-манишку.
Конечно, он не из прежних — с тех времен у Ж. П. Г. ничего не сохранилось, но все же относится к концу девятисотых годов. Именно такие Ж. П. Г, носил с бежевым полупальто и канотье.
Он примеряет его. Жена, вошедшая в комнату, удивляется:
— Ты наденешь этот старый галстук?
— А что?
— Теперь такие не носят.
— Мне это безразлично.
Оставшись один и смотрясь в зеркало, Ж. П. Г, даже начесывает волосы на виски так, чтобы они напоминали бакенбарды, «котлетки», как говорили в те времена.
— Пойдешь куда-нибудь?
— Еще не знаю.
Нет, он знает, что уйдет, но еще не придумал — под каким предлогом. Он знает также, что предпримет известные шаги, но еще не уточнил для себя — какие именно. Ему не сидится на месте. Длинные пальцы подрагивают от нетерпения.
Уйти ему помогает случай: раздается новый звонок, и Ж. П. Г, видит в окне крупную рыжую голову лицейского надзирателя, который вручает Элен письмо. Она приносит его отцу. Это записка от директора: он просит Ж. П. Г, как можно скорее явиться к нему в кабинет.
— Сейчас иду, — объявляет Ж. П. Г.
Он ничуть не взволнован. Напротив, держится, как человек, уверенный в себе и скорой победе.
— Только вот по Дворцовой улице не пойду…
Он держит слово и следует по улице Эскаль, пересекает плац, бросает взгляд в ароматную полутьму кафе «Мир», но подавляет в себе желание завернуть туда и пропустить стаканчик перно.
Входя в кабинет директора, он уже возбужден так, будто выпил. В таких случаях губы у него становятся красными, как у женщины, лицо оживляется и глаза блестят так, что окружающим становится неловко.
— Входите, господин Гийом.
Ж. П. Г, уверенно закрывает за собой стеклянную дверь и вытягивается перед столом директора. Тот замечает необычный галстук, и в глазах его вспыхивает удивление.
— Я решил, что самое разумное — как можно скорее покончить со вчерашним досадным инцидентом. Поэтому я пригласил к себе отца мальчика. Мне сказали, что господин Виаль чрезвычайно возмущен.
Директор снова смотрит на Ж. П. Г, и принуждает себя говорить спокойным тоном, хотя не может до конца скрыть свое раздражение, причины которого неясны ему самому. Он смутно ощущает нечто двусмысленное в поведении учителя и, продолжая разговор, украдкой следит за ним.
— Все обошлось. Господин Виаль, человек порядочный и рассудительный, просит только, чтобы вы лично принесли ему извинения. Это законное требование, и я как от своего, так и от вашего имени обещал, что оно будет выполнено.
Не исключено, что директор ожидал сопротивления, но Ж. П. Г, лишь улыбается и кивает.
— Бы согласны?
— Совершенно согласен.
Однако произносит это Ж. П. Г, как бы с издевкой.
Он улыбается, он словно в восторге.
— В таком случае мне остается лишь добавить, что в дальнейшем подобные происшествия, надеюсь, не повторятся. Я объясняю ваш поступок какими-то личными неприятностями».
Ж. П. Г, продолжает улыбаться.
— В пятницу вы возобновите занятия в лицее и постараетесь избежать в присутствии учеников всякого намека на случившееся.
Ж. П. Г, еще раз кивает, кланяется, выходит, держась как всегда очень прямо, с котелком в руке пересекает мощенный розовыми плитками двор и направляется к калитке для учителей.
Он прекрасно понимает, что в этот момент директор задает себе вопрос, не пьян ли Ж. П. Г. Однако он пил только кофе с молоком. Проходя мимо кафе «Мир», он снова испытывает соблазн, но и на этот раз побеждает его. Отказать себе в удовольствии — в этом есть своеобразное наслаждение, как, впрочем, и в том, чтобы распахнуть дверь рамочника и услышать автоматически включившийся звонок.
Г-н Виаль в сером халате разговаривает с заказчицей, которая принесла в окантовку акварели. Увидев Ж. П. Г., он делает вид, что поглощен изучением акварелей и не узнает вновь вошедшего.
Ж. П. Г, мог бы подождать: ничто не заставляет его заговорить сразу, да еще в присутствии посторонней.
Но поступает он именно так, словно это доставляет ему удовольствие. Торжественным жестом снимает шляпу, склоняет голову перед Виалем.
— Господин Виаль, — произносит он, чеканя каждый слог. — Я пришел принести вам извинения за грубость, проявленную мной по отношению к вашему сыну Эрнесту. Я его учитель немецкого языка. Добавлю также, что ваш сын образцовый ученик и что я сожалею о случившемся.
Женщина, повернувшаяся к Ж. П. Г., не поднимает глаз — так ей неловко. Г-н Виаль с акварелью в руке не находит что сказать и скорее раздосадован, чем польщен. Ж. П. Г, снова кланяется, направляется к двери, распахивает ее, затем закрывает за собой и шествует дальше по тротуару.
День базарный, и центр города кишит людьми.
Ж. П. Г, минует Часовую башню, смотрит, который час, но забывает поздороваться с постовым.
— Почему бы нет? — бросает он вдруг вполголоса.
Ему в голову пришла мысль, которую он сразу же, не раздумывая, приводит в исполнение — вероятно, потому, что прекрасно отдает себе отчет в своем сумасбродстве.
Еще никогда он не был настолько, с головы до пят, тем, кого прозвали Ж. П. Г. Он прямо держит голову под котелком, слишком низко надвинутым на лоб. Шагает, не сгибая ног. Не смотрит по сторонам.
Как автомат, он распахивает двери парикмахерской, и никто даже не замечает, что у него от волнения стеснило грудь и он добрых несколько минут не может вымолвить ни слова. Ж. П. Г, тянет время: не спеша вешает котелок на крюк, выбирает одно из вращающихся кресел. Ищет глазами Мадо, но ее нет — здесь мужской зал.
— Постричь? — осведомляется мастер.
— Да, постричь.
И чуть не добавляет: «Пришлите мне маникюршу».
Но этого он не делает. На него набрасывают пеньюар, обвязывают шею салфеткой, и теперь из этого белого савана торчит лишь голова.
Уж не плохое ли здесь зеркало? Во всяком случае, Ж. П. Г, впервые кажется, что лицо у него асимметричное — нос не совсем посередине, усы не перерезают физиономию безупречно горизонтальной линией.
— Покороче?
— Да, пожалуйста.
Он смотрит на себя своими большими глазами и думает: «С минуты на минуту Мадо войдет и увидит меня. Узнает ли?»
Он изменился меньше, чем она. Волосы у него всегда были жесткие, брови густые. Сильнее всего Ж. П. Г. изменили усы, но женщину не проведешь. Впрочем, Мадо больше всего любила в нем глаза.
— Просто преступление награждать такими глазами мужчину, — говаривала она. — У тебя они — как у женщины, бархатные…
И Ж. П. Г, с серьезным видом рассматривает свои глаза, пока парикмахер зачесывает ему волосы назад.
Кто-то захлопывает дверь, которую Ж. П. Г, оставил открытой, уличные звуки приглушаются и становятся слышны новые, идущие из глубины помещения.
Мужской салон отделен от женских кабин не стеной, а простой перегородкой, да и та не доходит до потолка.
За перегородкой позвякивают ножницы. Кого-то стригут. Незнакомый Ж. П. Г, голос произносит:
— Я нахожу это в самом деле вульгарным. Подумайте, да моя служанка по воскресеньям покрывает ногти красным лаком!
Ж. П. Г., выкатив глаза, ждет, и другой голос деловито отвечает:
— Серебряным лаком ногти покрывают только для вечера, но Антуан создал промежуточный тон радужного оттенка. Угодно попробовать?
Это Мадо! Она сидит напротив клиентки за маникюрным столиком с мисочкой теплой мыльной воды, маленькими деревянными палочками и никелированным инструментом. Она говорит, а ножницы, поскрипывая, открываются и закрываются, и легко догадаться, что парикмахер ходит вокруг клиентки, а маникюрша остается на месте.
— А этот лак легко снимается?
Как раз в эту минуту идиот, стригущий Ж. П. Г., предлагает:
— Не угодно ли свежую газету? А может быть, иллюстрированный журнал?
Ж. П. Г, качает головой, но ему все же кладут на колени журнал, на обложке которого красуются голые женщины с телом цвета розовой помадки.
Ж. П. Г, напрасно напрягает слух: теперь до него доносится лишь позвякиванье ножниц. Потом клиентка осведомляется:
— Что вы посоветуете для белизны рук? Я пробовала огуречный крем, но безрезультатно.
Ж. П. Г, поворачивает голову, чтобы лучше слышать, но тут как назло в салон входит крестьянин и останавливается на пороге.
— Загляну попозже, — объявляет он, видя, что парикмахер занят.
— Нет, нет, садитесь, пожалуйста. Я закончу минуты через три.
Крестьянин колеблется, шаркает ногами и наконец усаживается.
По ту сторону перегородки снова молчание.
Теперь Ж. П. Г, в безумной панике. Он спрашивает себя, как решился зайти сюда, сесть в кресло, буквально оказаться пленником.
Что если войдет Мадо?
Он покашливает: волосы падают ему на щеки и щекочут. Парикмахер время от времени мягким, но властным жестом приподнимает ему подбородок.
— Затылок покороче?
— Да… Я тороплюсь.
Ж. П. Г, говорит тихо — боится, что Мадо узнает его по голосу. А крестьянин вдобавок пускается в разговор, словно его о чем-то спрашивают.
— Вы, значит, думаете, муниципальный совет проголосует за кредиты на перестройку Вокзальной улицы?
— Говорят, — отвечает парикмахер, склонясь над затылком Ж. П. Г.
— В таком случае можно хотя бы требовать, чтобы подрядчики были из местных. А тут уже, кажется, понаехали из Сента и даже Бордо.
Парикмахер подмигивает Ж. П. Г, и немного погодя шепчет:
— Это торговец строительными материалами из Марана.
Слишком много звуков одновременно! Ж. П. Г, не удается сосредоточить внимание. Голосам из соседнего салона вторит столько других, что слов не разобрать.
Иногда ему все-таки кажется, что он слышит Мадо.
Он едва не попросил закрыть входную дверь, чтобы приглушить уличный шум.
В зеркале он видит кассу — она расположена у входа и обслуживает все салоны. Рядом отодвигают стул. Кто-то встает. Раздаются шаги, и Ж. П. Г, мысленно следует за ними по лабиринту незнакомых ему помещений. Он предчувствует, что идущий остановится у кассы.
И действительно, в зеркале возникает фигура в белом. Она облокачивается о барьер кассы и перечисляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17