Он с усилием вновь попытался объективно взглянуть на происходящее. От разговоров этих он совсем забыл, зачем пришел на улицу Шампионе.
«Попытаться узнать, куда ездил Джеймс с тремястами тысячами франков».
Он представил себе троих Бассо: отца, мать, сына, забившихся где-то и со страхом прислушивающихся к звукам внешнего мира.
— Болван этот каждый раз заставляет меня пить!
Он не был пьян, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Лег он в плохом настроении, опасаясь проснуться завтра с изрядной головной болью.
«У меня должен быть свой собственный угол!» — говорил Джеймс, имея в виду кафе Ройяль.
У него был не только собственный угол, но и собственный мир, который он создавал в любом месте с помощью перно или водки и в котором он существовал — бесстрастный, безразличный к реальным вещам.
Довольно расплывчатый мир — муравьиная каша, скопище изменчивых теней; мир, в котором ничто не имеет значения, ничто ничему не служит, где движутся в ватном тумане без цели, без усилий, без радости и печали.
Мир, в который Джеймс со своей клоунской головой и безучастным тоном, словно не сознавая того, заставил постепенно проникнуть Мегрэ.
Дошло до того, что комиссару приснилось семейство Бассо: отец, мать и сын, прильнувшие к окну подвала, где они спрятались, и с испугом следившие за наружной суетой.
Проснувшись, он острее, чем когда-либо, почувствовал отсутствие жены, которая все еще отдыхала, почтальон принес от нее открытку: «Мы начинаем собирать абрикосы. Когда ты приедешь попробовать их?».

Он тяжело опустился на стоявший у стола стул, разложил ждавшую его стопку писем, крикнул «войдите» посыльному, постучавшему в дверь.
— В чем дело, Жан?
— Бригадир Люка звонил и просил вас придти на улицу Блан-Манто.
— Какой адрес?
— Не сказал. Сказал — на улицу Блан-Манто.
Убедившись, что в письмах нет ничего срочного, Мегрэ пешком отправился на улицу Блан-Манто — главный торговый центр, где под сенью ломбардов гнездились все старьевщики.
Половина девятого утра. Кругом стоит тишина. На углу улицы Мегрэ заметил прохаживающегося взад-вперед Люка.
— А наш тип? — с беспокойством спросил Мегрэ.
Ведь Люка было поручено следить за Виктором, когда накануне вечером его отпустили.
Движением подбородка бригадир указал на фигуру, стоящую у витрины.
— Что он там делает?
— Понятия не имею. Вчера он начал с того, что отправился бродить вокруг рынков. Кончил тем, что улегся на скамейку и заснул. В пять часов утра полицейский согнал его, и он тотчас же явился сюда. С тех пор он все крутится у этого дома — уходит, возвращается, трется около витрины с явным намерением привлечь мое внимание.
Виктор, заметивший Мегрэ, прошелся немного, сунув руки в карманы и с насмешливым видом насвистывая что-то. Потом, приметив порог, уселся на него, как человек, которому ничего больше не остается.
На витрине можно было прочесть: «ГАНС ГОДБЕРГ, ПОКУПКА, ПРОДАЖА, ЛЮБЫЕ ВЕЩИ».
Внутри в полутьме виднелся маленький человечек с бородкой, которого явно беспокоило это необычное хождение снаружи.
— Подожди меня, — сказал Мегрэ.
Он пересек улицу и вошел в лавку, заваленную старой одеждой и самыми разными предметами, от которых исходил тошнотворный запах.
— Вы хотите что-нибудь купить? — неуверенно спросил торговец.
В глубине лавки была застекленная дверь, а за ней комната, в которой толстая женщина мыла лицо мальчишке лет двух или трех. Таз стоял на кухонном столе рядом с чашками и масленкой.
— Полиция! — произнес Мегрэ.
— Я так и думал.
— Вы знаете типа, который с самого утра бродит вокруг вашей лавки?
— Высокого, тощего, который кашляет? Никогда его не видел. Забеспокоившись, я как раз только что показал на него жене, но она тоже его не знает.
Посматривая все время через дверь, его жена вытащила из люльки второго ребенка, который принялся реветь, потому что его начали мыть.
Старьевщик, кажется, чувствовал себя довольно уверенно. Он медленно потирал руки, ожидая следующих вопросов комиссара, и удовлетворенно оглядывался вокруг с видом человека, которому не в чем себя упрекнуть.
— Вы давно здесь обосновались?
— Немногим больше пяти лет. Магазин уже хорошо знают, потому что он только честно торгует.
— А до вас? — спросил Мегрэ.
— Разве вы не знаете? Тот самый папаша Ульрих, что исчез…
Комиссар одобрительно кивнул. Наконец он на что-то наткнулся.
— Папаша Ульрих был старьевщиком?
— У вас в полиции должны быть большие сведения, чем у меня. Вы ведь понимаете, что я ничего не могу сказать наверняка. В квартале говорили, будто он не только продавал и покупал, но и ссужал деньги.
— Ростовщик?
— Я не знаю, на каких условиях он их давал. Он жил совсем один. Сам открывал и закрывал ставни. Помощника не было у него. Однажды он исчез, и дом шесть месяцев оставался заколоченным. Я возобновил здесь торговлю. У магазина теперь совсем другая репутация, вы должны это знать.
— И даже никогда не видали папашу Ульриха?
— Меня не было в Париже в то время. Я приехал из Эльзаса после того, как лавка досталась мне.
Ребенок, не переставая, ревел в кухне, а брат его открыл дверь и смотрел на Мегрэ, с серьезной физиономией обсасывая палец.
— Я сказал все, что знаю. Поверьте, если бы я знал больше…
— Хорошо! Ладно…
Еще раз оглянувшись, Мегрэ вышел и застал бродягу сидящим все на том же пороге.
— Так это сюда ты хотел привести меня?
С наигранно невинным видом Виктор спросил:
— Куда это?
— Что это за история с папашей Ульрихом?
— Папашей Ульрихом?
— Не строй из себя дурачка!
— Не знаю, ей-богу.
— Это его скинули в канал Сен-Мартен?
— Не знаю!
Мегрэ пожал плечами, отошел и, проходя, бросил Люка:
— Продолжай следить на всякий случай.
Получасом позже он уже сидел, погрузившись в старые досье, и, наконец, нашел то, что искал.
На листке бумаги была сделана следующая запись:
«Якоб Лави, по прозвищу Ульрих, шестьдесят два года, родом из Верхней Силезии, старьевщик с улицы Блан-Манто, предполагается, что давал деньги под проценты.
Исчез 20 марта, но соседи сообщили об его отсутствии только 22.
В доме не найдено никаких следов. Ничто не пропало. Сумма в сорок тысяч франков обнаружена в матрасе старьевщика.
Насколько можно судить, он вышел из дома девятнадцатого, вечером, как это часто бывало.
О личной жизни никаких сведений. Поиски в Париже и провинции не дали результатов. Написали в Верхнюю Силезию, и через месяц в Париж приезжает сестра исчезнувшего и просит разрешение на получение наследства.
Только через шесть месяцев ей выдают подтверждение об исчезновении».

В полдень Мегрэ с разболевшейся головой заканчивал в комиссариате Ла-Вилетт — третьем за этот день — просмотр тяжеленных папок.
И вот что он обнаружил:
«1 июля водники вытащили из канала Сен-Мартен, в районе шлюза, сильно разложившийся труп мужчины.
Доставленный в институт судебной экспертизы, он не был опознан.
Рост 1,55 м. Примерный возраст: от шестидесяти до шестидесяти пяти лет. Большая часть одежды изодрана при трении о дно и винтами пароходов? В карманах не найдено ничего».
Мегрэ вздохнул. Наконец он выбрался из смутной неправдоподобной атмосферы, по всей видимости, нарочно созданной Джеймсом вокруг этого дела.
Теперь он располагал вескими уликами.
Это папаша Ульрих был убит шесть лет тому назад и брошен в канал Сен-Мартен.
— За что? Кем?
Все это предстояло попытаться узнать. Он набил трубку, с наслаждением, медленно разжег ее, попрощался с коллегами из комиссариата Ла-Вилетт и вышел на улицу — улыбающийся, уверенный в себе, твердо ступая своими большими ногами.
Глава 8
Любовница Джеймса
Бухгалтер-эксперт, потирая руки и слегка подмигнув, вошел в кабинет Мегрэ.
— Нашел!
— Что нашел?
— Я просмотрел бухгалтерские книги магазина рубашек за семь лет. Это оказалось нетрудно. Файтен ничего в этом не понимал и приглашал раза два в неделю служащего из банка вести отчетность. Кое-какие мелкие уловки, позволяющие уменьшить налоги. Достаточно беглого взгляда, чтобы получить полное представление о деле: дело как дело, не хуже других, если бы у него была финансовая база. Продавцам платили четвертого числа или десятого. Векселя несколько раз возобновлялись. Распродажа со скидкой — чтобы любой ценой пополнить кассу. Наконец, Ульрих!
Мегрэ никак не прореагировал. Он знал, что лучше дать высказаться словоохотливому меленькому человечку, расхаживающему взад-вперед по комнате.
— Обычная история! Имя Ульриха впервые появляется в книгах семилетней давности. Ссуда в две тысячи франков в день истечения срока платежа. Возвращена через неделю. По истечении следующего срока платежа — ссуда в пять тысяч франков. Понимаете? Торговец нашел способ добывать деньги в случае крайней необходимости. Это вошло в привычку. От первоначальных двух тысяч через шесть месяцев он переходит к восемнадцати. А вместо этих восемнадцати возвращать надо двадцать пять. Папаша Ульрих гурман! Надо признать, что Файтен человек честный. Он отдает всегда. Но не совсем обычным образом. Например, пятнадцатого он возвращает пятнадцать тысяч, а двадцатого снова берет восемнадцать. В следующем месяце он их возвращает, чтобы снова взять двадцать пять. В марте Файтен должен был Ульриху тридцать две тысячи франков.
— Он вернул их?
— Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.
Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв! Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в тридцать две тысячи франков!
— Кто потом заменил Ульриха?
— Некоторое время — никто.
Через год, вновь попав в затруднительное положение, Файтен попросил кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.
— Бассо?
Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не с займами, а с векселями.
— А каково положение в день смерти Файтена?
— Не лучше и не хуже, чем обычно. С двумя десятками тысяч он бы выкрутился до следующего срока платежей. В Париже несколько тысяч торговцев в таком же положении; весь год они гоняются за деньгами, которых им всегда не хватает, пытаясь предотвратить неизбежное банкротство.
Мегрэ поднялся, взял шляпу.
— Спасибо, господин Флбре.
— Надо заняться более тщательной проверкой?
— Пока не надо.
Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью. Но как раз теперь Мегрэ выглядел недовольным, словно опасался кажущейся легкости.
— От Люка ничего? — спросил он у конторского мальчика.
— Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился в Армию Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.
Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на имя убийцы папаши Ульриха?
Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту, он задержался на мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: «Вероятно приеду четверг точка Целую всех».
Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так и не смог приехать к ней в Эльзас. Он вытащил и набил трубку, — решая, что предпринять дальше, потом окликнул такси и дал водителю адрес на бульваре Батиньоль.
За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований. Он знал, что почти каждое из них распадается на два периода, имеет две различные стадии.
Вначале полицейский знакомится с новой обстановкой, с людьми, о которых он еще ничего не слыхал накануне, с узким мирком, который всколыхнула драма.
В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.
С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.
Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15