Мегрэ ждала неожиданность. Ничего подобного он не мог предположить.
В изголовье кровати горела лампа под искусно присборенным абажуром. В постели эпохи Людовика XVI полулежала молоденькая девушка; когда она приподнялась на локте, чтобы оглянуться на дверь, ее ночная рубашка спустилась с плеча, открыв тяжелую, налитую грудь. Мегрэ не смог бы сказать, красива ли девушка. Лицо, пожалуй, чуть широковатое, лоб не слишком высокий, нос детский. Однако очертания крупных губ напоминали сочный плод, а глаза были огромны.
Зажгла ли девушка свет, услыхав шум в коридоре? Спала ли? Этого комиссар не знал. Она не без удивления смотрела на коренастого Мегрэ, стоящего в дверном проеме, и брата, который в своих резиновых сапогах возвышался посреди комнаты. Наконец, спокойно осведомилась:
— В чем дело, Альбер?
Судья не показывался, но стоял у двери и все слышал. Мегрэ чувствовал замешательство: он не мог оторвать взгляд от груди девушки, а брат это заметил. Правда, комиссар его не интересовал. Альбер подозрительно осмотрел комнату, потом открыл какую-то дверь.
Интуиция? Мегрэ был уверен, что дверь ведет в пресловутый чулан для фруктов, и подошел поближе.
— Что вы ищете? — спросил он.
В ответ — лишь свирепый взгляд. Вдруг Альбер Форлакруа нагнулся. И в комнате, и в чулане виднелись на полу следы ног. Едва заметные грязные отпечатки чьей-то обуви; грязь была еще влажной.
— Чьи это?
Альбер подошел к окну чулана: оно было открыто, и холодный воздух проникал в комнату. Вернувшись в спальню, Мегрэ увидел, что девушка с обнаженной грудью лежит в той же позе. Выходит, этой ночью, быть может, даже когда Мегрэ уже находился внизу, в этой комнате, в этой постели побывал мужчина?
Альбер широким шагом пересек комнату. Ожидавший в коридоре судья пробормотал:
— Теперь я не смогу запереть дверь. Его сын пожал плечами и, не обращая ни на кого внимания, стал спускаться вниз; Мегрэ шел следом.
— Межа!
— Да, шеф?
— Присмотри-ка за домом. Снаружи.
Мегрэ снял с вешалки пальто, взял шляпу. Еще не рассвело, но в гавани было уже оживленно, отовсюду слышались голоса и шум.
— Вы мне давеча не ответили. Вы знаете, кто это?
Мегрэ прошел мимо подстерегавшего его маленького таможенника, к замешательству последнего сделав вид, что никого не замечает. Что же до Альбера, этот не спешил открывать рот. Чудной парень!
— Я могу отправляться за мидиями? Или вы собираетесь меня арестовать?
— Ступайте к вашим мидиям. Вот только скажите: кто этот человек, чьи следы вы нашли в комнате сестры?
Тут Альбер вдруг остановился и положил руку на плечо Мегрэ. Они стояли у самого берега. Вода быстро отступала, обнажая коричневатую вздувшуюся тину. Мужчины и женщины в коротких штанах и резиновых сапогах грузили пустые корзины в плоскодонные лодки, приводимые в движение шестами.
— Человек? Стойте-ка… Вот он.
Парень, такой же высокий и сильный, как Альбер, и так же, как он, одетый, помог старухе влезть в лодку и разом отвалил от берега.
— Его звать Эро, Марсель Эро, — с этими словами Альбер толкнул двери сарая и вынес из него стопку корзин.
Когда Мегрэ вернулся, служанка гостиницы «Порт» уже встала и мыла в зале пол.
— Где это вы пропадали? — удивилась она. — Вы что, совсем не спали?
Он уселся у печки и заказал кофе, хлеб, колбасу, сыр. И только устроившись как следует на скамье, спросил за едой:
— Вы знаете некоего Эро?
— Марселя? — выпалила она, и комиссар посмотрел на нее внимательнее.
— Да, Марселя Эро.
— Это здешний парень. А почему вы спрашиваете? Мегрэ все равно не удалось бы убедить ее, что парень ему безразличен.
— Он сборщик мидий? Женат?
— Нет, что вы!
— Помолвлен?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Просто так… Мне показалось, что он крутится вокруг дочери судьи.
— Не правда! — процедила она сквозь зубы. — Может, на нее и другие охотники есть. А крутиться да любезничать им вовсе ни к чему, потому как, если уж хотите знать, эта девица, она… она… — служанка попыталась подобрать словцо покрепче, но в результате выпалила слабенькое:
— не бог весть что! Это всем известно. А если ее братец и дальше станет лупцевать всех мужчин, которых застанет у ней в комнате…
— И много таких?
— Да кому не лень! А когда она сбежала в Пуатье, ее отыскали там в таком виде, что не приведи бог! Если вас пытались убедить, что она с Марселем…
— Вы не добавите мне малость кофе? Еще вопрос: человек, приехавший во вторник на автобусе… Когда это было?
— Он приехал автобусом, который приходит в половине пятого.
— Ушел сразу же?
— Сказал, что вернется обедать, и пошел в сторону моста, куда точно — не знаю: было уже темно.
— Если вам покажут фотографию, узнаете его?
— Пожалуй…
— Ладно! Я пошел спать.
Она изумленно посмотрела на постояльца.
— Значит, так. Сейчас шесть. Разбудите меня в восемь утра и принесите очень крепкий кофе. На вас можно рассчитывать? Вы на меня не сердитесь из-за Марселя?
— А мое какое дело?

Спал он крепко. Это было его большое достоинство — умение спать в любом месте и в любое время, мгновенно забывая все свои заботы. Когда служанка, которую звали Тереза, разбудила Мегрэ, держа в руках чашку дымящегося кофе, его ждал приятный сюрприз. Вокруг все изменилось. В окно светило солнце. Комнату наполнял веселый шум, складывавшийся из множества разных звуков.
— Принесите-ка мне, пожалуйста, кусок мыла, детка. И купите где-нибудь поблизости безопасную бритву и помазок.
В ожидании служанки комиссар облокотился на подоконник, глотая холодный вкусный воздух, словно ключевую воду. Вон бухта, показавшаяся ему ночью черной и вязкой. Вон дом судьи. Сараи на берегу. Все вызывало у него восторженное удивление. Сараи, к примеру, были светлые — белые, голубые, зеленые; дом судьи — весь белый, крытый нежно-розовой черепицей. Это был действительно старый дом, который на протяжении веков неоднократно перестраивался. У окна чулана для фруктов Мегрэ с удивлением заметил довольно широкий балкон с перилами; на каждом его углу стояла огромная фаянсовая ваза. По ту сторону сада — небольшой, на две комнаты, белый домик, палисадник за забором, прислоненная к яблоне лестница. На пороге домика кто-то стоит и смотрит в сторону Мегрэ: белый чепец, руки сложены на животе — быть может, Дидина?
Сборщики мидий уже вернулись. Два-три десятка необычных плоскодонок, по-местному — аконов, выстроились у пристани, на большие рычащие грузовики грузили корзины с голубоватыми мидиями.
— Я нашла только рекламную бритву за три с половиной франка, но продавец уверяет, что…
Рекламная — так рекламная! Спать Мегрэ уже не хотелось. Он чувстововал себя свежим, словно провел всю ночь у себя в постели. Может быть, глоток белого перед уходом? Почему бы и нет?
— Почистить ваши ботинки?
Обязательно! Долой грязь! Да здравствует аккуратность! Мегрэ не смог удержать улыбки, увидев вдали инспектора Межа; тот походил на мокрого петуха, который сушит перья на солнце.
— Никаких новостей, старина?
— Никаких, шеф. Пришли две женщины: старая и молодая. Кажется, прислуга. Вот, кстати, взгляните…
Три окна на первом этаже были открыты. Это были окна библиотеки, где накануне Мегрэ с судьей провели у камина часть ночи. Старуха в белом чепце вытряхивала половики; тонкая пыль золотилась в солнечных лучах.
— Что судья?
— Не видел. Барышню тоже. А этот гнусный тип замучил меня своей болтовней.
Мегрэ посмотрел, куда указывал инспектор, и увидел таможенника; казалось, при свете дня тот косит еще сильнее, чем ночью. Он явно надеялся, что его позовут, и ждал лишь знака.
— Оставайся здесь, пока я не вернусь. Я недолго.
— Я не успею выпить чашку кофе?
— Отчего же нет! — Мегрэ находился в благодушном настроении. Чуть позже он уже входил в помещение жандармерии, где представился бригадиру.
— Прежде всего, мне нужно воспользоваться вашим телефоном. Будьте добры, соедините меня с прокуратурой в Ларош-сюр-Йон.
Прокурора еще не было. Его заместитель выслушал сообщение Мегрэ и одобрил его действия. Потом разговор с Люсоном. Потом еще несколько телефонных звонков.
Наконец-то Мегрэ все же удалось пустить машину в ход. Правда, не без сожаления о прошлых днях. В Париже у него была бы под рукой вся его бригада; ребята, которые знают его методы, которым почти ничего не нужно говорить, — Люкас, недавно получивший повышение, Жанвье, Торранс, парни из антропометрической службы. Здесь же фотограф приехал только в полдень, а жандарм, которого он поставил неподалеку от дома, так свирепо поглядывал на прохожих, что в кафе на углу уже почуяли что-то неладное.
Мегрэ позвонил. Дверь открыла старуха.
— Я спрошу, может ли господин судья…
— Пусть войдет, Элиза.
Судья находился в большой комнате, где царил идеальный порядок; солнце через три окна заливало ее светом.
— Я пришел сфотографировать труп. Надеюсь, он остался в прачечной?
— Сейчас дам вам ключ. Я запер ее, чтобы прислуга…
— Они ничего не знает?
— Пока нет. Я предпочел…
— Ваша дочь встала?
Ну и вопрос! Неужели Мегрэ не слышит, что на втором этаже играют на рояле?
— Она тоже ничего не знает?
— Ровным счетом ничего.
Никогда еще, пожалуй, Мегрэ не сталкивался с такой стойкостью к невзгодам. Человек с изысканными манерами, образованный, кроткий, после окончания партии в бридж обнаруживает своего гиганта-сына на верхней ступеньке лестницы. И это ему кажется вполне естественным! На следующее утро он открывает дверь и находит труп неизвестного, труп человека, которого убили. Никому ничего не сказав, не моргнув глазом, он уходит на ежедневную прогулку с дочерью. Ждет высокого прилива. Зашивает труп в мешки. Он… Прибывает полиция. Внезапно появляется разъяренный сын. Взламывает дверь в комнату дочери. Обнаруживает, что ночью там был мужчина. Он спокоен. Как обычно, появляется прислуга и принимается мирно прибираться в доме. Девушка с обнаженной грудью играет на рояле. Отец лишь запирает на ключ прачечную, где лежит труп.
Фотограф приступил к работе; судья наблюдал за ним с таким видом, словно усаживать труп и придавать ему сходство с живым человеком — самое обычное дело.
— Предупреждаю вас, — проворчал Мегрэ, — что прокуратура будет здесь часа в три. Прошу вас не выходить до этого из дому. Это касается и мадемуазель Форлакруа.
Интересно, почему слова «мадемуазель Форлакруа» показались комиссару нелепыми? Потому что он видел ее в постели, с обнаженной грудью? Потому что мужчина оставил в ее комнате грязные следы?
— Скажите, комиссар, мой сын с вами разговаривал? Стаканчик портвейна?
— Благодарю. Ваш сын только показал мне некоего Марселя Эро. Вы его знаете?
Веки судьи дрогнули, ноздри поджались.
— Вы тоже думаете, что именно Марсель был в комнате вашей…
— Не знаю, — тихо выдохнул судья.
Дверь в библиотеку была открыта. В камине пылали поленья.
— Зайдем на минутку, прошу вас.
Это прозвучало как мольба. Мегрэ оставил фотографа у двери.
— Я полагаю, вы все поняли?
Мегрэ не ответил ни да, ни нет. Он чувствовал себя неловко, тем более перед отцом.
— Именно из-за нее я уехал из Версаля и обосновался здесь, в этом доме, который принадлежит нашей семье уже давно; иногда летом мы проводили здесь месяц-другой.
— Сколько ей тогда было?
— Шестнадцать. Врачи предупредили, что приступы будут учащаться. В остальное время она вполне нормальная. — Он отвернулся. Потом, пожав плечами, продолжил:
— Я не сказал вам об этом сразу. Толком даже не знаю, на что я надеялся. Теперь вы понимаете, почему было бы лучше, если бы труп унесло в море? Люди решат… Они могут вообразить бог весть что! Да еще этот дурак Альбер…
— Зачем он приходил в тот вечер?
Нет, поздно, хотя несколько мгновений казалось, что судья все объяснит, вот-вот раскроет тайну. Быть может, Мегрэ поставил вопрос слишком прямо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17