И сегодня тоже.
— Вчера вы не имели никаких сведений о Лоньоне?
— Он звонил мне дважды по телефону.
— А сегодня?
— Один раз, часов в девять утра.
— Вы не знаете, откуда он вам звонил?
— Нет. Он никогда не говорит, где он находится. Не знаю, как себя ведут другие полицейские инспекторы со своими женами, но он…
— Простите, вернемся к сегодняшнему визиту.
— Я снова услышала на лестнице шаги.
— В котором часу?
— Вскоре после того как пробило десять. Я не поглядела на будильник. Быть может, в половине одиннадцатого.
— Это были те же люди?
— Вероятно, но вошел сюда тип, которого я прежде не видела. Он не постучал, а сам открыл дверь, словно у него был ключ. Наверно, он пользовался отмычкой. Я как раз возилась на кухне, чистила овощи и вдруг увидела его — он стоял в дверях. «Не двигайтесь с места, — сказал он. — А главное, не кричите. Я вам ничего не сделаю».
— Он говорил с акцентом?
— Да. По-французски он говорил не очень хорошо, с ошибками. Я почти уверена, что это американец: высокий, рыжеватый блондин, косая сажень в плечах и жует резинку… Типичный американец… Он с любопытством глядел по сторонам, словно впервые попал в парижскую квартиру. Он сразу же заметил в гостиной на стене, в рамочке из черного дерева с позолотой, диплом, который Лоньон получил за двадцать пять лет безупречной службы в полиции. В дипломе были обозначены фамилия мужа и его звание. «Шпик, черт побери! — воскликнул он и, обернувшись ко мне, спросил:
— Где ваш муж?» Я ответила, что понятия не имею, но это, как мне показалось, его нисколько не обеспокоило, он тут же стал выдвигать все ящики и просматривать лежавшие там документы, счета и письма. Затем он покидал все это как попало обратно, часть бумаг упала на пол. Он нашел и нашу фотографию, снятую пятнадцать лет назад, взглянул на меня, покачал головой и сунул ее себе в карман.
— Короче, он, видимо, не предполагал, что ваш муж работает в полиции?
— Не могу сказать, что это его особенно поразило, но убеждена, что он этого не знал, когда явился сюда.
— Он спросил вас, в каком комиссариате служит ваш муж?
— Он спросил, где бы он мог его найти. Я ответила, что в точности не знаю, что муж никогда не говорит со мной о своей работе.
— О чем он еще спрашивал?
— Ни о чем. Он продолжал разглядывать все, что ему попадалось под руку.
— В ящике лежали и деловые бумаги?
— Да. Кое-что он сунул себе в карман вместе с фотоснимком. На верхней полке буфета стояла бутылка кальвадоса, и он налил себе большую рюмку.
— Это все?
— Он даже заглянул под кровать и в оба стенных шкафа. Потом он вернулся в столовую, выпил еще рюмку кальвадоса, с насмешливой улыбкой поклонился мне к ушел.
— Вы не обратили внимания, он был в перчатках?
— Да, в перчатках из свиной кожи.
— А те двое в тот раз?
— Кажется, они тоже были в перчатках. Во всяком случае, тип, который грозил мне пистолетом.
— Вы и сегодня подошли к окну после его ухода?
— Да, я видела, как он вышел из дому и направился к перекрестку; на углу улицы Колэнкур его поджидал один из тех двух типов, тот, что поменьше ростом. Я немедленно позвонила в комиссариат на улице Ла Рошфуко и попросила Лоньона. Мне сказали, что утром его не было и что они его не ждут, а когда я стала настаивать, мне объяснили, что он не появился и прошлой ночью, хотя это было его дежурство.
— Вы им сообщили, что у вас происходит?
— Нет. Я тут же подумала о вас, господин комиссар. Видите ли, я ведь знаю Лоньона как облупленного. Он готов в лепешку расшибиться, лишь бы все сделать как можно лучше. До сих пор никто еще не оценил его по достоинству, но он мне часто говорил о вас. Я знаю, вы не похожи на других, вы ему не завидуете, вы… Я боюсь, мосье Мегрэ. Должно быть, Лоньон замахнулся на людей, с которыми ему не справиться, и бог знает, где он сейчас находится…
Их прервал телефонный звонок. Госпожа Лоньон вздрогнула:
— Вы разрешите?
Мегрэ услышал, как она вдруг заговорила обиженным тоном:
— Как! Это ты? Где ты? Я звонила в участок, и мне сказали, что со вчерашнего дня ты туда не заглядывал. К нам приехал комиссар Мегрэ.
Мегрэ подошел к ней и протянул руку к трубке.
— Разрешите?.. Алло! Лоньон, это вы? Лоньон не мог вымолвить ни слова, должно быть, он застыл, стиснув зубы и глядя в одну точку.
— Скажите, Лоньон, где вы сейчас находитесь?
— В комиссариате.
А я — в вашей квартире, в обществе вашей жены. Мне необходимо с вами поговорить. Я сейчас заеду на улицу Ла Рошфуко. Ждите меня… Что вы говорите?
Он с трудом расслышал, как инспектор пробормотал:
— Я бы предпочел встретиться с вами в другом месте… Я вам потом объясню, господин комиссар…
— Тогда через полчаса я буду ждать вас у себя, на Набережной Орфевр.
Он повесил трубку и взял шляпу.
— Как вы думаете, беды не случится? — спросила госпожа Лоньон.
И так как Мегрэ глядел на нее, явно не понимая вопроса, она добавила:
— Он такой отчаянный и такой усердный, что иногда…

— Пусть войдет.
Лоньон промок до нитки. Брюки и ботинки его были в таком виде, что казалось, он шатался всю ночь по улицам. К тому же его замучил страшнейший насморк, и он ни на минуту не выпускал из рук носового платка. Слегка наклонив голову, как человек, ожидающий выговора, он застыл посреди комнаты, не подходя к Мегрэ.
— Садитесь, Лоньон. Я только что от вас.
— Что вам рассказала жена?
— Полагаю, все, что знала.
Наступила довольно долгая пауза, которой Лоньон воспользовался, чтобы высморкаться, но поднять глаза и посмотреть Мегрэ прямо в лицо он так и не решился. Комиссар знал, как обидчив Лоньон, и поэтому медлил, соображая, с чего лучше начать разговор.
Характеристика, которую госпожа Лоньон дала своему мужу, не была такой уж неточной. Этот болван от излишнего усердия постоянно попадал в дурацкие положения и был при этом уверен, что весь мир в сговоре против него, что все вокруг тайно строят козни, чтобы помешать ему получить повышение.
И удивительнее всего то, что инспектор Лоньон был вовсе не глупым и действительно на редкость добросовестным и честным человеком.
— Она лежит? — спросил он, прерывая затянувшееся молчание.
— Когда я приехал, она была на ногах.
— Сердится?
— Располагайтесь поудобней, Лоньон, и не отводите глаз. Вне зависимости от того, что мне наговорила ваша жена, достаточно взглянуть на вас, чтобы понять: с вами происходит что-то неладное. Вы мне непосредственно не подчиняетесь, следовательно, ваши дела меня как бы не касаются. Но раз уж ваша супруга обратилась ко мне, может быть, все же лучше посвятить меня в то, что приключилось. Как вы думаете?
— Думаю, вы правы.
— В таком случае я попрошу вас рассказать мне все, вы понимаете, все, а не почти все.
— Понимаю.
— Очень хорошо. Курите, пожалуйста.
— Я не курю.
Это было правдой. Мегрэ просто забыл, что Лоньон не курит из-за жены, которой делается дурно от запаха табака.
— Что вы знаете об этих гангстерах?
— Я думаю, это настоящие гангстеры.
— Американцы?
— Да.
— Как вы с ними связались?
— Сам толком не пойму. Я оказался сейчас в таком положении, что, наверное, лучше вам во всем чистосердечно признаться, даже если я потеряю из-за этого место.
Он не сводил глаз с письменного стола, и его нижняя губа дрожала.
— Все равно рано или поздно это должно было случиться.
— Что именно?
— Вы сами знаете. Меня держат только потому, что нет повода меня уволить, потому что им еще ни разу не удалось ко мне прицепиться, все они уже много лет так и норовят застукать меня…
— Кто они?
— Да все.
— Послушайте, Лоньон!..
— Да, господин комиссар!
— Пожалуйста, не считайте себя жертвой, которую все преследуют, — это просто смешно!
— Извините, господин комиссар.
— Да что вы стоите точно в воду опущенный? Взгляните хоть разок на меня.
Ну вот, так-то оно лучше, так вы хоть похожи на мужчину. А теперь выкладывайте, в чем дело.
Лоньон не плакал, но от насморка глаза его слезились, он ежесекундно подносил платок к лицу, и это раздражало Мегрэ.
— Ну так я вас слушаю.
— Это случилось в понедельник, вернее в ночь с понедельника на вторник.
— Вы дежурили?
— Да. Было что-то около часа ночи. Притаившись, я наблюдал за происходящим вокруг.
— Где вы стояли?
— За оградой церкви Нотр-Дам де Лорет, на улице Флешье.
— Выходит, на чужом участке?
— Нет, как раз на границе двух участков; правда, улица Флешье относится к третьему кварталу, но следил я за баром на углу улицы Мартир, которая входит в мой участок. Мне донесли, что туда по ночам захаживает один тип, торгующий кокаином. Улица Флешье плохо освещена и в такой поздний час всегда пустынна.
Вдруг из-за угла улицы Шатодэн появилась какая-то машина, резко затормозила и на мгновение остановилась метрах в десяти от меня. Люди, сидевшие в машине, меня не заметили. Дверца распахнулась, и на тротуар выбросили человека, точнее, труп человека; затем машина сорвалась с места и умчалась по улице Сен-Лазар.
— Вы записали ее номер?
— Да. Прежде всего я кинулся к трупу. Я мог поклясться, что человек этот мертв, но все же мне надо было в этом убедиться. В темноте я ощупал его грудь и тут же отдернул руку — рубаха была пропитана липкой, еще теплой кровью.
Нахмурив брови, Мегрэ пробормотал:
— Что-то я ничего об этом не читал в сводке происшествий за ту ночь.
— Знаю.
— Каким же образом?..
— Сейчас я вам объясню. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что поступил неправильно. Быть может, вы мне даже не поверите…
— Что стало с телом?
— Вот именно об этом я и хочу рассказать. Полицейского поблизости не оказалось. Бар — он находился метрах в ста от места происшествия — был еще открыт. Я бросился туда, чтобы позвонить.
— Кому?
— В комиссариат третьего квартала.
— Вы позвонили?
— Я подошел к стойке, чтобы взять жетон для автомата, и, машинально бросив взгляд через окно на улицу, увидел вторую машину, которая свернула с улицы Флешье на улицу Нотр-Дам де Лорет и затормозила у того места, где лежал труп. Тогда я выскочил из бара, чтобы записать ее номер, но машина была уже слишком далеко.
— Такси?
— Не думаю. Все это произошло очень быстро. Я почувствовал что-то неладное и со всех ног кинулся к церкви. Трупа у решетки не оказалось.
— И вы не доложили об этом?
— Нет.
— Вам не пришло в голову, что если сообщить номер первой машины, ее, может быть, удалось бы задержать?
— Я подумал об этом, но решил, что люди, способные на такие вещи, не настолько глупы, чтобы долго разъезжать на этой машине.
— И вы не написали рапорта о происшедшем? Мегрэ, конечно, понял, в чем дело. Долгие годы бедняга Лоньон ждал, что ему посчастливится напасть на какое-нибудь громкое дело, которое привлечет к нему всеобщее внимание. И, как нарочно, всякий раз, когда на его участке происходило что-нибудь серьезное, он либо не дежурил, либо по тем или иным причинам розыск поручали оперативной группе с Набережной Орфевр.
— Я знаю, что поступил неправильно. Я понял это очень скоро, еще ночью, но, поскольку я тут же не доложил начальству, было уже поздно…
— Вы нашли машину?
— Утром я отправился в префектуру, просмотрел списки и установил, что эта машина приписана к гаражу у ворот Майо. Я пошел туда и выяснил, что в этом гараже можно взять машину напрокат — на день, два или даже на месяц.
— Машина была на месте?
— Нет. Ее взяли за два дня до этого на неопределенный срок. Мне показали регистрационную карточку клиента — это был некий Билл Ларнер, подданный США, проживающий в гостинице «Ваграм» на авеню Де Ваграм.
— Вы застали там Ларнера?
— Нет, он ушел из гостиницы в четыре часа утра.
— Вы хотите сказать, что до четырех утра он находился в своей комнате?
— Да.
— Значит, в машине его не было?
— Наверняка. Портье видел его, когда он поднимался к себе в номер, — это было около двенадцати ночи. В половине четвертого утра Ларнеру позвонили, и он тут же ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20