— Полагаю, вы догадываетесь, почему я здесь?
Мегрэ совсем не понравилось, что она пошла в наступление, поэтому он воздержался от ответа.
— Очевидно, вы тоже будете укрываться за словами о соблюдении профессиональной тайны…
Он обратил внимание на ее «вы тоже». Означало ли это, что она ходила к доктору Стейнеру?
Но его удивляло не только поведение мадам Мартон.
Муж, конечно, был не урод и, должно быть, очень неплохо зарабатывал. Но мадам Мартон принадлежала совсем к другому классу. В ее элегантности не было никакой вульгарности, никакой чрезмерности. В непринужденности тоже.
Еще в приемной он заметил безупречный пошив ее туфель и шик сумочки. Перчатки по качеству не уступали им, как, впрочем, и все остальное, что на ней было надето. Никакой агрессивности, ни малейшей нарочитости. Никакого расчета на дешевый внешний эффект. Вся ее одежда была изготовлена в лучших ателье.
Она выглядела на сорок лет, но так, как умеют выглядеть лишь сорокалетние парижанки, тщательно ухаживающие за собой, а по интонациям, как и по всему поведению, чувствовалось, что она свободно держится в любом месте и при любых обстоятельствах.
Действительно ли в ней был некий недостаток? Мегрэ показалось, что он нашел один, но не мог точно указать, какой именно. Скорее это было смутное ощущение, нежели действительно замеченное явление.
— Думаю, господин комиссар, мы только выиграем время, если я расскажу вам все откровенно. К тому же хитрить с таким человеком, как вы, было бы чересчур самонадеянно.
Он остался невозмутимым, но эта его невозмутимость посетительницу не смутила или же она великолепно собой владела.
— Я знаю, что сегодня утром мой муж приходил к вам.
— Это он вам сказал? — спросил Мегрэ, надеясь сбить ее с толку.
— Нет. Я видела, как он входил в это здание, и поняла, что он пошел к вам. Он с увлечением следит за всеми вашими расследованиями и уже много лет при каждом подходящем случае говорит о вас в восторженных тонах.
— Вы хотите сказать, что следили за мужем?
— Да, — просто ответила она. Наступила короткая, немного неловкая пауза. А потом прозвучал вопрос: — Вас это удивляет после того, что вы услышали?
— А вы знаете, что он мне говорил?
— Это нетрудно угадать. Мы женаты уже двенадцать лет, и я отлично знаю Ксавье. Это честнейший, храбрейший и обаятельнейший человек на свете. Возможно, вы знаете, что он рос без родителей и воспитывался в приюте?
Комиссар рассеянно кивнул.
— Он вырос на ферме в Солони, где у него отбирали книги, которые он доставал, и сжигали их. Тем не менее он достиг того, чего достиг, а на мой взгляд, заслуживает еще большего. Даже я постоянно поражаюсь широте его знаний. Он все читал. Обо всем знает. И разумеется, на нем все ездят. Он убивает себя работой. За полгода до Рождества он уже начинает готовиться к нему, а Рождество его просто выматывает.
Она открыла сумочку и заколебалась, не решаясь вынуть серебряный портсигар.
— Можете курить, — разрешил Мегрэ.
— Спасибо. У меня есть эта отвратительная привычка — я много курю. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам курить трубку?
Он видел мелкие морщинки в углах ее глаз, но вместо того, чтобы старить ее, они лишь придавали ей особый шарм. Серо-голубые глаза женщины искрились добротой близорукого человека.
— Должно быть, мы оба кажемся вам нелепыми и смешными, по очереди приходя сюда и исповедуясь.
Впрочем, отчасти так и есть. Вот уже несколько месяцев меня беспокоит состояние мужа. Он измотан, встревожен, бывают периоды полной апатии, когда он совсем не разговаривает со мной.
Мегрэ хотелось бы, чтобы при разговоре присутствовал Пардон: возможно, врач сумел бы из него что-нибудь вытянуть?
— Уже в октябре… да, в начале октября… я сказала ему, что у него неврастения и что ему следовало бы сходить к врачу…
— Это вы заговорили с ним о неврастении?
— Да. А что, не следовало?
— Продолжайте.
— Я много за ним наблюдаю. Он начал жаловаться на одного из своих начальников, которого никогда не любил, однако теперь повел речь о заговоре, организованном тем против него. Потом он ополчился на одного молодого продавца…
— По какому поводу?
— Это покажется странным, но я отчасти понимаю реакции Ксавье. Я не преувеличиваю, когда говорю, что он лучший во Франции специалист по игрушечным железным дорогам. Надеюсь, это не вызовет у вас улыбки? Ведь не смеются же над людьми, всю жизнь придумывающими новые модели бюстгальтеров или корсетов.
Почему-то он спросил:
— А вы связаны с бюстгальтерами и корсетами?
Она засмеялась:
— Я их продаю. Но речь не обо мне. Так вот, молодой продавец стал наблюдать за моим мужем, вынюхивать его маленькие секреты, перерисовывать макеты…
Короче, у Ксавье сложилось впечатление, что тот хочет занять его место. Но по-настоящему я встревожилась, когда заметила, что подозрения Ксавье распространяются и на меня…
— В чем же он вас подозревает?
— Полагаю, он вам рассказал. Это началось однажды вечером, когда, внимательно глядя на меня, он прошептал: «Ты будешь красивой вдовой, верно?» Потом это слово часто всплывало в разговоре. Например: «Все женщины созданы, чтобы быть вдовами. Кстати, статистика подтверждает»… Отсюда недалеко до утверждения, что без него моя жизнь была бы более блестящей, что он — единственное препятствие на моем пути наверх…
Она не шевелилась, хотя Мегрэ специально буравил ее тяжелым взглядом.
— Остальное вы знаете. Он убежден, что я решила от него избавиться. За столом часто меняет свой стакан на мой — не скрываясь, напротив, насмешливо глядя на меня. За едой ждет, пока я проглочу первый кусок.
Иногда, когда я возвращаюсь позже его, замечаю, что он рылся по всей кухне. Не знаю, что ему сказал доктор Стейнер…
— Вы ходили к нему вместе?
— Нет. Ксавье мне объявил, что идет на консультацию. Это опять был своего рода вызов с его стороны. Он сказал: «Я знаю: ты стараешься меня убедить, что я схожу с ума. О, ты делаешь это очень ловко, так сказать, по капле. Посмотрим, что решит специалист».
— Он рассказал вам о заключении врача?
— Он мне ничего не сказал, но с тех пор — а это было с месяц назад — смотрит на меня покровительственно-иронично. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу сказать. Как человек, который причастен к тайне и наслаждается этим. Он следит за мной взглядом.
У меня всегда такое ощущение, что он думает: «Давай, девочка! Делай что хочешь. Тебе не добиться успеха, потому что я все знаю…»
Мегрэ затянулся трубкой и спросил:
— И сегодня утром вы следили за ним? Слежка за мужем вошла у вас в привычку?
— Нет, я слежу за ним не каждый день, потому что тоже работаю. Обычно мы выходим из дому — мы живем на авеню Шатийон — одновременно, в половине девятого и едем на одном автобусе до улицы Пирамид.
Я иду в магазин на улице Сент-Оноре, а он идет дальше, до улицы Риволи, в универмаг «Лувр». С некоторых пор, думаю, я вам это уже говорила, ваше имя стало часто мелькать в наших разговорах. Два дня назад он мне сказал, сардонически и одновременно угрожающе: «Что бы ты ни делала, какой бы хитрой ни была, кое-кто все узнает».
— Я поняла, что он намекает на вас. Вчера я проследила за ним до «Лувра» и некоторое время стояла перед служебным входом, чтобы убедиться, не выйдет ли он.
Сегодня я поступила так же…
— И проследили за ним до входа в это здание?
Она откровенно ответила «да» и нагнулась погасить сигарету в хрустальной пепельнице.
— Я попыталась дать вам представление о ситуации, а теперь готова ответить на ваши вопросы.
И только ее сцепленные на крокодиловой сумочке руки выдавали некоторую нервозность.
Глава 3
Младшая сестра из Америки
Если утром, разговаривая с продавцом игрушечных железных дорог, Мегрэ был отяжелевшим и как бы отсутствующим, это было непроизвольное состояние, скорее близкое к дремотному отупению. В общем, контакт не установился; точнее, установился слишком поздно.
Теперь, с мадам Мартон, он принял профессиональную тяжеловесность, которую взял на вооружение давным-давно, когда был еще робок, взял, чтобы сбивать с толку собеседника, а она стала почти обязательным рефлексом.
На женщину это, похоже, особого впечатления не производило, и она продолжала смотреть на него взглядом ребенка, разглядывающего большого медведя, которого не боится, но за которым все равно следит краем глаза.
Разве не она до сих пор давала направление разговору, завершив его словами, которые Мегрэ редко слышал в этом кабинете: «А теперь я готова ответить на ваши вопросы…»
Комиссар заставил ее подождать некоторое время, намеренно затягивая молчание и куря трубку. Наконец произнес с видом человека, не слишком хорошо осознающего, кто он и где находится:
— Так зачем вы мне все это рассказали?
Этот вопрос явно выбил ее из седла.
— Но…
Она взмахивала ресницами, как делают близорукие люди, не находя ничего лучшего, чем улыбаться, как бы показывая, что ответ очевиден.
А он, как человек, не придающий особого значения данному случаю, как госслужащий, выполняющий свою работу, продолжал:
— Вы просите заключить вашего мужа под стражу?
На этот раз лицо женщины моментально побагровело, глаза сверкнули, нижняя губа задрожала от гнева.
— Полагаю, я не сказала ничего такого, что позволило бы вам…
Удар поразил ее до такой степени, что она даже сделала вид, будто встает, чтобы положить конец разговору.
— Садитесь, прошу вас. Успокойтесь. Не понимаю, почему этот вполне естественный вопрос вас так возмутил.
Так что же вы мне сказали? Не забывайте, мы находимся в уголовной полиции, где занимаются преступлениями и правонарушениями или чтобы арестовать виновных, или — что бывает гораздо реже — предотвратить трагедию.
Во-первых, вы мне поведали, что на протяжении нескольких месяцев ваш муж страдает от неврастении…
— Я сказала…
— Вы сказали: неврастении. И его поведение вас до такой степени встревожило, что вы отправили его к невропатологу…
— Я ему только посоветовала…
— Допустим, вы посоветовали ему проконсультироваться у невропатолога. Ожидали, что врач порекомендует ему лечь в больницу?
Черты лица посетительницы заострились, голос изменился.
— Я ожидала, — парировала она, — что врач назначит ему лечение.
— Отлично. Полагаю, он это сделал?
— Понятия не имею.
— Вы звонили доктору Стейнеру или лично приходили к нему, а он укрылся за врачебной тайной.
Она с напряженным вниманием смотрела на комиссара, словно пытаясь угадать, куда будет направлена его следующая атака. Ее нервы были натянуты.
— После визита к врачу ваш муж стал принимать какие-либо лекарства?
— Нет, насколько мне известно.
— Его поведение изменилось?
— Он кажется мне таким же подавленным.
— Подавленным, а не возбужденным?
— Не знаю. Не понимаю, к чему вы клоните.
— Чего вы боитесь?
На сей раз она замешкалась с ответом, обдумывая, что означает этот вопрос.
— Вы спрашиваете, боюсь ли я своего мужа?
— Да.
— Я боюсь не его, а за него.
— Почему?
— Потому что я способна за себя постоять, что бы ни случилось.
— Тогда я возвращаюсь к тому, с чего начал. Зачем вы ко мне пришли?
— Потому что утром к вам приходил он.
У них была разная логика. Или же она просто не хотела принять логику комиссара?
— Вы знали, что он мне скажет?
— Если бы я знала, то я…
Она прикусила губу. Не хотела ли она сказать: «…мне бы не было нужды приходить».
Мегрэ не успел это обдумать, потому что на столе зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло, патрон… Это Жанвье… Я в соседнем кабинете…
Мне сказали, кто у вас, и я решил, что мне будет лучше не показываться… Я бы хотел с вами коротко переговорить.
— Сейчас приду…
Мегрэ встал и извинился:
— Вы позволите? Меня вызывают по другому делу.
Я ненадолго.
В кабинете инспекторов он велел Люка:
— Выйди в коридор и, если эта дама попытается уйти, как ее муж, задержи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Мегрэ совсем не понравилось, что она пошла в наступление, поэтому он воздержался от ответа.
— Очевидно, вы тоже будете укрываться за словами о соблюдении профессиональной тайны…
Он обратил внимание на ее «вы тоже». Означало ли это, что она ходила к доктору Стейнеру?
Но его удивляло не только поведение мадам Мартон.
Муж, конечно, был не урод и, должно быть, очень неплохо зарабатывал. Но мадам Мартон принадлежала совсем к другому классу. В ее элегантности не было никакой вульгарности, никакой чрезмерности. В непринужденности тоже.
Еще в приемной он заметил безупречный пошив ее туфель и шик сумочки. Перчатки по качеству не уступали им, как, впрочем, и все остальное, что на ней было надето. Никакой агрессивности, ни малейшей нарочитости. Никакого расчета на дешевый внешний эффект. Вся ее одежда была изготовлена в лучших ателье.
Она выглядела на сорок лет, но так, как умеют выглядеть лишь сорокалетние парижанки, тщательно ухаживающие за собой, а по интонациям, как и по всему поведению, чувствовалось, что она свободно держится в любом месте и при любых обстоятельствах.
Действительно ли в ней был некий недостаток? Мегрэ показалось, что он нашел один, но не мог точно указать, какой именно. Скорее это было смутное ощущение, нежели действительно замеченное явление.
— Думаю, господин комиссар, мы только выиграем время, если я расскажу вам все откровенно. К тому же хитрить с таким человеком, как вы, было бы чересчур самонадеянно.
Он остался невозмутимым, но эта его невозмутимость посетительницу не смутила или же она великолепно собой владела.
— Я знаю, что сегодня утром мой муж приходил к вам.
— Это он вам сказал? — спросил Мегрэ, надеясь сбить ее с толку.
— Нет. Я видела, как он входил в это здание, и поняла, что он пошел к вам. Он с увлечением следит за всеми вашими расследованиями и уже много лет при каждом подходящем случае говорит о вас в восторженных тонах.
— Вы хотите сказать, что следили за мужем?
— Да, — просто ответила она. Наступила короткая, немного неловкая пауза. А потом прозвучал вопрос: — Вас это удивляет после того, что вы услышали?
— А вы знаете, что он мне говорил?
— Это нетрудно угадать. Мы женаты уже двенадцать лет, и я отлично знаю Ксавье. Это честнейший, храбрейший и обаятельнейший человек на свете. Возможно, вы знаете, что он рос без родителей и воспитывался в приюте?
Комиссар рассеянно кивнул.
— Он вырос на ферме в Солони, где у него отбирали книги, которые он доставал, и сжигали их. Тем не менее он достиг того, чего достиг, а на мой взгляд, заслуживает еще большего. Даже я постоянно поражаюсь широте его знаний. Он все читал. Обо всем знает. И разумеется, на нем все ездят. Он убивает себя работой. За полгода до Рождества он уже начинает готовиться к нему, а Рождество его просто выматывает.
Она открыла сумочку и заколебалась, не решаясь вынуть серебряный портсигар.
— Можете курить, — разрешил Мегрэ.
— Спасибо. У меня есть эта отвратительная привычка — я много курю. Надеюсь, мое присутствие не помешает вам курить трубку?
Он видел мелкие морщинки в углах ее глаз, но вместо того, чтобы старить ее, они лишь придавали ей особый шарм. Серо-голубые глаза женщины искрились добротой близорукого человека.
— Должно быть, мы оба кажемся вам нелепыми и смешными, по очереди приходя сюда и исповедуясь.
Впрочем, отчасти так и есть. Вот уже несколько месяцев меня беспокоит состояние мужа. Он измотан, встревожен, бывают периоды полной апатии, когда он совсем не разговаривает со мной.
Мегрэ хотелось бы, чтобы при разговоре присутствовал Пардон: возможно, врач сумел бы из него что-нибудь вытянуть?
— Уже в октябре… да, в начале октября… я сказала ему, что у него неврастения и что ему следовало бы сходить к врачу…
— Это вы заговорили с ним о неврастении?
— Да. А что, не следовало?
— Продолжайте.
— Я много за ним наблюдаю. Он начал жаловаться на одного из своих начальников, которого никогда не любил, однако теперь повел речь о заговоре, организованном тем против него. Потом он ополчился на одного молодого продавца…
— По какому поводу?
— Это покажется странным, но я отчасти понимаю реакции Ксавье. Я не преувеличиваю, когда говорю, что он лучший во Франции специалист по игрушечным железным дорогам. Надеюсь, это не вызовет у вас улыбки? Ведь не смеются же над людьми, всю жизнь придумывающими новые модели бюстгальтеров или корсетов.
Почему-то он спросил:
— А вы связаны с бюстгальтерами и корсетами?
Она засмеялась:
— Я их продаю. Но речь не обо мне. Так вот, молодой продавец стал наблюдать за моим мужем, вынюхивать его маленькие секреты, перерисовывать макеты…
Короче, у Ксавье сложилось впечатление, что тот хочет занять его место. Но по-настоящему я встревожилась, когда заметила, что подозрения Ксавье распространяются и на меня…
— В чем же он вас подозревает?
— Полагаю, он вам рассказал. Это началось однажды вечером, когда, внимательно глядя на меня, он прошептал: «Ты будешь красивой вдовой, верно?» Потом это слово часто всплывало в разговоре. Например: «Все женщины созданы, чтобы быть вдовами. Кстати, статистика подтверждает»… Отсюда недалеко до утверждения, что без него моя жизнь была бы более блестящей, что он — единственное препятствие на моем пути наверх…
Она не шевелилась, хотя Мегрэ специально буравил ее тяжелым взглядом.
— Остальное вы знаете. Он убежден, что я решила от него избавиться. За столом часто меняет свой стакан на мой — не скрываясь, напротив, насмешливо глядя на меня. За едой ждет, пока я проглочу первый кусок.
Иногда, когда я возвращаюсь позже его, замечаю, что он рылся по всей кухне. Не знаю, что ему сказал доктор Стейнер…
— Вы ходили к нему вместе?
— Нет. Ксавье мне объявил, что идет на консультацию. Это опять был своего рода вызов с его стороны. Он сказал: «Я знаю: ты стараешься меня убедить, что я схожу с ума. О, ты делаешь это очень ловко, так сказать, по капле. Посмотрим, что решит специалист».
— Он рассказал вам о заключении врача?
— Он мне ничего не сказал, но с тех пор — а это было с месяц назад — смотрит на меня покровительственно-иронично. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу сказать. Как человек, который причастен к тайне и наслаждается этим. Он следит за мной взглядом.
У меня всегда такое ощущение, что он думает: «Давай, девочка! Делай что хочешь. Тебе не добиться успеха, потому что я все знаю…»
Мегрэ затянулся трубкой и спросил:
— И сегодня утром вы следили за ним? Слежка за мужем вошла у вас в привычку?
— Нет, я слежу за ним не каждый день, потому что тоже работаю. Обычно мы выходим из дому — мы живем на авеню Шатийон — одновременно, в половине девятого и едем на одном автобусе до улицы Пирамид.
Я иду в магазин на улице Сент-Оноре, а он идет дальше, до улицы Риволи, в универмаг «Лувр». С некоторых пор, думаю, я вам это уже говорила, ваше имя стало часто мелькать в наших разговорах. Два дня назад он мне сказал, сардонически и одновременно угрожающе: «Что бы ты ни делала, какой бы хитрой ни была, кое-кто все узнает».
— Я поняла, что он намекает на вас. Вчера я проследила за ним до «Лувра» и некоторое время стояла перед служебным входом, чтобы убедиться, не выйдет ли он.
Сегодня я поступила так же…
— И проследили за ним до входа в это здание?
Она откровенно ответила «да» и нагнулась погасить сигарету в хрустальной пепельнице.
— Я попыталась дать вам представление о ситуации, а теперь готова ответить на ваши вопросы.
И только ее сцепленные на крокодиловой сумочке руки выдавали некоторую нервозность.
Глава 3
Младшая сестра из Америки
Если утром, разговаривая с продавцом игрушечных железных дорог, Мегрэ был отяжелевшим и как бы отсутствующим, это было непроизвольное состояние, скорее близкое к дремотному отупению. В общем, контакт не установился; точнее, установился слишком поздно.
Теперь, с мадам Мартон, он принял профессиональную тяжеловесность, которую взял на вооружение давным-давно, когда был еще робок, взял, чтобы сбивать с толку собеседника, а она стала почти обязательным рефлексом.
На женщину это, похоже, особого впечатления не производило, и она продолжала смотреть на него взглядом ребенка, разглядывающего большого медведя, которого не боится, но за которым все равно следит краем глаза.
Разве не она до сих пор давала направление разговору, завершив его словами, которые Мегрэ редко слышал в этом кабинете: «А теперь я готова ответить на ваши вопросы…»
Комиссар заставил ее подождать некоторое время, намеренно затягивая молчание и куря трубку. Наконец произнес с видом человека, не слишком хорошо осознающего, кто он и где находится:
— Так зачем вы мне все это рассказали?
Этот вопрос явно выбил ее из седла.
— Но…
Она взмахивала ресницами, как делают близорукие люди, не находя ничего лучшего, чем улыбаться, как бы показывая, что ответ очевиден.
А он, как человек, не придающий особого значения данному случаю, как госслужащий, выполняющий свою работу, продолжал:
— Вы просите заключить вашего мужа под стражу?
На этот раз лицо женщины моментально побагровело, глаза сверкнули, нижняя губа задрожала от гнева.
— Полагаю, я не сказала ничего такого, что позволило бы вам…
Удар поразил ее до такой степени, что она даже сделала вид, будто встает, чтобы положить конец разговору.
— Садитесь, прошу вас. Успокойтесь. Не понимаю, почему этот вполне естественный вопрос вас так возмутил.
Так что же вы мне сказали? Не забывайте, мы находимся в уголовной полиции, где занимаются преступлениями и правонарушениями или чтобы арестовать виновных, или — что бывает гораздо реже — предотвратить трагедию.
Во-первых, вы мне поведали, что на протяжении нескольких месяцев ваш муж страдает от неврастении…
— Я сказала…
— Вы сказали: неврастении. И его поведение вас до такой степени встревожило, что вы отправили его к невропатологу…
— Я ему только посоветовала…
— Допустим, вы посоветовали ему проконсультироваться у невропатолога. Ожидали, что врач порекомендует ему лечь в больницу?
Черты лица посетительницы заострились, голос изменился.
— Я ожидала, — парировала она, — что врач назначит ему лечение.
— Отлично. Полагаю, он это сделал?
— Понятия не имею.
— Вы звонили доктору Стейнеру или лично приходили к нему, а он укрылся за врачебной тайной.
Она с напряженным вниманием смотрела на комиссара, словно пытаясь угадать, куда будет направлена его следующая атака. Ее нервы были натянуты.
— После визита к врачу ваш муж стал принимать какие-либо лекарства?
— Нет, насколько мне известно.
— Его поведение изменилось?
— Он кажется мне таким же подавленным.
— Подавленным, а не возбужденным?
— Не знаю. Не понимаю, к чему вы клоните.
— Чего вы боитесь?
На сей раз она замешкалась с ответом, обдумывая, что означает этот вопрос.
— Вы спрашиваете, боюсь ли я своего мужа?
— Да.
— Я боюсь не его, а за него.
— Почему?
— Потому что я способна за себя постоять, что бы ни случилось.
— Тогда я возвращаюсь к тому, с чего начал. Зачем вы ко мне пришли?
— Потому что утром к вам приходил он.
У них была разная логика. Или же она просто не хотела принять логику комиссара?
— Вы знали, что он мне скажет?
— Если бы я знала, то я…
Она прикусила губу. Не хотела ли она сказать: «…мне бы не было нужды приходить».
Мегрэ не успел это обдумать, потому что на столе зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло, патрон… Это Жанвье… Я в соседнем кабинете…
Мне сказали, кто у вас, и я решил, что мне будет лучше не показываться… Я бы хотел с вами коротко переговорить.
— Сейчас приду…
Мегрэ встал и извинился:
— Вы позволите? Меня вызывают по другому делу.
Я ненадолго.
В кабинете инспекторов он велел Люка:
— Выйди в коридор и, если эта дама попытается уйти, как ее муж, задержи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18