) гордящегося своим совершенным телом, - единственным, чем ему и можно было гордиться. Я стряхнул с ладоней загустевшую кровь, отер щеку; нет, сейчас не до брезгливости, сейчас надо доводить дело до конца.
Солнце начало сползать с неба - ветер, шум близкого леса, вороний грай.
Все пять машин, включая кулагинский "Мерседес" ещё здесь. Если только у него нет "вертушки", он мой. Некуда ему деться.
Я вернулся в операторскую к алкашам. Кто-то из них едва не проломил мне череп. Как-нибудь разберемся и с этим.
В первом помещении никого. Все ещё работают уцелевшие компьютеры. Небрежно брошенный, оставлен на стуле мой автомат. Я захватил оружие. У двери в соседний зал с мясорубочным вентилятором, я прислушался. Было слышно непонятное бормотание. Кто-то глотал. Я быстро заглянул.
Совершенно обезумевшими глазами уставясь на меня, Володя не прекращал поглощать содержимое бутылки. Много проливалось, и воздух резко пах дешевым самогоном, - Володю не могло пронять виски.
Больше никого не было. Я поманил Володю. Тот покорно встал и пошел ко мне. Из забытой в руке бутылки проливалось последнее; мужик смотрел на меня полными ужаса глазами и все же шел, словно кролик к удаву.
- Идем, - почти ласково сказал я. - Идем, покажешь где шеф.
Володя немедленно, вслепую, потому что все внимание было обращено ко мне, стукнул по клавишам.
На схеме экрана немедленно загорелась точка.
- Как же ты отличаешь шефа от других?
- А у него тут как бы звездочка пульсирует, - почти трезво ответил Володя и ткнул пальцем в экран. Что-то там на самом деле пульсировало.
- Где он находится?
- Да в пятом бункере, где последний раз машину песка сваливали.
- Ну пойдем, покажешь, - сказал я.
В этом пятом бункере, освещенном тусклой цепочкой настенных ламп, за кучей песка я нашел Кулагина.
Дверь, раскрываясь, пронзительно скрипнула. В замкнутом пространстве этого проклятого лабиринта, металлический скрежет мертво отозвался в закоулках души: одиноко, мерзко...
Из-за песочных дюн несколько раз выстрелили. Надежда выжить опьяняла Володю сильнее выпитого; худое, жидкое личико его преданно кривлялось, следя за мной.
- Есть возможность подобраться? - спросил я на всякий случай.
- Е-есть, - убедительно, всем телом качнулся он.
Недолго попетляв, он вывел меня к люку. Оказалось, незаметно поднявшись выше, мы находились над Кулагиным. Я попробовал механический запор люка, тихо отстегнул рычаг замка и, приказав моему энергичному, но на глазах теряющему координацию помощнику рвануть люк по моему сигналу, приготовился к прыжку.
Пора!
Я прыгнул в люк ногами, - падение, мягкое приземление, осатаневшее лицо Кулагина.
Он медленно-медленно поворачивал руку с пистолетом в мою сторону. И почти повернул, но тут мои пальцы сомкнулись на его руке, я рванул, высвобождая оружие и... тут я бросил случайный взгляд вверх - Володя неуклюже, но верно целился в меня из пистолета, а рядом, неизвестно как оказавшиеся - оба его приятеля.
Я выстрелил в них гранатой из подствольника.
Это была последняя из имевшихся у меня гранат.
Немного погодя, через приемную мы прошли к нему в кабинет. Настоящее побоище. Никто и не думал убирать... последствия моего отчаяния. Кулагин побледнел, когда мы перешагивали через тела. Я подобрал себе карабин с полной обоймой и оптическим прицелом. Я подумал, что он мне ещё понадобится. Кулагин в кабинете молча, стараясь не торопиться, открыл замаскированный картиной с импрессионистскими голыми телами на тропическом пляже сейф. Сейф - было сразу видно, - оказался набит пачками зеленых. Кулагин демонстративно выкладывал все на стол. Закончив свою впечатляющую работу, он сказал, указывая на пачки:
- Вы думаеете это деньги? Нет, дорогой, это прожиточный минимум. Я дам вам миллион. Хотите, дам сто миллионов в Швейцарском банке? Или, если хотите...
- Предлагаю вам сделку, - сказал я медленно, с расстановкой.
Он напряженно уставился мне в лицо.
- Сделку...
- Сделку, - повторил я. - Вроде русской рулетки: выиграете, получите свои деньги, ваш дурацкий лабиринт. Ну а проиграете - потеряете свою драгоценную жизнь.
Он побледнел, как полотно. Я думал, он хлопнется в обморок. Но Кулагин переборол себя. Не смотря на свое брюхо и замашки вождя всех народов, он был сильный человек.
- Вы, - просипел он.
- Вот мои условия, - сказал я все ещё тем же мертвым голосом. Сумеете пройти - вы свободны. Ну как?
- Нет, - хрипел он. - Глаза у него стали круглыми.
- Хорошо. - Я передернул затвор карабина и прицелился.
- Нет! - воскликнул он, протестующе вытягивая руку. - Нет! Не надо! Я... хорошо. - Он облизнул губы.
Я подтолкнул его стволом карабина, и мы повторили наш труднопроходимый путь через беспорядочно раскинувшиеся тела в приемной. Кулагин - я видел, ещё на что-то надеялся. Но вот мы спустились в вестибюль и вышли во двор.
Тихо, пусто. В одном месте невидимый смерч крутил листья, бумагу, обрывки картона, - шелест пролетащего мусора, неизменное карканье - мелодия могильных симфоний.
У Кулагина затрясся загривок, но и тут он переборол себя. И только у подножия башни он не выдержал:
- Ради Бога! - просипел он. - Все что угодно!..
- Напрасно мы теряем время, - сказал я. - От истерики вы заранее устаете.
Но он не двинулся с места, пока я не ткнул его стволом карабина. Он отшатнулся к башне, обхватил её руками и, вдруг, застонав, начал свой путь на Голгофу.
Я вернулся на крыльцо, где на ступеньках дожидались меня бинокль и литровая бутылка фруктовой воды. В горле у меня пересохло, я глотнул из бутылки, взял бинокль и приготовился ждать.
Где-то через час за моей спиной скрипнула дверь; извернувшись, я был готов стрелять, но:
- Ты меня не застрелишь? - вдруг услышал я испуганный голос своей ночной медсестры. И я был, признаться, рад ей.
Мы сидели на ступеньках крыльца и она, время от времени, брала бутылку с водой и делала несколько глотков. Я же поглядывал в бинокль, как некогда дежурный, следящий за моим восхождением.
Один раз, когда Кулагин одолел уже треть башни, я тщательно прицелился и выстрелил. Соблюдая справедливость, пуля выбила плитку в метре от Кулагина.
Он удержался, и я почувствовал к нему уважение.
Я думал о нем и о всех тех вождях - больших и малых, - которые сейчас правят нами и всеми... Я думал о власти и о деньгах. Рядом сидела Таня, было очень тихо, шорох и сопение Кулагина ясно, но слабо доносились через площадь, ветер стих, солнце обостряло тени, в одной из которых, по углу фундамента башни, развалились в томной неге две грязные лохматые собаки.
И вдруг страшная тоска охватила меня. Я вспомнил свои последние собачьи годы - боль, грязь, кровь товарищей, - потери, потери...
За что?
За что мы дрались? Чтоб нами правили вожди кулагины? Чтобы цветной экран телевизора поголубел от альтернативной шушеры?
Конечно, думал я, деньги решают все. Бизнесмены, политики и бандиты варятся в собственном соку и им кажется, весь мир сошел с ума по их долларам. Мы на войне тоже плохо представляли мирную жизнь, мы думали теперь всюду будет кровь.
Когда-нибудь все изменится, когда-нибудь все должно измениться. Не может Россия и русские люди только жрать, только покупаться и продаваться. Когда-нибудь мы стряхнем этих кулагиных как вшей, зажиравших нас вместе с "духами".
Я думал, самый последний солдат знает, что он часть России - это дает силы жить и сражаться. А что поддерживает этих "новых русских"?
Варитесь в собственном соку вместе с такими же бандитами и подонками, как и сами. Ваша сила в обмане, в возможности купить любой мундир, в "капусте", как вы называете деньги. А стоит потерять эти деньги, и вас тут же сжирают подобные вам, потому что сами вы никому не нужны, даже детям своим, потому что и воспитываете их по собственному образу - образу бандитов.
От ярости у меня буквально темнело в глазах - давали знать пережитые испытания - сердце гнало избыток адреналина.
- Что с тобой? - испуганно спросила Таня.
Ничего, это так. Я смог увидеть, Кулагин одолел половину пути. Если у него и дальше пойдет так, то есть надежда ему одолеть башню. Мне же не хотелось пускать его внутрь лабиринта, - зная о нем все он мог спастись, а я не могу допустить этого.
Я отмерил мысленно точку в метре от кромки башни, выше которой Кулагин не сможет взобраться и проверил прицел карабина. Оптика не запылилась, все было в порядке.
Кулагин утверждал, что он никогда не жульничает.
Обо мне этого не скажешь.

1 2 3 4 5 6 7 8