Лучше споем. - Предложил он, но,
поморгав, ни одной песни не вспомнил и изменил решение: - Налей, а?
- Частишь, - укорил его Виктор и принял восемьдесят. - А зря темнишь,
Серега. Если это твои старые рэкетирские хвосты вылезают, я бы тебе смог
помочь. Раз и навсегда.
- Мне теперь до конца жизни никто помочь не сможет. - Абсолютно
трезвым голосом признался Серега и опять попросил: - Налей, а?
Запланированные опохмелочные сто пятьдесят всосались, увели тяжесть
из башки, расслабили руки-ноги и окрасили Викторову жизнь в розовые и
нежно-зеленые тона. И стал Виктор противоестественно добр и
непредусмотрителен: щедрой рукой ливанул Сереге без замера. Получилось на
полную сотку. И уже не допрашивал. Любопытствовал:
- А что случилось бы, если подсечку делал ты?
- Не знаю. Но что-нибудь случилось. - Серега, спеша отключиться,
высосал сотку, и, наконец вспомнив песню, запел, - "Ночное такси, ночное
такси, меня сбереги и спаси!"
Кроме этой строчки, он слов песни не помнил, и поэтому повторял ее
довольно долго, с каждым разом все косноязычнее. Разговор накрылся. Виктор
понял свою промашку и сказал в безнадеге:
- Сейчас у меня поспишь, а потом решим, что с тобой делать.
- "Ночное такси, ночное такси!" - пел Серега.
Виктор вынул его из кресла, и, придерживая за фирменный ремень, повел
в спальню. Усадил трюкача на кровать, злобно сорвал с него кроссовки и
завалил прямо на цветастое покрывало - гордость гостиницы. Серега
свернулся на покрывале калачиком, положил обе руки под щеку и закрыл
глаза.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! - раздраженно посоветовал Виктор.
Серега на миг открыл глаза, грустно сообщил:
- Меня скоро убьют, Витя, - и обрушился в алкоголическое небытие.
Виктор вернулся в гостиную, сел в кресло, размышлял о важном: пить
или не пить следующие сто. Решил выпить. Двести пятьдесят - рабочая норма,
еще не требующая завтрашней опохмелки. Выпил, и, чтобы уйти от соблазна,
все быстренько прибрал по положенным местам. Ликвидировав пьянственное
свинство, вышел вон.
На длинной скамейке у входа в гостиницу сидели три артиста: главные
герои - поручик и комиссар, а также эпизодник - белый полковник.
- Виктор Ильич, к нам! - позвал поручик.
И сейчас, и вообще делать ничего не хотелось. Виктор молча уселся на
скамью. Середина дня, солнышко пекло, птички чирикали, листва над головой
нежно шелестела под легким ветерком. Подремать бы...
- Я в трясину не полезу, Виктор Ильич! - трагическим голосом заявил
поручик.
- Ну и не лезь, - межа веки, разрешил Виктор.
- Этот садист, - имея в виду под садистом режиссера-постановщика,
сообщил поручик, - настоящую гиблую топь выбрал, мне художник рассказал.
Это трюковая съемка, и я имею полное право отказаться!
- Иди и откажись, - посоветовал комиссар.
- Тебе хорошо, - вдруг обиделся на комиссара поручик. - Ты на твердом
берегу стоять будешь, только руку мне протянешь. Мне же в самую трясину
лезть. Вдруг засосет?
С обеда в гостиницу возвращались поодиночке командировочные научные
московские дамочки, все, как на подбор, хороших лет, в хорошей форме,
прибранные, привлекательные. Провожая бессмысленным взором очередную
чаровницу, белый полковник изрек:
- Вот эту я трахнул бы.
Прошествовала следующая.
- А эту? - полюбопытствовал комиссар.
- И эту бы, - согласился белый полковник.
Поток дамочек иссякал. Придирчиво осмотрев последнюю, полковник
подождал немного, встал, с зевом потянулся.
- Поспать, что ли? - сказал он и направился в гостиницу.
- Натрахался до изнеможения и спать пошел, - резюмировал комиссар.
Поручик и сценарист хихикнули. Замечательно было так сидеть.
С прогулки возвращались девицы, привезенные из Москвы для деревенской
групповки. Впереди шла ядреная, заводная, веселая девушка Лиза. Проходя
мимо скамейки, зыркнула отчаянным глазом на Виктора. Комиссар и поручик
украдкой глянули на сценариста: проверяли, адекватна ли его реакция.
Адекватна: сценарист поднялся, потянулся, как полковник, и рванул в
вестибюль.
Лиза была одна - тактичные подружки удалились. Неунывающей девушке
нравилось спать со сценаристом: и просто так, и престижно, и кое-какое в
связи с этим привилегированное положение.
Виктор подошел и поведал малоприятную новость:
- У меня в номере пьяный Серега спит.
- Тогда ко мне, - решительно предложила она. - Моя соседка в Москву
уехала.
В номере он обнял ее и положил подбородок на ее плечо. Она тихонько
расстегнула его рубашку, ладошкой провела по волосатой груди, куснула за
мочку ближайшего уха и шепотом сообщила в то же ухо:
- Я соскучилась по тебе, Витя.
В дверь постучали, и ласковый детский голосок позвал:
- Лизочка, можно тебя на минутку?
- Инка-ассистентка, змея, - почти беззвучно прошипела Лиза,
выпросталась из-под простыни, натянула халат, открыла дверь на малую щель
и в щель выскользнула в коридор.
Поспать по-настоящему перед ночной съемкой не удалось. Виктор глянул
на часы (было без двадцати семь), вздохнул, спустил ноги с кровати, и,
сидя, стал одеваться. Вернулась Лиза, села рядом, сказала:
- Тебя режиссер ищет.
Он встал, натянул портки, застегнул их, наклонился и поцеловал Лизу в
щеку. Извинительно поцеловал.
Режиссер обитал в апартаментах, предназначенных для знатных
иностранных гостей. И коврик афганский, и телевизор японский, и креслица
финские. Режиссер и оператор возлежали в ожидании Виктора в кожаных
креслах. Дождались.
- Чего надо? - грубо спросил сценарист.
- Я соскучился по тебе, Витя, - повторил Лизины слова режиссер.
- А я - нет, - признался Виктор и бухнулся на диван.
- Как отдохнул? - невинно поинтересовался оператор. Проигнорировав
этот провокационный вопрос, Виктор сходу, чтобы не опомнились, сделал
заявление:
- Никаких существенных изменений в сцене на болоте не будет.
Перелопачивать ее - значит, перелопачивать весь замысел. Этого вы от меня
никогда не дождетесь, - высказавшись, Виктор победоносно глянул на
собеседников. Те скалились, чем его сильно рассердили:
- Развеселились тут! Хотите снимать авторское кино - снимайте по
своим сценариям!
- Чего он орет? - недоуменно спросил режиссер у оператора. - Ты
спросил его переделывать сцену? - Оператор отрицательно помотал лохматой
головой. - Я просил его переделывать сцену?
- Просил, - перебил вопросительный монолог Виктор.
- Виктор, ты не прав, - с лигачевскими, умело воспроизведенными
интонациями возразил режиссер. - Я просил тебя подумать над ней. Ты
подумал?
- Буду я еще думать!
- Я понимаю, тебе некогда было, - мягко вошел в сложное сценаристово
положение режиссер. Не сдержавшись, оператор восторженно хрюкнул. В
отличие от оператора, Виктор сдержался. Только подышал некоторое время
достаточно бурно. Отдышавшись, спросил:
- Тогда зачем я вам?
- Легкая корректировка диалогов в связи с натурой, Витя, - объяснил
режиссер.
- На съемке. По мизансцене, - решил Виктор. - Тем более, что
доблестный поручик, носитель, так сказать, идеалов столь любимого тобой,
Андрюша, белого движения, лезть в болото категорически отказывается.
Бунт на корабле, бунт на корабле! Глаза режиссера округлились, как у
Петра Первого, он встал, прошелся саженьими (как на картине у Серова)
шагами по афганскому ковру, подумал, подумал и рявкнул:
- Он у меня в дерьмо полезет, охламон трусливый!
- Я про дерьмо не писал, - скромно напомнил Виктор.
- А ты напиши, напиши, чтоб я его туда загнал!
- Ну, режиссерский норов показал, и будя! - прервал идиотский монолог
оператор. - Я так понимаю, что с творческими вопросами покончено? Тогда
давайте чай пить. Чаю хочешь, Витя?
- Твоего - хочу, - ответил Виктор.
Оператор понимал себя великим докой по заварке чая, и действительно
был им. Он приступил к священнодействию. Все свои многочисленные -
индийский, цейлонский, китайский, краснодарский, черт-те какой чаи, ведро
с родниковой, каждодневно обновляемой водой, электрический чайник, два
заварных он хранил в режиссерских апартаментах, потому что в его люксе,
выбитом у администрации в связи с необходимостью надежно хранить пленку (в
холодильнике) и камеру (в спальне на отдельной кровати) на законных
основаниях толклись безответственные ассистенты, которые по легкомыслию
могли использовать все эти предметы варварски и не по назначению.
Счифирить, допустим.
Оператор кипятил, смешивал, засыпал, заливал, накрывал, доливал,
ждал. Виктор и Андрей сидели, как в театре.
- Чашки готовьте! - приказал оператор. Виктор и Андрей послушно
перенесли из буфета на столик замечательные казенные чашки.
Маэстро разлил по чашкам золотисто-темный и тем не менее замечательно
прозрачный чай. Попаузили, чтобы пить слегка остывший, чтобы ощущать
глоток, чтобы полностью почувствовать букет. Откусили по маленькому
кусочку сахарка (только вприкуску!) и сделали по первому затяжному глотку.
- Каков? - горделиво осведомился оператор.
- Ты - бог, Володя, - оценил сотворенное чудо Виктор.
И замолчали, чтобы всеобъемлюще ловить кайф. В молчании прикончили
первый налив, без перерыва второй.
В башке разошлись облака и выглянуло солнышко. Пришла ясность в
понимании смысла жизни. Мир стал объемным и восхитительным. Виктор
откинулся, разбросал руки по спинке дивана и вдруг вспомнил:
- Володя, ты, когда на эту дурацкую подсечку в дырку смотрел, ничего
такого не заметил?
- Да вроде ничего. Правда, я его с крана сразу же довольно крупно
взял и так вел до конца. Ты комбинаторов порасспрошай, если надо, они для
режиссерской понтяры общак в рапиде снимали, может, что и заметили.
- А что надо было замечать? - спросил Андрей.
- Все надо замечать, - наставительно заметил Виктор. Следуя его
совету, режиссер решил узнать, который час, глянул на часы и ахнул:
- Футбол же начался, пацаны!
Включили телевизор. Бодались "Спартак" и "Торпедо". Как только
включили, "Спартак" чистенько положил первый гол, и тайм завершился. В
начале второго отбывающий во Францию Федя Черенков преподнес болельщикам
прощальный подарок: элегантно сделал два-ноль. Так и закончилось.
Потом была программа "Время", затем покатилось "Пятое колесо", а
завершило все ТСН.
- Все. Пора собираться. - Оператор Володя выключил телевизор, встал,
зевнул и признался. - Неохота, братцы!
Братцы понимали его, но работа есть работа. Расползлись.
Уже закутавшийся в запасное одеяло, Серега и спал и не спал - лежал с
прикрытыми глазами. При появлении Виктора открыл их.
- Ты что не спишь? - спросил Виктор, натягивая свитер. На болоте
ночью не Сочи, и он решил экипироваться, как следует.
- Боюсь, - признался Сергей, и, не дав Виктору возможности задать
вопрос о том, чего он боится, быстро продолжил: - И спать боюсь, и не
спать боюсь.
- А все-таки спи. Я на съемку поеду, а ты запрись и спи, - шнуруя
высокие кроссовки, сказал Виктор. Серега, не вылезая из одеяла, сел в
кровати.
- Я с тобой поеду.
- Мест нет. Автобус на болото не пойдет. Актеры с нами в легковушке,
ассистенты и осветители по спецмашинам, - обрисовал обстановку Виктор, и,
прихватив из шкафа куртку, пошел в гостиную. Сбросив одеяло, Серега
поплелся за ним, на ходу сообщив:
- Меня лихтвагенщик возьмет.
Виктор наконец рассмотрел его. Колотун, колотун бил Серегу. Голова
пряталась в плечах, губы дрожали, руки ходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
поморгав, ни одной песни не вспомнил и изменил решение: - Налей, а?
- Частишь, - укорил его Виктор и принял восемьдесят. - А зря темнишь,
Серега. Если это твои старые рэкетирские хвосты вылезают, я бы тебе смог
помочь. Раз и навсегда.
- Мне теперь до конца жизни никто помочь не сможет. - Абсолютно
трезвым голосом признался Серега и опять попросил: - Налей, а?
Запланированные опохмелочные сто пятьдесят всосались, увели тяжесть
из башки, расслабили руки-ноги и окрасили Викторову жизнь в розовые и
нежно-зеленые тона. И стал Виктор противоестественно добр и
непредусмотрителен: щедрой рукой ливанул Сереге без замера. Получилось на
полную сотку. И уже не допрашивал. Любопытствовал:
- А что случилось бы, если подсечку делал ты?
- Не знаю. Но что-нибудь случилось. - Серега, спеша отключиться,
высосал сотку, и, наконец вспомнив песню, запел, - "Ночное такси, ночное
такси, меня сбереги и спаси!"
Кроме этой строчки, он слов песни не помнил, и поэтому повторял ее
довольно долго, с каждым разом все косноязычнее. Разговор накрылся. Виктор
понял свою промашку и сказал в безнадеге:
- Сейчас у меня поспишь, а потом решим, что с тобой делать.
- "Ночное такси, ночное такси!" - пел Серега.
Виктор вынул его из кресла, и, придерживая за фирменный ремень, повел
в спальню. Усадил трюкача на кровать, злобно сорвал с него кроссовки и
завалил прямо на цветастое покрывало - гордость гостиницы. Серега
свернулся на покрывале калачиком, положил обе руки под щеку и закрыл
глаза.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! - раздраженно посоветовал Виктор.
Серега на миг открыл глаза, грустно сообщил:
- Меня скоро убьют, Витя, - и обрушился в алкоголическое небытие.
Виктор вернулся в гостиную, сел в кресло, размышлял о важном: пить
или не пить следующие сто. Решил выпить. Двести пятьдесят - рабочая норма,
еще не требующая завтрашней опохмелки. Выпил, и, чтобы уйти от соблазна,
все быстренько прибрал по положенным местам. Ликвидировав пьянственное
свинство, вышел вон.
На длинной скамейке у входа в гостиницу сидели три артиста: главные
герои - поручик и комиссар, а также эпизодник - белый полковник.
- Виктор Ильич, к нам! - позвал поручик.
И сейчас, и вообще делать ничего не хотелось. Виктор молча уселся на
скамью. Середина дня, солнышко пекло, птички чирикали, листва над головой
нежно шелестела под легким ветерком. Подремать бы...
- Я в трясину не полезу, Виктор Ильич! - трагическим голосом заявил
поручик.
- Ну и не лезь, - межа веки, разрешил Виктор.
- Этот садист, - имея в виду под садистом режиссера-постановщика,
сообщил поручик, - настоящую гиблую топь выбрал, мне художник рассказал.
Это трюковая съемка, и я имею полное право отказаться!
- Иди и откажись, - посоветовал комиссар.
- Тебе хорошо, - вдруг обиделся на комиссара поручик. - Ты на твердом
берегу стоять будешь, только руку мне протянешь. Мне же в самую трясину
лезть. Вдруг засосет?
С обеда в гостиницу возвращались поодиночке командировочные научные
московские дамочки, все, как на подбор, хороших лет, в хорошей форме,
прибранные, привлекательные. Провожая бессмысленным взором очередную
чаровницу, белый полковник изрек:
- Вот эту я трахнул бы.
Прошествовала следующая.
- А эту? - полюбопытствовал комиссар.
- И эту бы, - согласился белый полковник.
Поток дамочек иссякал. Придирчиво осмотрев последнюю, полковник
подождал немного, встал, с зевом потянулся.
- Поспать, что ли? - сказал он и направился в гостиницу.
- Натрахался до изнеможения и спать пошел, - резюмировал комиссар.
Поручик и сценарист хихикнули. Замечательно было так сидеть.
С прогулки возвращались девицы, привезенные из Москвы для деревенской
групповки. Впереди шла ядреная, заводная, веселая девушка Лиза. Проходя
мимо скамейки, зыркнула отчаянным глазом на Виктора. Комиссар и поручик
украдкой глянули на сценариста: проверяли, адекватна ли его реакция.
Адекватна: сценарист поднялся, потянулся, как полковник, и рванул в
вестибюль.
Лиза была одна - тактичные подружки удалились. Неунывающей девушке
нравилось спать со сценаристом: и просто так, и престижно, и кое-какое в
связи с этим привилегированное положение.
Виктор подошел и поведал малоприятную новость:
- У меня в номере пьяный Серега спит.
- Тогда ко мне, - решительно предложила она. - Моя соседка в Москву
уехала.
В номере он обнял ее и положил подбородок на ее плечо. Она тихонько
расстегнула его рубашку, ладошкой провела по волосатой груди, куснула за
мочку ближайшего уха и шепотом сообщила в то же ухо:
- Я соскучилась по тебе, Витя.
В дверь постучали, и ласковый детский голосок позвал:
- Лизочка, можно тебя на минутку?
- Инка-ассистентка, змея, - почти беззвучно прошипела Лиза,
выпросталась из-под простыни, натянула халат, открыла дверь на малую щель
и в щель выскользнула в коридор.
Поспать по-настоящему перед ночной съемкой не удалось. Виктор глянул
на часы (было без двадцати семь), вздохнул, спустил ноги с кровати, и,
сидя, стал одеваться. Вернулась Лиза, села рядом, сказала:
- Тебя режиссер ищет.
Он встал, натянул портки, застегнул их, наклонился и поцеловал Лизу в
щеку. Извинительно поцеловал.
Режиссер обитал в апартаментах, предназначенных для знатных
иностранных гостей. И коврик афганский, и телевизор японский, и креслица
финские. Режиссер и оператор возлежали в ожидании Виктора в кожаных
креслах. Дождались.
- Чего надо? - грубо спросил сценарист.
- Я соскучился по тебе, Витя, - повторил Лизины слова режиссер.
- А я - нет, - признался Виктор и бухнулся на диван.
- Как отдохнул? - невинно поинтересовался оператор. Проигнорировав
этот провокационный вопрос, Виктор сходу, чтобы не опомнились, сделал
заявление:
- Никаких существенных изменений в сцене на болоте не будет.
Перелопачивать ее - значит, перелопачивать весь замысел. Этого вы от меня
никогда не дождетесь, - высказавшись, Виктор победоносно глянул на
собеседников. Те скалились, чем его сильно рассердили:
- Развеселились тут! Хотите снимать авторское кино - снимайте по
своим сценариям!
- Чего он орет? - недоуменно спросил режиссер у оператора. - Ты
спросил его переделывать сцену? - Оператор отрицательно помотал лохматой
головой. - Я просил его переделывать сцену?
- Просил, - перебил вопросительный монолог Виктор.
- Виктор, ты не прав, - с лигачевскими, умело воспроизведенными
интонациями возразил режиссер. - Я просил тебя подумать над ней. Ты
подумал?
- Буду я еще думать!
- Я понимаю, тебе некогда было, - мягко вошел в сложное сценаристово
положение режиссер. Не сдержавшись, оператор восторженно хрюкнул. В
отличие от оператора, Виктор сдержался. Только подышал некоторое время
достаточно бурно. Отдышавшись, спросил:
- Тогда зачем я вам?
- Легкая корректировка диалогов в связи с натурой, Витя, - объяснил
режиссер.
- На съемке. По мизансцене, - решил Виктор. - Тем более, что
доблестный поручик, носитель, так сказать, идеалов столь любимого тобой,
Андрюша, белого движения, лезть в болото категорически отказывается.
Бунт на корабле, бунт на корабле! Глаза режиссера округлились, как у
Петра Первого, он встал, прошелся саженьими (как на картине у Серова)
шагами по афганскому ковру, подумал, подумал и рявкнул:
- Он у меня в дерьмо полезет, охламон трусливый!
- Я про дерьмо не писал, - скромно напомнил Виктор.
- А ты напиши, напиши, чтоб я его туда загнал!
- Ну, режиссерский норов показал, и будя! - прервал идиотский монолог
оператор. - Я так понимаю, что с творческими вопросами покончено? Тогда
давайте чай пить. Чаю хочешь, Витя?
- Твоего - хочу, - ответил Виктор.
Оператор понимал себя великим докой по заварке чая, и действительно
был им. Он приступил к священнодействию. Все свои многочисленные -
индийский, цейлонский, китайский, краснодарский, черт-те какой чаи, ведро
с родниковой, каждодневно обновляемой водой, электрический чайник, два
заварных он хранил в режиссерских апартаментах, потому что в его люксе,
выбитом у администрации в связи с необходимостью надежно хранить пленку (в
холодильнике) и камеру (в спальне на отдельной кровати) на законных
основаниях толклись безответственные ассистенты, которые по легкомыслию
могли использовать все эти предметы варварски и не по назначению.
Счифирить, допустим.
Оператор кипятил, смешивал, засыпал, заливал, накрывал, доливал,
ждал. Виктор и Андрей сидели, как в театре.
- Чашки готовьте! - приказал оператор. Виктор и Андрей послушно
перенесли из буфета на столик замечательные казенные чашки.
Маэстро разлил по чашкам золотисто-темный и тем не менее замечательно
прозрачный чай. Попаузили, чтобы пить слегка остывший, чтобы ощущать
глоток, чтобы полностью почувствовать букет. Откусили по маленькому
кусочку сахарка (только вприкуску!) и сделали по первому затяжному глотку.
- Каков? - горделиво осведомился оператор.
- Ты - бог, Володя, - оценил сотворенное чудо Виктор.
И замолчали, чтобы всеобъемлюще ловить кайф. В молчании прикончили
первый налив, без перерыва второй.
В башке разошлись облака и выглянуло солнышко. Пришла ясность в
понимании смысла жизни. Мир стал объемным и восхитительным. Виктор
откинулся, разбросал руки по спинке дивана и вдруг вспомнил:
- Володя, ты, когда на эту дурацкую подсечку в дырку смотрел, ничего
такого не заметил?
- Да вроде ничего. Правда, я его с крана сразу же довольно крупно
взял и так вел до конца. Ты комбинаторов порасспрошай, если надо, они для
режиссерской понтяры общак в рапиде снимали, может, что и заметили.
- А что надо было замечать? - спросил Андрей.
- Все надо замечать, - наставительно заметил Виктор. Следуя его
совету, режиссер решил узнать, который час, глянул на часы и ахнул:
- Футбол же начался, пацаны!
Включили телевизор. Бодались "Спартак" и "Торпедо". Как только
включили, "Спартак" чистенько положил первый гол, и тайм завершился. В
начале второго отбывающий во Францию Федя Черенков преподнес болельщикам
прощальный подарок: элегантно сделал два-ноль. Так и закончилось.
Потом была программа "Время", затем покатилось "Пятое колесо", а
завершило все ТСН.
- Все. Пора собираться. - Оператор Володя выключил телевизор, встал,
зевнул и признался. - Неохота, братцы!
Братцы понимали его, но работа есть работа. Расползлись.
Уже закутавшийся в запасное одеяло, Серега и спал и не спал - лежал с
прикрытыми глазами. При появлении Виктора открыл их.
- Ты что не спишь? - спросил Виктор, натягивая свитер. На болоте
ночью не Сочи, и он решил экипироваться, как следует.
- Боюсь, - признался Сергей, и, не дав Виктору возможности задать
вопрос о том, чего он боится, быстро продолжил: - И спать боюсь, и не
спать боюсь.
- А все-таки спи. Я на съемку поеду, а ты запрись и спи, - шнуруя
высокие кроссовки, сказал Виктор. Серега, не вылезая из одеяла, сел в
кровати.
- Я с тобой поеду.
- Мест нет. Автобус на болото не пойдет. Актеры с нами в легковушке,
ассистенты и осветители по спецмашинам, - обрисовал обстановку Виктор, и,
прихватив из шкафа куртку, пошел в гостиную. Сбросив одеяло, Серега
поплелся за ним, на ходу сообщив:
- Меня лихтвагенщик возьмет.
Виктор наконец рассмотрел его. Колотун, колотун бил Серегу. Голова
пряталась в плечах, губы дрожали, руки ходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32