Майор Смирнов оглядел своих орлов. А
орлы - его. С чувством собственного достоинства: поработали с толком, было
что сообщить.
- Кое-что наковыряли, вижу, - догадался Смирнов. - Был такой журнал
до войны, "Наши достижения". Сегодня ваши лица - просто с обложки этого
журнала.
- Это оскорбление или, наоборот, высокая оценка тебе еще не ведомых
наших заслуг? - осведомился Казарян.
- Оценка, оценка, - успокоил его Смирнов. - Результаты давай.
- Версия "огольцы", - начал Роман. - Как я и полагал, оказалась
перспективной. Завтра в двенадцать ноль-ноль можно брать Цыгана, а между
двадцатью и двадцатью одним - Николая Самсонова по кличке Колхозник.
Казарян доложил только результаты и замолк. Смирнов перевел
начальственный взор на Ларионова. Тот упрямо - любил делать все, как
положено, - поднялся и доложил:
- По моим сведениям, было правило участников мехового дела.
И сел. Счел свои сведения достаточными.
- А ведь это они, ребята. Кто-то из них, - окончательно убедился
Смирнов. - Ну а теперь - в деталях. По порядку изложите. А потом операцию
разрабатывать начнем. Так, бойцы?
- А у тебя других дел нет? - невинно спросил Казарян.
- Под завязку. А что?
- В общем, ты на нас не надеешься. Что ж, давай по порядку.
- Сами, значит, разработали. Что же мне тогда делать?
- Ты все время забываешься, Саня, что ты - начальник. Ты - в курсе.
Ты можешь разрешить или запретить. Если разрешишь, то мы исполним и по
исполнении доложим. Так, Сережа? - Казарян привлек на свою сторону
Ларионова.
- Так, - подтвердил он.
- Тогда действуйте, - официально разрешил Смирнов и встал,
подтверждая, что разговор окончен. Но не удержался-таки на начальственном
уровне. - Вы там поосторожнее. У одного из них может быть ствол.

"Лайф" был роскошен. На меловой глянцевой бумаге поместились
кинокрасавицы, политические деятели и спортсмены. Английские фразы
выстроились в шеренги. Буквы выглядели франтами. И запах у журнала был не
наш - иностранный.
- Откуда он у тебя? - вяло поинтересовалась Яна.
- Стригся вчера в "Советской" и в предбаннике его увидел. Видимо,
буржуй какой-то забыл. Ну, я его, естественно, и захватил на обратном
пути, - самодовольно разъяснил Андрей. Алик разлил коньяк по рюмкам и
спросил:
- А на кой ляд он тебе? Ты же в английском ни уха, ни рыла.
- Не говори, не говори. Кое-что понял. - Андрей засуетился и стал
листать журнал. - Глядите.
На пустынном берегу моря стояли двое: толстые и сильно оборванные
нынешние руководители и, держа руки козырьком и глядя в разные стороны,
высматривали что-то за горизонтом.
Алик из-за Андреева плеча перевел надпись под карикатурой:
- Кому бы еще помочь?
Хихикнули и расселись по местам. "Лайф" кинули на приемник. Дальние
ереванские родственники прислали Андрею три бутылки отличного марочного
коньяка. Сегодняшний вечер был посвящен коллективной дегустации этого
подарка. "Лайф" ненадолго отвлек друзей-сослуживцев от основного занятия.
- Нет такого коньяка вы не пробовали! - еще раз сказал Андрей.
- За водкой пора посылать, - мрачно предсказал будущее Дима.
- И что это за манера - напиваться, - возмутился Андрей. - Живут,
живут в нас эти расейские плебейские привычки. Казалось бы, что еще надо.
Отличный коньяк, хорошая беседа, нет, обязательно надраться надо!
- Коньяку мало, - разъясняя ответил Дима. Янин муж, кинооператор
Виктор поставил пластинку и возвратился на свое место в углу дивана.
Застучал барабан, завыли довоенные негры и саксофон тоже завыл. Комната
зажила в ритме, и все стало на свои места, ибо запели довоенные негры.
Негры пели о смысле жизни бессмысленными словами.
- В этом и фокус, - шепнул Алик в Янино ухо. Ухо было розовое. Алик
коснулся его губами. Алик танцевал с единственной женщиной в компании.
- Это не фокус, а нахальство, - ответила Яна и улыбнулась. Голубые
глаза в крашеных ресницах красиво смотрели на него.
- Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? -
предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.
- А Виктор?
Никакого дела ей не было до Виктора.
- Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде,
который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!
Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о
дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.
- К остаткам! - призвал Дима.
Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош
только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.
- Андрюша, почитай что-нибудь из "Лайфа", - попросила Яна. Поведя
настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно
сказал:
- Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы
весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.
- У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, - сказал Дима.
В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор
оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на
пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним - Андрей,
прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.
- Я не опоздал? - вежливо осведомился Сергей.
- Как раз вовремя, - серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча
ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки
и, вновь надев их, размотал кашне.
- Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, - посоветовал Дима. Он подошел
к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под
минеральной воды).
- На обмен, - пояснил Алик.
Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на
его лице. И в голосе тоже:
- Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над
собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До
свидания.
Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все
продолжал излагать свое кредо:
- Поймите же, наконец, что я - кинорежиссер. Виктор - оператор, а вы
- серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем
уважать, то кто же тогда нас будет уважать?
- Выпить хочешь? - тихо спросил Дима.
- Странный вопрос. Затем и пришел. - Сергей сел на стул и тоскливо
оглядел растерзанный стол.
- Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, - вольно пересказала
Маяковского Яна и деловито добавила: - За водкой ты из-за своей солидности
и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На
завтрак Витеньке что-нибудь куплю.
Она погладила Виктора по голове.
Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал
ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете
фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в
которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он,
магазин. Вот очередь. Вот касса.
В авоську положили три свинных отбивных (для Виктора), кило
любительский колбасы, полкило швейцарского сыра, две банки крабов, большую
банку маринованных огурцов и четыре поллитра. На улице Яна взяла Алика под
руку, и они медленно шли, слушая и ощущая дождь. Спешить было некуда.
В подъезде, в тамбуре между дверями, он обнял ее, предварительно
поставив авоську на плиточный сортирный пол.
- Ну и что? - спросила Яна.
- Тебе приятно? - нахально поинтересовался он.
- Конечно приятно. Разве я позволила тебе такое, если бы было
неприятно. Тебе сколько лет?
- Будто не знаешь. Двадцать четыре. Я тебе нравлюсь?
- Нравишься. А мне... В общем, я тебя старше.
Они закрыли глаза и потерлись щеками.
- Тебе неприятно? - опять спросил Алик.
- Дурак, - ответила она и легко поцеловала его в щеку. - Пошли.
Перед Сергеем стояла индивидуальная четвертинка из заначки. Почти уже
приконченная. Сергей хлебнул и разглагольствовал:
- Высокие цели, высокие мысли, высокие слова. Прекрасно. Самые
высокие слова - в библии. А для чего она? Для безотказного массового
гипноза. Слишком часто высокие слова существуют для обмана или существуют
для того, чтобы подчинить, придавить человека. Хочу правды, хочу простого
и в мельчайших подробностях точного изображения жизни. И буду картины
снимать так. Пусть люди смотрят и думают. Сами! - увидев Алика и Яну, он
охотно отвлекся. - Принесли? Ну тогда я чекушку приканчиваю, а дальше
действуем на равных.
Пока Дима и Виктор обновляли стол, Яна задумчиво глядела на Андрея,
который, обеспечив первый тайм, не суетился.
- А все-таки ты это зря, - грустно произнесла Яна, продолжая
рассматривать Андрея. Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся.
- Что - зря?
- С "Лайфом". Ты уверен, что за тобой не следят?
Андрей презрительно пожал плечами. Презрительно, но неуверенно.
Появилось интересное занятие. Коллектив замер в ожидании. Охота началась.
- Кто-нибудь был в предбаннике кроме тебя? - жестко поинтересовался
Дима.
- Заходили какие-то. Но когда я его брал, никого не было.
- Абсолютно никого? - допытывалась Яна.
- Абсолютно. - Андрею - заметно на глаз - стало не по себе.
- Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными или
незамеченными, - включился в облаву Сергей, умиротворенный решением
вопроса о напитках. - Да ладно, ребята, хватит об этом. К делу.
Разлили и выпили.
- Какие еще люди? - выпив, грозно спросил Андрей.
- Наши люди, - разъяснила Яна.
- Ну, взял журнал, ну, посмотрел его. В чем состав преступления?
Ерунда все это, - старательно успокаивал себя Андрей. - Выпьем еще,
ребята.
Выпили еще.
- Не те теперь времена, - не унимался Андрей.
- Ты о чем это? - спросил Дима. Он был ясен и добр.
- Я - свободный человек и что хочу, то и делаю. Не те теперь времена!
- Времена, действительно, не те. Зато мы все те же, - Алик вяло
ковырял крабовую лапшу. - Что ты суетишься? Вызовут тебя куда надо,
поговорят, возьмут на заметку. И все дела. Зачем же нервничать.
Игра становилась скучной. Слишком легко Андрей заглотнул крючок. Алик
смотрел на Яну и Виктора, не понимая, что они - муж и жена. Виктор
блаженно разглядывал абажур - он уже был пьян. Яна не смотрела на него, не
интересовалась им, не беспокоилась за него. Она с ожиданьем смотрела на
Диму, который, трогая гитару, подбирался к песне.
- Я пойду, - сказал Алик и встал из-за стола. Еще было много водки,
еще было десять часов вечера, еще были впереди разговоры и укромные минуты
с Яной - всего этого было жалко, было жалко себя, но Алик еще раз сказал:
- Я пойду.
И вышел в коридор темной коммунальной квартиры. В коридоре было
пусто. Пожилые соседки любили Андрея за красоту и интеллигентность и
старались не мешать его досугу.

Алик медленно одевался и слушал, как за близкой дверью Дима наконец
запел: "Сегодня Сонечка справляет аманины". В комнате дружно рявкнули
припев, дверь отворилась, и в коридор вышла Яна.
- Алик! - позвала Яна. Ее слегка шатнуло. Она плотно прикрыла дверь
и, вплотную подойдя к полупьяному Алику, внятно спросила: - Ты любишь
меня, Алик?
Он обнял ее, ощутив где-то у солнечного сплетения ее упругие и мягкие
груди, она нашла слабыми мягкими, готовыми на все губами его рот, и ему
показалось, что он любит ее. Но сказать об этом вслух он не мог, не
хотелось. Задохнувшись, Яна оторвалась от Алика, ударив его кулаком в
грудь (больно), и сказала:
- Ты люби меня, Алик. А мне тебя любить грешно. Грешно. Грешно. - И
пошла в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33