- Кто нашел этот объект?
- Не знаю. Ко мне все шло через Цыгана.
- Тебе известно, почему это преступление было так быстро раскрыто?
- Откуда?! Секрет вашей фирмы.
- Могу сообщить: Колхозник для того, чтобы опохмелиться, шкурку на
Перовском рынке продавал.
- Знал, что дурак, но такой! Скорей всего его кто-то спровоцировал на
это.
- Я тоже так думаю. Но кто?
- Не надо больше вопросов, Александр. Я сам отвечу на все, что ты
хочешь узнать. Ты думаешь, я этих законников неумытых испугался? Да
плевать я на них хотел, если бы они только между собой эти пять
контейнеров делили. Я испугался того, кто их сталкивает лбами, кто знает
про них все, делает с ними что хочет. Вот он-то и меня, вероятнее всего,
подвести под монастырь мог.
- Хоть догадываешься - кто?
- Не догадываюсь и не хочу догадываться. Себе дороже.
- Я, Коммерция, искал этого человека. Но теперь этот человек
раздвоился. Я-то думал, что это он так неглупо разработал план операции.
Оказалось - ты.
- Спасибо за комплимент.
- Может, еще что-то скажешь?
- Сказать больше ничего не имею.
Смирнов стукнул кулаком в стенку, Казарян явился на зов.
- Рома, привет! - радостно поздоровался с ним Коммерция.
- Привет, - кивнул Роман и поинтересовался у Смирнова: - Нужен я,
Саня?
- Не ты. Разыщи Гусляева. Он где-то здесь. Пусть везет Коммерцию в
районное училище.
- Дал что-нибудь? - спросил Казарян.
- Ты не у него, ты у меня спрашивай, - встрял Коммерция. - Как на
ипподроме спрашиваешь, на кого ставить.
- Лерик, - с угрозой сказал Казарян. - Ты зачем меня дискредитируешь
перед начальством?
- Не зачем, а отчего. От скуки.

Бумажных дел по палагинскому делу хватило до позднего вечера. А утром
привезли Сырцова-Почтаря, который для порядка поломался полдня. Потом
мучил следователя, требуя уточнений, подтверждений и неукоснительного
соблюдения протокола. Мучил Ларионова, мучил Смирнова. Отмучились и
собирались домой отоспаться, когда из проходной позвонил Алик.
- Что случилось? - спросил Александр.
- Ничего, - ответил Алик. - Пойдем погуляем.
Смирнову шибко хотелось спать, но и прогуляться тоже было неплохо. По
бульварам до Москвы-реки. Любимый маршрут. Спустились к Трубной.
- Как Иван Павлович? - осторожно поинтересовался Александр.
- Скоро умрет, - стараясь приучить себя к неизбежному, Алик вслух
произнес страшные слова.
- Не надо так, Алик, - попросил Смирнов.
- А как? Как надо?! - заорал, чтобы не пустить слезу, Алик. - Я у них
сегодня ночевал. Он не спит, понимаешь, не спит! Он задыхается, а не
кашляет только сидя. Так ночь в кресле просидел.
- Может, лекарство какое-нибудь есть, чтобы не задыхался?
- Есть. Понтапон, морфий. Но он не хочет помирать блаженным кретином
под действием наркотиков. Я вот все думаю: скоро, совсем скоро его не
станет в этой жизни, а все его мысли о том, что будет без него, что будет
с нами, что будет со страной. Сила духа это или ограниченность жуткая?
- Это храбрость, Алик. И ответственность за все, что совершил. Доброе
или недоброе. Как он к аресту Берия отнесся?
- Смеялся очень над заявлением, что Берия - английский шпион. А так -
радовался, говорил, что пора начинать.
- Я его тоже поправил в этом роде. Разозлился он ужасно. Кричал,
чтобы мы освобождались от идиотских иллюзий, погубивших его поколение.
Иллюзий, что кто-то сверху решит все самым правильным образом.
- Сверху виднее, - сказал Александр.
- Ты, как попугай, за мной повторяешь. Именно так я ему и ляпнул.
- А он что?
- Он сказал, что снизу - виднее.
Они миновали Трубную и поволоклись вверх. Невыносимо остро верещал
железом о железо трамвай, спускаясь на тормозах по Рождественскому.
- Помнишь, Алик, он мне сказал, чтобы я боялся профессиональных шор?
Так вот, поймал я себя тут на одной мыслишке. Понимаешь, на допросах
Ларионов, Ромка, да и я грешный, остроумны, находчивы, красноречивы. А
допрашиваемые - несообразительны, тупы, косноязычны. Они глупы, а мы умны?
Часто, но не всегда. Вся загвоздка в том, что мы играемся, чувствуя за
собой силу. Силу своего положения, силу сведений, силу убеждения в том,
что перед тобой преступник, человек второго сорта. И поэтому играемся с
людьми, как кошка с мышкой. А это - плохая игра, потому что кошка играется
с мышкой перед тем, как ее съесть. Удовлетворение от собственного
превосходства, веселье злорадства - вот что значит наше прекрасное
остроумие.
- А ты что, няньчиться с ними должен?
- Не няньчиться. Разобраться по-человечески.
Вот и Сретенские ворота, яркие огни, многолюдье.
- По кружечке, а? - предложил Алик.
Зашли в угловую пивную и взяли по кружечке. Тихий звон стеклянной
посуды, мирный и мерный рокот доброжелательных бесед, уютный запах табака,
свежего пива, горячих сосисок. Непонятно кто поприветствовал Смирнова из
дальнего темного угла. Он ответил вежливо.
- Москва знает своих героев, - отметил, забавляясь, Алик.
- Надоели они мне все, - вяло сказал Александр.
- Саня, я тут сорок пятый вспомнил, - ни с того, ни с сего вдруг
переключился Алик. - Какой ты с войны пришел. Какой замечательный ты был,
озорной, легкомысленный! Я тогда ужасно серьезный был, глобальными
категориями мыслил, вопросы мироздания решал ежечасно. А ты ерничал,
шутковал, радовался как дитя, по лезвию ножа разгуливая. Допил? Пошли.
Направились к Чистым прудам.
- А теперь наоборот, - через молчаливых пять минут констатировал
Александр.
- Почему? - грустно спросил Алик.
- Черт его знает, но мне все кажется, что временно. Что-то непременно
надо доделать, и все вернется: и молодость моя, и радость, и легкость.
- Тоже мне старик?
- Иногда себя чувствую стариком. Честно, Алик.
Дошли до Покровских ворот. Испортилось настроение.
- Как живешь? - спросил Александр.
- Живу - хлеб жую, - нелюбезно ответил Алик.
- Варя как? Нюшка как?
- Тоже хлеб жуют.
- Что это ты? - удивился Александр.
- Устал, извини.
- Тогда что же я тебя мучаю? Домой езжай.
- Это я тебя, Саня, мучаю. Тебе тоже отдохнуть не мешало бы.
Александр рассмеялся, потому что сегодня ему не хотелось тащиться до
Москвы-реки. Рассмеялся и предложил:
- Пойдем, я тебя на троллейбус провожу.
Алик поехал домой, так и не сказав Александру того, ради чего он с
ним встретился сегодня: его, Александра Ивановича Спиридонова, утром
повесткой вызвали к следователю и сообщили о возбуждении против него
уголовного дела о превышении им мер самообороны.

Владлен Греков не стучал вольнолюбиво и победительно каблучками по
коридорам. Он сидел в той самой приемной и послушно ждал, понимал, что
сегодня он не по звонку. Сегодня рядовой функционер мечтал хоть на минутку
прорваться к высокому начальству. Прорваться по счастливому случаю.
Секретарша неодобрительно поглядывала на него. Он изредка вставал,
здороваясь: мимо, к высокому начальству направляясь, пробегало просто
начальство. Наконец вышел из кабинета последний, и утихло все. Секретарша
холодно сообщила:
- Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.
Отбывает. Через площадь - и всего делов-то.
Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:
- Люба, чайку. - И увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая.
Поинтересовался: - Тебе чего?
- Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.
Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится,
пока чай пьется... Да и настроение хорошее, демократичное. И поэтому
предложил:
- Заходи.
Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал
типографским способом изготовленный список для своих сотрудников и,
усевшись, сообщил Грекову:
- Слушаю тебя, Владлен. Только покороче. Времени у нас мало.
- Постараюсь. Совершенно случайно от одного общего знакомого я
сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего
надежды журналиста Александра Спиридонова возбуждено дело. Он один - я
подчеркиваю: один! - пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов,
вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался
опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.
- Как это - "обезвредил"? - недоуменно спросил Николай Александрович.
- Нокаутировал, Николай Александрович. Алик - хороший боксер, и
именно это теперь ставится ему в вину.
Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан
темно-коричневого чая:
- Вам пора, Николай Александрович.
Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:
- А ему чайку?
- Сейчас будет, Николай Александрович, - заверила секретарша и вышла.
Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:
- Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.
Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у
стены, и завершил речь:
- Человек, смело вставший на защиту людей, которые подвергаются
насилию со стороны уголовного элемента, комсомолец, для которого наши
идеалы - превыше всего, оказывается, преступник?
- Ты не очень приукрасил действия своего приятеля? - спросил Николай
Александрович.
- Я беседовал по телефону с начальником отделения милиции, которое
ведет дело Спиридонова. И он мне зачитал по телефону все материалы,
относящиеся к схватке в трамвае. Я излагаю все по этим материалам, тем
более, что со Спиридоновым я еще не разговаривал. Да дело сейчас и не в
Спиридонове. Главное, что смелый поступок настоящего комсомольца
милицейские чинуши пытаются подать как хулиганство.
- И это не главное, Владлен. - Николай Александрович большим глотком
ополовинил стакан, вышел из-за стола: - Главное то, что ко времени.
Вошла секретарша, и Греков взял из ее рук стакан в эмпээсовском
подстаканнике.
- Николай Александрович, опоздаете, - зловеще предрекла секретарша и
вышла.
- Вот что, Владлен, - Николай Александрович, прогуливаясь по ковровой
дорожке, посмотрел на часы. - Я сейчас в ЦК, думаю, на час, не более. А ты
у меня посиди, чай попей. Когда напьешься, от моего имени срочно вызови
редактора газеты. Срочно! Чтоб к моему возвращению был.
- Будет исполнено, - стоя ответил Греков. Стакан он держал как ружье
на караул.
Уже в дверях Николай Александрович обернулся:
- Хорошо начинаешь, хорошо! Комсомольский задор, гражданский пафос и
человеческая страстность - не последнее в нашей работе. Отмечу тебя,
обязательно отмечу, не беспокойся.
И ушел. Греков сел на стул допивать чай. Приказали.

Сергей Ларионов по списку, составленному по рекомендации Вадика
Клока, и по собственным соображениям ума шерстил соответствующих марух.
Работенка эта была нервная.
Роман Казарян с пареньком отрабатывал Рижскую дорогу. Сколько их,
станций от Москвы до Волоколамска! И, на всякий случай, - до Шаховской. На
каждой сойди, на каждой в пивную зайди, на каждой с людьми поговори,
человечка подбери, фотографию Столба покажи как бы ненароком - кореша,
мол, ищу. Маета, как говорит любимый начальник Александр Смирнов.
А любимый начальник с удовольствием рассматривал карту-схему, которую
он составил по двум убийствам, когда зазвонил телефон.
- Он умрет, Саня, - сообщил далекий голос Алика.

Пятерка дударей задула в медные. Шестой ударил колотушкой по
старческой коже огромного барабана. Начался траурный, шопеновский марш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33