Три-четыре стакана полетели на пол.
— Двадцать пять фунтов. Или мы все разнесем здесь. Выбирай.
Бинни Галлахер словно привидение проскочил позади меня и, не говоря ни слова, встал у парней за спиной. И стоял там, выжидая, весь напрягшись, глубоко засунув руки в карманы темного пальто.
Рыжий заметил его первым и медленно повернулся:
— Черт возьми, ты кто такой, коротышка?
Бинни поднял голову, и я в зеркале за стойкой ясно увидел его темные горящие глаза на бледном лице. Четверо парней стали потихоньку окружать его, готовые броситься; моя рука потянулась к бутылке «Джеймсона».
Нора Мэрфи перехватила ее.
— Обойдется без вас, — тихо сказала она.
— Девочка моя, я только хотел выпить, — пробормотал я и налил себе еще виски.
— Так вы из ИРА? — спросил Бинни.
Рыжий посмотрел на дружков, он впервые показался слегка неуверенным.
— А тебе какое дело?
— Я лейтенант северной тайронской бригады, — сказал Бинни. — А вы кто такие, парни?
Один из них сделал было движение к двери, и тут в левой руке Бинни мгновенно появился автоматический пистолет «браунинг», который показался мне очень похожим на модель, принятую в британской армии. С пистолетом в руках он стал совсем другим. Этот человек мог испугать самого дьявола. Человек, который родился, чтобы стать убийцей, — я такого в жизни никогда не видел.
Те четверо, вконец напуганные, пытались скрыться за стойкой. Бинни холодно сказал:
— Настоящие парни в эту ночь проливают кровь за Ирландию, а ублюдки вроде вас плюют на их доброе имя.
— Боже упаси, — промямлил рыжий. — Мы не хотели ничего плохого.
Бинни пнул его в лодыжку, парень рухнул на колени и ухватился за стойку бара, чтобы не упасть. Бинни перехватил свой браунинг за ствол, размахнулся и ударил парня рукояткой, как молотком, по тыльной стороне руки. Я услышал хруст костей. Парень дико взвыл и свалился на пол, корчась у ног своих перепуганных дружков.
Бинни отвел правую ногу назад, собираясь добить его ударом по голове, но тут Нора резко сказала:
— Хватит с него.
Бинни тут же отступил назад, как хорошо выдрессированная собака, и стоял, наблюдая за ними, держа браунинг прижатым к левому бедру. Нора Мэрфи прошла позади меня и присоединилась к ним; я заметил у нее в правой руке квадратный плоский кейс, который она поставила на стойку.
— Приподнимите его, — скомандовала она.
Друзья покалеченного парня сделали, что им было сказано, и держали его, пока она осматривала руку. Я налил себе еще виски и подошел к ним как раз в тот момент, когда она открывала кейс. Самое интересное, что там был стетоскоп; порывшись еще немного, она достала треугольную повязку, чтобы поддерживать раненую руку.
— Заберите его в больницу, ему потребуется гипсовая повязка.
— И держите язык за зубами, — добавил Бинни.
Они чуть не бегом кинулись прочь; ноги раненого парня волочились между ними. Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина.
Когда Нора Мэрфи взялась за свой кейс, я спросил:
— Это только видимость или вы настоящий медик?
— Вас устроит Гарвардская медицинская школа? — с вызовом ответила она.
— Вполне, — сказал я. — Ваш друг ломает, а вы починяете. Слаженная работа, как в одной команде.
Ей это не понравилось, она побледнела и сердито и резко щелкнула замками кейса; я понял, что она с трудом удержалась, чтобы не сорваться.
— Очень хорошо, майор Воген, — изрекла она. — И все-таки вы мне не нравитесь. Так мы идем?
И она направилась к двери. А я обернулся и поставил стакан на стойку перед барменом, который стоял словно истукан, ожидая Бог знает чего.
Бинни сказал:
— Вы ничего не видели и не слышали. Хорошо?
Этого несчастного не надо было пугать, у него и без того тряслись губы, и он все время тупо кивал головой. И вдруг, совсем неожиданно, он рухнул на бар и заплакал.
Бинни, к моему удивлению, потрепал его по плечу и с удивившей меня мягкостью сказал:
— Настанут лучшие времена. Вот увидите.
Если бармен и поверил, то я остался единственным нормальным человеком в этом свихнувшемся мире.
* * *
Начался дождь, и туман волнами накатывался со стороны доков, когда мы шли вдоль набережной. Нора Мэрфи сбоку от меня, а Бинни позади, видимо, по привычке.
Никто не произнес ни слова, пока мы не прошли полпути до места назначения. Нора Мэрфи задержалась на углу небольшой улицы, застроенной стандартными домами, и повернулась к Бинни:
— Здесь пациент, к которому я должна зайти этим вечером, я обещала. Всего пять минут.
Она как бы вообще не замечала меня. Пройдя вниз по улице, она торопливо постучала в третью или четвертую дверь. Ей открыли почти сразу, а мы с Бинни, чтобы скрыться от дождя, зашли в арку между домами. Я предложил ему сигарету, от которой он отказался. Я закурил и прислонился спиной к стене. Немного спустя он спросил:
— Ваша мать — как была ее девичья фамилия?
— Фитцджеральд. Нуала Фитцджеральд.
Он повернулся ко мне, его лицо было словно бледная тень в темноте.
— В Страдбелла в смутные времена был мужчина, школьный учитель, с такой же фамилией.
— Ее старший брат.
Он придвинулся ближе, будто стараясь получше рассмотреть мое лицо.
— Чертов англичанин, ты племянник Майкла Фитцджеральда, школьного учителя из Страдбелла?
— Думаю, что так и есть. А почему это вас так возмущает?
— Но он был великим героем. Он командовал летучим отрядом в Страдбелла. Когда рыжие псы пришли брать его, он вел урок в школе. Из-за того, что в школе были дети, он вышел наружу, вступил в перестрелку с пятнадцатью солдатами и ушел от них.
— Знаю, — ответил я. — Настоящий герой революции. Все во имя революции, конца которой не видать. Вот в чем была его беда, Бинни, вот за что его казнили уже после освобождения, во время гражданской войны. Те времена трудно воспринимать всерьез. Помнишь, как ирландцы, выкинув англичан вон, начали мучить друг друга, да еще как?
Я не мог видеть выражения его лица, но почувствовал, что он напрягся, и между нами возникла какая-то вполне осязаемая связь.
Я сказал ему:
— И не пытайся, сынок. Как сказали бы американцы, мы в разных весовых категориях. По сравнению со мной ты просто паршивый любитель.
— Вы так считаете, майор? — вкрадчиво сказал он.
— И еще. Доктору Мэрфи не понравилось бы, если бы сейчас между нами что-то произошло, поэтому оставим это, ладно?
Но все решилось с ее появлением как раз в самый подходящий момент. Она сразу поняла, что произошло что-то неладное, и насторожилась:
— В чем дело?
— Небольшая разница во взглядах, только и всего, — ответил я. — Бинни только сейчас обнаружил, что я связан с некоторой частью великой ирландской истории, и это встало ему поперек горла — вы-то знали об этом?
— Я знала, — холодно ответила она.
— Я так и думал, что вы должны знать. Но вот интересная вещь: почему вы ему об этом не сказали?
Не дав ей возможности ответить, я круто повернулся и быстро зашагал сквозь туман по направлению к Ларган-стрит.
* * *
Ни отель, ни сама Ларган-стрит не отличались особой привлекательностью. Длинный ряд потрепанных домов стандартной застройки, один-два магазинчика и пара пивных делали эту улицу самым неуютным местом, которое я когда-либо видел.
А сам отель был лишь немного лучше тех меблированных комнат, которых полно в каждом большом портовом городе, комнат, предназначенных для матросов и проституток, сдающихся внаем на часок-другой. Он состоял из трех соединенных вместе стандартных домов с прибитой на одной из дверей вывеской.
Когда мы приблизились, оттуда, шатаясь и хватаясь за перила, вышел моряк торгового флота. Позади него появилась девчонка лет восемнадцати в черном пластиковом плаще. Она поправила моряку фуражку и взяла его под руку, чтобы помочь спуститься по ступеням.
Она оглядела нас без малейших признаков стыда, а я улыбнулся и кивнул ей:
— Привет, девочка! Занимаешься богоугодным делом?
Она фыркнула и ответила:
— А ты как думал?
Они потащились вместе вниз по улице; моряк тут же затянул какую-то непристойную песню, а я сокрушенно покачал головой:
— Как жаль, что добрая католичка дошла до такого!
Бинни поглядел так, будто хотел всадить в меня пулю, но Нора Мэрфи осталась совершенно хладнокровной и только сказала:
— Может быть, довольно, майор Воген? Мое время ограничено.
Мы поднялись к подъезду и попали в узкий коридор. Здесь, сбоку, у начала лестницы, стоял обшарпанный стол, а за ним сидел седой мужчина в куртке-альпаке и дремал, оперев подбородок на руку.
Мне показалось, что не стоит его будить, и я прошел мимо на лестницу. Мейер занимал комнату номер семь в конце коридора; выждав перед тем, как постучать в дверь, я услышал из-за нее странно-грустную, какую-то ночную музыку.
Нора Мэрфи нахмурилась:
— Это что еще такое?
— Эл Боули, — просто ответил я.
— Эл — кто?
— Вы хотите сказать, что никогда в жизни не слышали об Эле Боули, доктор? Ну, как же, лучший певец всех времен и народов для людей любых вкусов — точнее, он был бы им, если бы не погиб при налете на Лондон в 1941 году. Мейер больше никого не слушает. Всюду таскает с собой магнитофон.
— Да вас просто дурачат, — сказала она.
Я отрицательно покачал головой:
— Вот сейчас вы слышите «Лунный свет над шоссе», возможно, это его лучшая вещь. Записана с оркестром Джоя Лосса 21 марта 1938 года. Как видите, я кое в чем разбираюсь.
Открылась дверь, и показался Мейер.
— А, Саймон!
— Доктор Мэрфи, — представил я. — И мистер Галлахер. А это мистер Мейер.
Я закрыл дверь, и Мейер, который мог объясняться на безупречном английском, когда это ему было надо, начал говорить с сильным среднеевропейским акцентом:
— Не понимаю. Я ожидал увидеть мистера Корка, командующего официальными силами ИРА в Северной Ирландии.
Я подошел к окну и закурил, а Бинни прислонился к двери, засунув руки в карманы. Дождь пошел еще сильнее, и капли отскакивали от булыжников мостовой.
Нора Мэрфи ответила:
— Я уполномочена действовать от его имени.
— Вы должны были принести пять тысяч фунтов стерлингов наличными в качестве подтверждения серьезности своих намерений. Где же они?
Она открыла кейс, достала конверт и бросила его на кровать.
— Пересчитайте их, пожалуйста, Саймон, — попросил Мейер.
Эл Боули как раз добрался до «...я так люблю...», когда я протянул руку за конвертом, а Нора Мэрфи быстро сказала:
— Не теряйте времени, майор. Там только тысяча.
Возникла некоторая неловкость; Мейер протянул руку к магнитофону и заткнул Эла Боули.
— А остальные четыре?
— Мы хотим быть абсолютно уверенными, только и всего. Они готовы и ждут вас здесь, рядом, всего в десяти минутах ходьбы отсюда.
Он быстро обдумал эти слова, потом коротко кивнул:
— Очень хорошо. За дело. Прошу садиться.
Он предложил ей единственный стул, а сам уселся на край кровати.
— У вас есть возражения против того, чтобы принять наши требования?
— Со стрелковым оружием нет никаких трудностей. Я счастлив, что могу предложить вам пятьсот штук «АК-47» китайского производства; это штурмовые винтовки русской конструкции, на сегодняшний день лучшие в мире. Широко использовались вьетконговцами во Вьетнаме.
— Это нам известно, — нетерпеливо перебила она. — А как насчет остального?
— Гранаты тоже не проблема; кроме того, мы можем предложить вам еще широкий выбор автоматов. Ранние модели «томпсон» производят много шума, и я особо рекомендую вам израильские «узи». Необыкновенно эффективное оружие. Превосходная штука, правда, Саймон?
— Да, действительно, вещь что надо, — с готовностью подтвердил я. — Они безопасны потому, что перестают стрелять, когда их роняют, поэтому мы особенно предпочитали это оружие, когда имели дело с крестьянами. Они ведь обычно так неловки.
Она даже не дала себе труда посмотреть на меня.
— А бронебойное оружие? Мы же его специально заказывали.
— Боюсь, что это будет труднее, — ответил Мейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Двадцать пять фунтов. Или мы все разнесем здесь. Выбирай.
Бинни Галлахер словно привидение проскочил позади меня и, не говоря ни слова, встал у парней за спиной. И стоял там, выжидая, весь напрягшись, глубоко засунув руки в карманы темного пальто.
Рыжий заметил его первым и медленно повернулся:
— Черт возьми, ты кто такой, коротышка?
Бинни поднял голову, и я в зеркале за стойкой ясно увидел его темные горящие глаза на бледном лице. Четверо парней стали потихоньку окружать его, готовые броситься; моя рука потянулась к бутылке «Джеймсона».
Нора Мэрфи перехватила ее.
— Обойдется без вас, — тихо сказала она.
— Девочка моя, я только хотел выпить, — пробормотал я и налил себе еще виски.
— Так вы из ИРА? — спросил Бинни.
Рыжий посмотрел на дружков, он впервые показался слегка неуверенным.
— А тебе какое дело?
— Я лейтенант северной тайронской бригады, — сказал Бинни. — А вы кто такие, парни?
Один из них сделал было движение к двери, и тут в левой руке Бинни мгновенно появился автоматический пистолет «браунинг», который показался мне очень похожим на модель, принятую в британской армии. С пистолетом в руках он стал совсем другим. Этот человек мог испугать самого дьявола. Человек, который родился, чтобы стать убийцей, — я такого в жизни никогда не видел.
Те четверо, вконец напуганные, пытались скрыться за стойкой. Бинни холодно сказал:
— Настоящие парни в эту ночь проливают кровь за Ирландию, а ублюдки вроде вас плюют на их доброе имя.
— Боже упаси, — промямлил рыжий. — Мы не хотели ничего плохого.
Бинни пнул его в лодыжку, парень рухнул на колени и ухватился за стойку бара, чтобы не упасть. Бинни перехватил свой браунинг за ствол, размахнулся и ударил парня рукояткой, как молотком, по тыльной стороне руки. Я услышал хруст костей. Парень дико взвыл и свалился на пол, корчась у ног своих перепуганных дружков.
Бинни отвел правую ногу назад, собираясь добить его ударом по голове, но тут Нора резко сказала:
— Хватит с него.
Бинни тут же отступил назад, как хорошо выдрессированная собака, и стоял, наблюдая за ними, держа браунинг прижатым к левому бедру. Нора Мэрфи прошла позади меня и присоединилась к ним; я заметил у нее в правой руке квадратный плоский кейс, который она поставила на стойку.
— Приподнимите его, — скомандовала она.
Друзья покалеченного парня сделали, что им было сказано, и держали его, пока она осматривала руку. Я налил себе еще виски и подошел к ним как раз в тот момент, когда она открывала кейс. Самое интересное, что там был стетоскоп; порывшись еще немного, она достала треугольную повязку, чтобы поддерживать раненую руку.
— Заберите его в больницу, ему потребуется гипсовая повязка.
— И держите язык за зубами, — добавил Бинни.
Они чуть не бегом кинулись прочь; ноги раненого парня волочились между ними. Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина.
Когда Нора Мэрфи взялась за свой кейс, я спросил:
— Это только видимость или вы настоящий медик?
— Вас устроит Гарвардская медицинская школа? — с вызовом ответила она.
— Вполне, — сказал я. — Ваш друг ломает, а вы починяете. Слаженная работа, как в одной команде.
Ей это не понравилось, она побледнела и сердито и резко щелкнула замками кейса; я понял, что она с трудом удержалась, чтобы не сорваться.
— Очень хорошо, майор Воген, — изрекла она. — И все-таки вы мне не нравитесь. Так мы идем?
И она направилась к двери. А я обернулся и поставил стакан на стойку перед барменом, который стоял словно истукан, ожидая Бог знает чего.
Бинни сказал:
— Вы ничего не видели и не слышали. Хорошо?
Этого несчастного не надо было пугать, у него и без того тряслись губы, и он все время тупо кивал головой. И вдруг, совсем неожиданно, он рухнул на бар и заплакал.
Бинни, к моему удивлению, потрепал его по плечу и с удивившей меня мягкостью сказал:
— Настанут лучшие времена. Вот увидите.
Если бармен и поверил, то я остался единственным нормальным человеком в этом свихнувшемся мире.
* * *
Начался дождь, и туман волнами накатывался со стороны доков, когда мы шли вдоль набережной. Нора Мэрфи сбоку от меня, а Бинни позади, видимо, по привычке.
Никто не произнес ни слова, пока мы не прошли полпути до места назначения. Нора Мэрфи задержалась на углу небольшой улицы, застроенной стандартными домами, и повернулась к Бинни:
— Здесь пациент, к которому я должна зайти этим вечером, я обещала. Всего пять минут.
Она как бы вообще не замечала меня. Пройдя вниз по улице, она торопливо постучала в третью или четвертую дверь. Ей открыли почти сразу, а мы с Бинни, чтобы скрыться от дождя, зашли в арку между домами. Я предложил ему сигарету, от которой он отказался. Я закурил и прислонился спиной к стене. Немного спустя он спросил:
— Ваша мать — как была ее девичья фамилия?
— Фитцджеральд. Нуала Фитцджеральд.
Он повернулся ко мне, его лицо было словно бледная тень в темноте.
— В Страдбелла в смутные времена был мужчина, школьный учитель, с такой же фамилией.
— Ее старший брат.
Он придвинулся ближе, будто стараясь получше рассмотреть мое лицо.
— Чертов англичанин, ты племянник Майкла Фитцджеральда, школьного учителя из Страдбелла?
— Думаю, что так и есть. А почему это вас так возмущает?
— Но он был великим героем. Он командовал летучим отрядом в Страдбелла. Когда рыжие псы пришли брать его, он вел урок в школе. Из-за того, что в школе были дети, он вышел наружу, вступил в перестрелку с пятнадцатью солдатами и ушел от них.
— Знаю, — ответил я. — Настоящий герой революции. Все во имя революции, конца которой не видать. Вот в чем была его беда, Бинни, вот за что его казнили уже после освобождения, во время гражданской войны. Те времена трудно воспринимать всерьез. Помнишь, как ирландцы, выкинув англичан вон, начали мучить друг друга, да еще как?
Я не мог видеть выражения его лица, но почувствовал, что он напрягся, и между нами возникла какая-то вполне осязаемая связь.
Я сказал ему:
— И не пытайся, сынок. Как сказали бы американцы, мы в разных весовых категориях. По сравнению со мной ты просто паршивый любитель.
— Вы так считаете, майор? — вкрадчиво сказал он.
— И еще. Доктору Мэрфи не понравилось бы, если бы сейчас между нами что-то произошло, поэтому оставим это, ладно?
Но все решилось с ее появлением как раз в самый подходящий момент. Она сразу поняла, что произошло что-то неладное, и насторожилась:
— В чем дело?
— Небольшая разница во взглядах, только и всего, — ответил я. — Бинни только сейчас обнаружил, что я связан с некоторой частью великой ирландской истории, и это встало ему поперек горла — вы-то знали об этом?
— Я знала, — холодно ответила она.
— Я так и думал, что вы должны знать. Но вот интересная вещь: почему вы ему об этом не сказали?
Не дав ей возможности ответить, я круто повернулся и быстро зашагал сквозь туман по направлению к Ларган-стрит.
* * *
Ни отель, ни сама Ларган-стрит не отличались особой привлекательностью. Длинный ряд потрепанных домов стандартной застройки, один-два магазинчика и пара пивных делали эту улицу самым неуютным местом, которое я когда-либо видел.
А сам отель был лишь немного лучше тех меблированных комнат, которых полно в каждом большом портовом городе, комнат, предназначенных для матросов и проституток, сдающихся внаем на часок-другой. Он состоял из трех соединенных вместе стандартных домов с прибитой на одной из дверей вывеской.
Когда мы приблизились, оттуда, шатаясь и хватаясь за перила, вышел моряк торгового флота. Позади него появилась девчонка лет восемнадцати в черном пластиковом плаще. Она поправила моряку фуражку и взяла его под руку, чтобы помочь спуститься по ступеням.
Она оглядела нас без малейших признаков стыда, а я улыбнулся и кивнул ей:
— Привет, девочка! Занимаешься богоугодным делом?
Она фыркнула и ответила:
— А ты как думал?
Они потащились вместе вниз по улице; моряк тут же затянул какую-то непристойную песню, а я сокрушенно покачал головой:
— Как жаль, что добрая католичка дошла до такого!
Бинни поглядел так, будто хотел всадить в меня пулю, но Нора Мэрфи осталась совершенно хладнокровной и только сказала:
— Может быть, довольно, майор Воген? Мое время ограничено.
Мы поднялись к подъезду и попали в узкий коридор. Здесь, сбоку, у начала лестницы, стоял обшарпанный стол, а за ним сидел седой мужчина в куртке-альпаке и дремал, оперев подбородок на руку.
Мне показалось, что не стоит его будить, и я прошел мимо на лестницу. Мейер занимал комнату номер семь в конце коридора; выждав перед тем, как постучать в дверь, я услышал из-за нее странно-грустную, какую-то ночную музыку.
Нора Мэрфи нахмурилась:
— Это что еще такое?
— Эл Боули, — просто ответил я.
— Эл — кто?
— Вы хотите сказать, что никогда в жизни не слышали об Эле Боули, доктор? Ну, как же, лучший певец всех времен и народов для людей любых вкусов — точнее, он был бы им, если бы не погиб при налете на Лондон в 1941 году. Мейер больше никого не слушает. Всюду таскает с собой магнитофон.
— Да вас просто дурачат, — сказала она.
Я отрицательно покачал головой:
— Вот сейчас вы слышите «Лунный свет над шоссе», возможно, это его лучшая вещь. Записана с оркестром Джоя Лосса 21 марта 1938 года. Как видите, я кое в чем разбираюсь.
Открылась дверь, и показался Мейер.
— А, Саймон!
— Доктор Мэрфи, — представил я. — И мистер Галлахер. А это мистер Мейер.
Я закрыл дверь, и Мейер, который мог объясняться на безупречном английском, когда это ему было надо, начал говорить с сильным среднеевропейским акцентом:
— Не понимаю. Я ожидал увидеть мистера Корка, командующего официальными силами ИРА в Северной Ирландии.
Я подошел к окну и закурил, а Бинни прислонился к двери, засунув руки в карманы. Дождь пошел еще сильнее, и капли отскакивали от булыжников мостовой.
Нора Мэрфи ответила:
— Я уполномочена действовать от его имени.
— Вы должны были принести пять тысяч фунтов стерлингов наличными в качестве подтверждения серьезности своих намерений. Где же они?
Она открыла кейс, достала конверт и бросила его на кровать.
— Пересчитайте их, пожалуйста, Саймон, — попросил Мейер.
Эл Боули как раз добрался до «...я так люблю...», когда я протянул руку за конвертом, а Нора Мэрфи быстро сказала:
— Не теряйте времени, майор. Там только тысяча.
Возникла некоторая неловкость; Мейер протянул руку к магнитофону и заткнул Эла Боули.
— А остальные четыре?
— Мы хотим быть абсолютно уверенными, только и всего. Они готовы и ждут вас здесь, рядом, всего в десяти минутах ходьбы отсюда.
Он быстро обдумал эти слова, потом коротко кивнул:
— Очень хорошо. За дело. Прошу садиться.
Он предложил ей единственный стул, а сам уселся на край кровати.
— У вас есть возражения против того, чтобы принять наши требования?
— Со стрелковым оружием нет никаких трудностей. Я счастлив, что могу предложить вам пятьсот штук «АК-47» китайского производства; это штурмовые винтовки русской конструкции, на сегодняшний день лучшие в мире. Широко использовались вьетконговцами во Вьетнаме.
— Это нам известно, — нетерпеливо перебила она. — А как насчет остального?
— Гранаты тоже не проблема; кроме того, мы можем предложить вам еще широкий выбор автоматов. Ранние модели «томпсон» производят много шума, и я особо рекомендую вам израильские «узи». Необыкновенно эффективное оружие. Превосходная штука, правда, Саймон?
— Да, действительно, вещь что надо, — с готовностью подтвердил я. — Они безопасны потому, что перестают стрелять, когда их роняют, поэтому мы особенно предпочитали это оружие, когда имели дело с крестьянами. Они ведь обычно так неловки.
Она даже не дала себе труда посмотреть на меня.
— А бронебойное оружие? Мы же его специально заказывали.
— Боюсь, что это будет труднее, — ответил Мейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26