Наверное, забеспокоилась из-за подружки.
— Сядь! — сказала я резко, но приглушённо. — Я тебе ничего не сделаю, и меня не касаются всякие ваши глупости. Хочу кое-что узнать и никому ничего не скажу.
Девочка замерла, но полусидячая позиция была очень неудобна, она тяжело плюхнулась на доски и глубоко перевела дыхание, по-видимому, с перепугу даже дышать не смела.
— Как приходила тогда подружка, вижу, помнишь, — я заговорила успокаивающе. — Вашего разговора я не слышала, занята была, донеслось до меня только имя какой-то Каськи. Эту Каську твоя подруга назвала дурой. Меня интересует только одно, кто она, эта дура Каська?
Каська, очевидно, оказалось не самое страшное, девочка снова вздохнула с явным облегчением. Помолчала, собиралась с мыслями и преодолевала панику.
— Да была тут одна такая…
— Кто? Твоя соученица?
— Какое там. Приходила со своим парнем, таскалась сюда. Она того…
— Которого?
— Наркоманка…
Через меня не то электрический разряд прошёл, не то стайка муравьёв-спринтеров промчалась: нашла красивую пани Касю…
— Дорогая моя, я из-за этого и приехала. Сделай одолжение, расскажи все, что знаешь про эту Каську.
— А что? — недоверчиво покосилась девочка.
Я посмотрела на неё максимально серьёзно, в надежде, что она все-таки увидит в неверном освещении выражение моего лица.
— Я разве тебя спрашиваю про твои дела? А ведь могу…
— Да нет, мне все равно, — поспешно прервала она. — Так вот: она шлялась сюда и ждала того парня. Иногда оставалась ночевать в нашем доме… Где придётся. А мы с ней разговаривали.
Замолчала. Похоже, с Каськой дела неважнецкие. Я решилась поставить вопрос ребром.
— Слушай, мне необходимо знать все про Каську-наркоманку — её надо найти. Меня не интересует остальное, и плевать хочу на всякие романы и прочее. Я не слепая, вижу, ты чего-то боишься, бойся себе на здоровье, скрывай или сглупу проболтаешься, меня не касается. Даже если вы вместе с подругой убили кого-нибудь, смилуйся Боже, над его душой, моя хата с краю, никому ничего не скажу. Я понятно говорю? Скажи все про Каську и меня больше не увидишь.
— Нет, убийство нет… — вырвалось у неё. — Но… Значит… Все за Каськой тут ходят…
— Кто все?
— Разные. Приходили, спрашивали. Агате по морде съездили, потому что сказала, ничего, мол, не видела, а она и взаправду не видела, а я, значит, сразу и созналась…
— В чем созналась, Господи Боже?!
— Мол, знаю её. Она дура, помыкали ею все, для своего парня на все готова, через него и в наркоту влипла.., вообще добрая, помогала всем, любила детей и её парень тоже, возились с ребятишками…
Опять замолчала, немного подумала, внимательно на меня посмотрела. Я напряжённо ждала.
— Так и быть, — решилась она вдруг. — С меня хватит. Пани — первый нормальный человек… Да я вас и знаю, вы ведь и сами догадываетесь, кто о ней спрашивал, а вы не из них, я вижу… Скажу вам все. Парень велел им сушковать, этим ребятишкам…
— Как это сушковать? — Так.., ну, здесь в детском доме был мальчик, его фамилия Сушко. А этот Каськин парень научил ребят шваркать подошвами и бормотать тихонько под нос, и получалось так: суш-ко, суш-ко, суш-ко, целыми часами могли так шваркать, а он слушал, будто музыку небесную…
Я тоже слушала, будто музыку, может, даже в большем экстазе. Девочка отбросила опасения и говорила не переставая.
— Каська с парнем сюда за делом ходили, хотя какие дела у таких, у них и так крыша едет, и все же что-то там выполняли. И играли с ребятами. А когда исчезли, их начали искать, и милиция даже. Я никому не говорила, а вам скажу… У Каськи была семья, она просто убежала из дому, она уже совершеннолетняя — ей восемнадцать исполнилось. И деньги у неё были, кто-то давал. Её парень тоже из семьи…
— А не знаешь их фамилий?
— Нет, даже как зовут, не знаю. Она звала его Пёс.
— Как?!
— Пёс. Обыкновенно — пёс, и все тут. И у меня есть один адрес, Каська как-то здесь сидела одна, разве не видели? Да вы не могли не видеть, ведь мерили весь дом! Здесь, где мы теперь живём, такая комнатушка рядом, даже дверей не было, теперь временно поставили, она сидела в углу, а я заглянула — сторожиху искала, ну, и увидела её, ей плохо сделалось, стонала, ничего не хотела, только велела, ежели помрёт, передать одной женщине. Думаю, она ничего не соображала, кому говорит, меня не узнала, говорила как с чужой. На Саской Кемпе, Валечных, пять, первый этаж, Голковская Марианна. Голковской она и велела сказать, что померла. И все. А тогда не померла, лучше ей стало и ушла.
— А парень? О нем ничего не известно?
— Нет. Только противно с ней обращался. Упрямый, как черт. Все по его должно быть, и точка. О Голковской я никому ни слова, никто про это слыхом не слыхал.
Замолчала и снова перевела дыхание, словно тяжесть с себя сбросила. О Каське, видимо, и в самом деле все сказала.
— Порядок, — заключила я и придержала её за руку — она уже рвалась убежать. — Слушай, я обещала не совать нос в твои дела и не буду. Но я все-таки взрослая, а потому, если тебе понадобится помощь, вот мой номер телефона. Ты его выучи и запомни навсегда. Меня здесь не было, ты ничего не говорила, видела только за обмерами дома. Представь, я тоже боюсь. В случае нужды звони, только, ради Бога, никому об этом ни слова!
Девочка, видимо, прекрасно поняла мои переживания и сразу успокоилась. Кивнула, повторила вполголоса номер, встала спокойно, неторопливо. Пожалуй, мы заключили союз…
* * *
На улицу Валечных, пять я примчалась на следующий день около десяти утра. На особу, открывшую мне, посмотрела с великим вниманием и с ещё большим сомнением. Она отнюдь не располагала к себе, напротив: губы, сжатые в тонкую линию, подозрительный взгляд сразу лишали всякого оптимизма. Невысокая, худая, жилистая и, пожалуй, старая, она не спросила: «Кто там?», а открыла дверь, не снимая цепочки, и молча уставилась на меня.
— Пани Марианна Голковская?
Она кивнула, по-прежнему стояла неподвижно и молча, ожидая, что я ещё скажу. Кстати, у меня ведь есть пароль…
— Кася дала ваше имя и адрес. В случае смерти просила вас уведомить.
Марианна Голковская вздрогнула, прикрыла дверь, я уже решила — вот и конец общению, но нет, она просто хотела снять цепочку. И сразу же открыла шире.
— Войдите, — пригласила она шёпотом. Пропустила меня вперёд и снова накинула цепочку. Мы стояли в узкой прихожей, разглядывая друг друга. Очередь говорить, по моему мнению, была за ней.
— Умерла? — спросила она сухим, холодным тоном.
— Не знаю, — возмутилась я, шокированная её равнодушием. — Хотелось бы её отыскать, чтобы узнать. Рассчитываю на вашу помощь.
Она пожала плечами. Опять сжала губы, осмотрела меня сверху донизу, внимательно разглядывая туфли, и снова пожала плечами.
— А вы, собственно, кто?
Было очевидно, фамилией и профессией она не удовлетворится. Попробуй тут в двух словах объяснить, кто я, зачем ищу её холерную Каську, зачем мне пропавший мальчик, почему необходима полная тайна и по какой причине она обязана мне доверять. Легче было бы объяснить, кем я НЕ являюсь — королевой английской, сотрудником полиции, секретаршей государственного мужа, оперной примадонной, членом преступной клики… Путём исключений, возможно, к чему-нибудь мы и пришли бы.
— Я скажу вам, в чем дело, — решилась я, хотя по-прежнему злилась. — Если бы мы могли где-нибудь сесть… Не люблю разговаривать стоя, а говорить придётся долго.
Она снова осмотрела мои туфли и вдруг, перестав колебаться, пригласила в комнату.
Мне не пришлось осмотреться, но создалось впечатление, что ни комната, ни вся квартира как-то не подходят к особе, их занимающей. И атмосфера, и обстановка имели иной характер и уровень. Марианна Голковская могла бы здесь убираться, поливать цветы, но не жить.
— Ну? — спросила она и села на краешек кресла у низкого столика. Манера сидеть тоже о многом говорила.
Я сообщила, кто я, извлекая из сумки разные свидетельства, включая водительские права. Она и не подумала делать вид — да что вы, да зачем же, — прочитала все бумажки с величайшим тщанием. Я пережидала молча, подавляя нетерпение.
Наконец она кивнула так, словно соглашалась на моё пребывание в этом мире и позволяла мне и дальше существовать. Я весьма остро ощутила нелегальность собственной жизни до этого момента. Ладно, пусть её. Я сгребла со столика бумаги.
— Касю знаю лишь в лицо, — холодно сообщила я. — Мне известно также, что она взяла с собой мальчика, которого считают пропавшим… — Этого маленького Сушко, да? — прервала она, и в её голосе зазвучало ядовитое удовлетворение.
Я постаралась скрыть, что попала впросак.
— Вы тоже осведомлены? Она кивнула и выжидательно взглянула на меня.
— В таком случае вас наверняка известили — его ищут. И не все из ищущих имеют добрые намерения. Мне необходимо не столько его найти, сколько удостовериться, что ребёнок в безопасности. Ну и во всяком случае, получить сведения о том, где он находится…
— А за вами получит сведения тот… — сорвалось у неё, и она тотчас сжала губы.
Меня залихорадило: этой бабе известно больше, чем мне, возможно, даже все. Оборванная фраза значила колоссально много.
— Если получит сведения вслед за мной, то получит сведения и насчёт меня. А я ещё хотела бы немного пожить и постараюсь, чтобы никто ничего не узнал. Ведь надо же ребёнка обезопасить, пока до него не добрались, а до него добираются уже несколько таких типов. Не намереваюсь ничем рисковать, вы сами решите, искать ли мальчика с умом или плутать на ощупь. Чтобы искать с умом, мне надо кое в чем сориентироваться.
Марианна Голковская, возможно, и выслушала этот монолог, но думала по-своему.
— Убить-то его, пожалуй, не убьют, — раздумчиво сказала она. — Хотя голову на отсечение не дам. А вот дураком сделают полным, а он вовсе не дурак пока что. Пожалуй, и шею могут свернуть. Мне не говорили, где он.
— Это правда?
— Да. Я не хотела знать. И не хочу. Вам бы я сказала, вижу, вы не из тех. По ногам поняла.
Мой характер и ум определялись по разным параметрам в течение жизни, но чтоб по ногам!.. Я в наивном изумлении уставилась на пани Голковскую — раз все уж по ногам видно, на физиономии вовсе не обязательно ума искать…
— Туфли, — снизошла она до объяснения. — Уж и не знаю, что тут такое, только я всегда на ноги гляжу и ещё ни разу в жизни не ошиблась. Понимаете, все вместе — ноги, обувь, они либо хитрые и нечестные, либо порядочные, и всякое остальное тоже. Вы, пани, и вправду порядочная, потому выскажу, как думаю. Понимаете, ведь это Касина квартира.
Я охотно кивнула — это совпало и с моими наблюдениями.
— Я у них хозяйство вела. Касю сама растила, с младенческих лет, потому как её мать — говорить срамно, а отец ещё хуже. А здесь жила бабка, сейчас в санатории и живая не вернётся, а квартиру Касе завещала, Кася и не ведает про это. Да и не надо ей до времени знать, ещё сдуру продаст по дешёвке или что другое удумает. Пока этот её.., жених…
Здесь она прямо-таки зашипела. Жениха, видать, надлежало просто удавить.
— ..не подохнет… Или за ум не возьмётся, хоть я больно-то не надеюсь… Вот тогда и Кася вылечится… — Пока что нет ни её, ни его, — напомнила я. — Где-то оба скрылись. Вы не догадываетесь, где они?
— Догадываюсь. И так и сяк.
— Неважно. Я очень осторожно постараюсь навести справки.
— А вы себе уяснили, если ребёнка найдут, убьют непременно?
— Уяснила.
Она опять кивнула, по-видимому довольная своими убедительными аргументами. Да, всякого я могла ожидать, но снискать доверие по причине туфель, за умеренную цену купленных на летней распродаже в Торонто… Симпатичные туфельки, но чтоб до такой степени?..
— Есть тут один, продаёт это дерьмо, он может знать про них, наверняка кто-то из них к нему ходит. — Марианна Голковская начала высчитывать по пальцам. — Есть ещё хромая психопатка, у ней ум на свой лад закручен, из хорошей семьи, так она по всей Польше знает разные места, в основном на кладбищах, где и пожить можно в склепах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40