Чего он шлялся полночи вокруг пруда и кабачка, прежде чем инспектор нашел тело?
Почему он встретил инспектора? Почему он надеялся встретить инспектора именно там?
- Я не понимаю вас, - сказал Рук. - Вы думаете, что Харкер лжет?
Стрейкер молчал. Седой юрист рассмеялся угрюмо и безрадостно.
- Я ничего против него не имею, - сказал он, - даже благодарен, что он с ходу стал учить меня моему делу.
- А меня - моему, - сказал инспектор, только что присоединившийся к ним. - Это не важно. А вот если намеки доктора Стрейкера что-нибудь значат, это важно. Прошу вас говорить яснее. Возможно, я должен немедленно допросить его.
- Вон он идет, - сказал Рук.
Бдительный секретарь вновь показался на пороге.
И тут отец Браун, который помалкивал и скромно держался в хвосте, чрезвычайно всех удивил - пожалуй, особенно тех, кто его знал. Он не только поспешно вышел вперед, но и повернулся ко всей компании почти угрожающе, словно сержант, останавливающий взвод.
- Стойте! - почти сурово сказал он, - Прошу у всех прощения, но совершенно необходимо, чтобы я первый поговорил с Харкером. Я должен ему сказать то, что я знаю и, думаю, не знает никто другой. Это предотвратит весьма прискорбное недоразумение.
- Что вы имеете в виду? - спросил старый юрист.
- Я имею в виду плохие новости, - ответил отец Браун.
- Послушайте, - с негодованием начал инспектор, но поймал взгляд священника и вспомнил странные вещи, которые когда-то видел. - Если б это были не вы, я бы сказал, какая наглость...
Но отец Браун был уже вне досягаемости и через секунду погрузился в беседу с Харкером. Они походили перед домом, потом исчезли в его темных глубинах. Спустя минут десять отец Браун вышел один. К их удивлению, он не выказал желания вернуться в дом, когда туда наконец вошли все прочие. Он уселся на шаткую скамейку в лиственной беседке, раскурил трубку, праздно глядя на зазубренные листья и слушая птиц. Никто так сердечно и так терпеливо не любил безделья.
Он был погружен в облако дыма и облако раздумий, когда парадная дверь снова распахнулась и несколько человек кинулись к нему. Первыми были дочь адмирала и ее молодой поклонник. Лица их озарило изумление, а лицо инспектора Бернса, поспешавшего за ними, словно слон, сотрясающий парк, горело от возмущения.
- Сбежал, - воскликнул лейтенант. - Уложил вещи и сбежал. Выскочил в заднюю дверь, перемахнул через ограду и был таков. Что вы ему сказали?
- Какой ты глупый! - нервно вскричала Оливия. - Конечно, отец Браун сказал, что все открылось. Никогда бы не поверила, что он такой негодяй!
- Так, - сказал инспектор, вырвавшись вперед, - что же это вы натворили? Чего ради меня подвели?
- Чем же я вас подвел? - осведомился священник.
- Упустили убийцу! - заорал Берне, и голос его грянул громом в тихом саду. - Помогли ему бежать! Я, дурак, дал вам предупредить его, - и где он теперь?
- Да, я помог в свое время нескольким убийцам, - сказал отец Браун и для точности добавил: - Как вы понимаете, не в убийстве.
- Вы же все время знали, - настаивала Оливия. - Вы сразу догадались, что это он. Это вы имели в виду, когда говорили о том, как нашли тело, это имел в виду доктор, когда сказал, что отца мог невзлюбить подчиненный.
- То-то и оно! - негодовал инспектор. - Вы знали еще тогда, что он...
- Вы знали еще тогда, - говорила Оливия, - что убийца...
Отец Браун печально кивнул.
- Да, - сказал он, - я еще тогда знал, что убийца - мистер Дайк.
- Кто? - спросил инспектор и замер средь мертвой тишины, которую прерывало лишь пение птиц.
- Мистер Дайк, поверенный, - пояснил отец Браун, словно учитель, толкующий что-то совсем простое младшему классу. - Тот седой господин, который собирался читать завещание.
Они стояли, глядя на него, пока он тщательно набивал трубку и чиркал спичкой. Наконец Берне овладел голосом и яростно разорвал душную тишину.
- Господи, почему?.. - начал он.
- Ах, почему? - задумчиво сказал священник и поднялся, попыхивая трубкой. - Что ж, пора сообщить тем из вас, кто не знает, одну новость. Это большая беда и злое дело, но не убийство. - Он посмотрел прямо в лицо Оливии и очень серьезно сказал: - Сообщу вам дурную весть коротко и прямо, потому что вы достаточно храбры и, пожалуй, достаточно счастливы, чтобы ее пережить. Сейчас вы можете доказать, что вы сильная женщина. Да, сильная, но никак не богатая.
Все молчали, он объяснял:
- Деньги вашего отца, к сожалению, пропали. Их растратил седой джентльмен по фамилии Дайк - он, к моему прискорбию, мошенник. Адмирала он убил, чтобы тот не открыл, что его ограбили. Разорение - единственный ключ не только к убийству, но и к прочим тайнам. - Он пыхнул трубкой и продолжал: - Я сообщил Руку, что вы лишились наследства, и он ринулся помочь вам. Он замечательный человек.
- Да ладно вам, - сердито сказал Рук.
- Он истое чудище, - сказал отец Браун с хладнокровием ученого, - он анахронизм, атавизм, пережиток каменного века. Если хоть с одним варварским предрассудком ныне совершенно покончили, так это с честью и независимостью. Но я встречал столько мертвых предрассудков...
Рук - вымирающее животное. Он плезиозавр. Он не хотел жениться на девушке, которая может заподозрить в нем корысть. Поэтому он был так угрюм и ожил только тогда, когда я принес ему добрую весть о разорении. Он хотел работать для своей жены, а не жить у нее на содержании. Какой ужас, не правда ли? Перейдем к более приятной теме - Харкеру. Я сказал ему, что вы лишились наследства, и он в панике ринулся прочь. Не будем слишком строги. У него были и дурные, и хорошие порывы, но все они перепутаны.
Стремление преуспеть не так уж страшно, но он называет его стремлением к идеалу. Старинное чувство чести велело не доверять успеху, человек думал: "Это мне выгодно, значит, это нечестно". Современная мерзкая мораль внушает, что "делать добро" и "делать деньги"- одно и то же. В остальном он добрый малый, каких тысячи. К звездам ли идешь, в высший свет ли - все вверх. Хорошая жена, хорошие деньги - все добро. Он не циничный прохвост, тогда он обманул бы вас или отказался, по ситуации. Он не мог взглянуть вам в глаза, ведь с вами осталась половина его разбитого идеала.
Я ничего не говорил адмиралу, но кто-то сказал. Во время большого парада на борту он узнал, что друг, семейный поверенный, предал его. Он так разволновался, что поступил, как никогда бы не поступил в здравом рассудке, - сошел на берег в треуголке и вызолоченном мундире, чтобы поймать преступника. Он дал телеграмму в полицию, вот почему инспектор бродил возле "Зеленого человека". Лейтенант Рук последовал за ним на берег. Он подозревал, что в семье какая-то беда, и отчасти надеялся, что сумеет помочь и оправдаться. Поэтому он вел себя так нерешительно. Что же до того, почему он обнажил шпагу, тут дело в воображении. Он, романтик, бредивший шпагами, бежавший на море, оказался на службе, где ему разрешают носить шпагу примерно раз в три года. Он думал, что он один на дюнах, где он играл в детстве. Если вы не понимаете, что он делал, я могу только сказать, как Стивенсон: "Вы никогда не будете пиратом". И никогда не будете поэтом, и никогда не были мальчишкой.
- Я не была, - серьезно сказала Оливия, - но, кажется, понимаю.
- Почти каждый мужчина, - продолжал священник в раздумье, - играет с любой вещью, похожей на саблю или кинжал, даже с перочинным ножом. Вот почему мне показалось очень странным, что юрист этого не делал.
- О чем вы? - спросил Берне. - Чего он не делал?
- Неужели вы не заметили? - отвечал отец Браун. - Там, в конторе, он играл с ручкой, а не с перочинным ножом, хотя у него красивый блестящий нож в форме стилета.
Ручки пыльные и запачканы чернилами, а нож только что вычищен. Но он с ним не играл. Есть пределы и для иронии.
Инспектор помолчал и сказал, словно просыпаясь от глубокого сна:
- Я не знаю, на каком я свете, и не знаю, добрались ли вы до конца, но я не добрался до начала. Откуда у вас улики против юриста? Что навело вас на этот след?
Отец Браун рассмеялся коротко и невесело.
- Убийца сделал промах в самом начале, - сказал он. - Не пойму, почему этого не заметили. Когда вы сообщили о смерти, предполагалось, что никто ничего не знает, кроме одного, - адмирала ждут домой. Когда вы сказали, что он утонул, я спросил, когда это случилось, а Дайк спросил, где нашли тело.
Он остановился, чтобы выбить трубку, и продолжал, размышляя:
- Когда вам говорят о моряке, что он утонул, естественно предположить, что утонул он в море. Во всяком случае, следует допустить такую возможность. Если его смыло за борт, или он пошел ко дну с кораблем, или "предал глубинам" свое тело, никто не ждет, что тело его отыщут. Дайк спросил, где нашли тело, и я понял, что он это знает. Ведь он и положил тело в пруд. Никто, кроме убийцы, не подумал бы о такой нелепице, как моряк, утонувший в пруду, в сотне ярдов от моря. Вот почему я позеленел не хуже Зеленого человека. Никак не могу привыкнуть, что сижу рядом с убийцей. Я выразил это в иносказании, но иносказание что-то значит. Я сказал, что тело покрыто тиной, но это могли быть и морские водоросли.
К счастью, трагедия не может убить комедию. Единственный действующий компаньон фирмы "Уиллис, Хардман и Дайк" пустил себе пулю в лоб, когда инспектор пришел арестовать его, а в это время Оливия и Роджер на вечернем берегу окликали друг друга, как окликали в детстве.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ СИНЕГО ЧЕЛОВЕКА
Солнечным днем по приморской "бережной уныло шел человек с унылой фамилией Миглтон. Чело его омрачала печать тревоги, и комедианты, расположившиеся внизу, вдоль пляжа, напрасно, ждали от него одобрения.
Пьеро поднимали к нему бледные лунные лица, подобные белым брюшках дохлых рыб, но это его не радовало.
Мнимые негры, совершенно серые от сажи, тоже не могли развеселить его. Он был печален и разочарован. Лицо, кроме насупленного лба, было невзрачным, тусклым, поблекшим, но все же тонким, воинственность к нему не шла, и удалые армейские усы казались фальшивыми.
Возможно, они фальшивыми и были, но, скорее, они были случайными, словно Миглтон вырастил их в спешке, по требованию профессии.
Дело в том, что он был скромным частным сыщиком, и угрюмость его объяснялась крупной неудачей. Фамилия же не огорчала его, он смутно ею гордился, ибо происходил из бедной, но достойной семьи, претендовавшей на родство с основателем секты мигглтонианцев - единственным человеком, который посмел появиться в истории с такой фамилией.
Причина его досады была иной, по крайней мере так он думал. Только что он видел, как убили прославленного миллионера, и не сумел помешать, хотя именно ради этого ему платили пять фунтов в неделю. Этим мы можем объяснить, что даже томные звуки песенки "Ах, мой котик, котик дорогой!" не пробудили в нем радости.
Собственно, на пляже не он один предпочел ей мысли об убийстве. Приморские курорты притягивают не только любвеобильных пьеро, но и особенно мрачных, беспощадных проповедников. Один из них, очень заметный, заглушал пророческими криками, если не сказать - визгами, звуки банджо и кастаньет. Это был высокий, неуклюжий, неряшливый старик в какой-то рыбацкой фуфайке, но с длинными, отвислыми бакенбардами, модными некогда среди щеголеватых спортсменов времен королевы Виктории. Как и все местные шарлатаны, выставлявшие что-нибудь на продажу, он явственно предлагал прохожим довольно ветхую сеть. То он расстилал ее на песке так, словно стелет ковер перед королевой, то дико размахивал ею над головой, словно римский ретиарий с трезубцем. Наверное, будь у него трезубец, он бы кого-нибудь пронзил говорил он все время о наказании, непрестанно угрожая либо душе, либо телу. Словом, он был близок к мистеру Мигтлтону и казался обезумевшим палачом, взывающим к целой толпе убийц. Мальчишки прозвали его Старым Бесом, но у него были и не религиозные причуды. Так, например, он залезал в клетку, образованную опорами пирса, и забрасывал оттуда сеть, поясняя, что зарабатывает на жизнь рыбной ловлей, хотя никто никогда не видел, чтобы он поймал рыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Почему он встретил инспектора? Почему он надеялся встретить инспектора именно там?
- Я не понимаю вас, - сказал Рук. - Вы думаете, что Харкер лжет?
Стрейкер молчал. Седой юрист рассмеялся угрюмо и безрадостно.
- Я ничего против него не имею, - сказал он, - даже благодарен, что он с ходу стал учить меня моему делу.
- А меня - моему, - сказал инспектор, только что присоединившийся к ним. - Это не важно. А вот если намеки доктора Стрейкера что-нибудь значат, это важно. Прошу вас говорить яснее. Возможно, я должен немедленно допросить его.
- Вон он идет, - сказал Рук.
Бдительный секретарь вновь показался на пороге.
И тут отец Браун, который помалкивал и скромно держался в хвосте, чрезвычайно всех удивил - пожалуй, особенно тех, кто его знал. Он не только поспешно вышел вперед, но и повернулся ко всей компании почти угрожающе, словно сержант, останавливающий взвод.
- Стойте! - почти сурово сказал он, - Прошу у всех прощения, но совершенно необходимо, чтобы я первый поговорил с Харкером. Я должен ему сказать то, что я знаю и, думаю, не знает никто другой. Это предотвратит весьма прискорбное недоразумение.
- Что вы имеете в виду? - спросил старый юрист.
- Я имею в виду плохие новости, - ответил отец Браун.
- Послушайте, - с негодованием начал инспектор, но поймал взгляд священника и вспомнил странные вещи, которые когда-то видел. - Если б это были не вы, я бы сказал, какая наглость...
Но отец Браун был уже вне досягаемости и через секунду погрузился в беседу с Харкером. Они походили перед домом, потом исчезли в его темных глубинах. Спустя минут десять отец Браун вышел один. К их удивлению, он не выказал желания вернуться в дом, когда туда наконец вошли все прочие. Он уселся на шаткую скамейку в лиственной беседке, раскурил трубку, праздно глядя на зазубренные листья и слушая птиц. Никто так сердечно и так терпеливо не любил безделья.
Он был погружен в облако дыма и облако раздумий, когда парадная дверь снова распахнулась и несколько человек кинулись к нему. Первыми были дочь адмирала и ее молодой поклонник. Лица их озарило изумление, а лицо инспектора Бернса, поспешавшего за ними, словно слон, сотрясающий парк, горело от возмущения.
- Сбежал, - воскликнул лейтенант. - Уложил вещи и сбежал. Выскочил в заднюю дверь, перемахнул через ограду и был таков. Что вы ему сказали?
- Какой ты глупый! - нервно вскричала Оливия. - Конечно, отец Браун сказал, что все открылось. Никогда бы не поверила, что он такой негодяй!
- Так, - сказал инспектор, вырвавшись вперед, - что же это вы натворили? Чего ради меня подвели?
- Чем же я вас подвел? - осведомился священник.
- Упустили убийцу! - заорал Берне, и голос его грянул громом в тихом саду. - Помогли ему бежать! Я, дурак, дал вам предупредить его, - и где он теперь?
- Да, я помог в свое время нескольким убийцам, - сказал отец Браун и для точности добавил: - Как вы понимаете, не в убийстве.
- Вы же все время знали, - настаивала Оливия. - Вы сразу догадались, что это он. Это вы имели в виду, когда говорили о том, как нашли тело, это имел в виду доктор, когда сказал, что отца мог невзлюбить подчиненный.
- То-то и оно! - негодовал инспектор. - Вы знали еще тогда, что он...
- Вы знали еще тогда, - говорила Оливия, - что убийца...
Отец Браун печально кивнул.
- Да, - сказал он, - я еще тогда знал, что убийца - мистер Дайк.
- Кто? - спросил инспектор и замер средь мертвой тишины, которую прерывало лишь пение птиц.
- Мистер Дайк, поверенный, - пояснил отец Браун, словно учитель, толкующий что-то совсем простое младшему классу. - Тот седой господин, который собирался читать завещание.
Они стояли, глядя на него, пока он тщательно набивал трубку и чиркал спичкой. Наконец Берне овладел голосом и яростно разорвал душную тишину.
- Господи, почему?.. - начал он.
- Ах, почему? - задумчиво сказал священник и поднялся, попыхивая трубкой. - Что ж, пора сообщить тем из вас, кто не знает, одну новость. Это большая беда и злое дело, но не убийство. - Он посмотрел прямо в лицо Оливии и очень серьезно сказал: - Сообщу вам дурную весть коротко и прямо, потому что вы достаточно храбры и, пожалуй, достаточно счастливы, чтобы ее пережить. Сейчас вы можете доказать, что вы сильная женщина. Да, сильная, но никак не богатая.
Все молчали, он объяснял:
- Деньги вашего отца, к сожалению, пропали. Их растратил седой джентльмен по фамилии Дайк - он, к моему прискорбию, мошенник. Адмирала он убил, чтобы тот не открыл, что его ограбили. Разорение - единственный ключ не только к убийству, но и к прочим тайнам. - Он пыхнул трубкой и продолжал: - Я сообщил Руку, что вы лишились наследства, и он ринулся помочь вам. Он замечательный человек.
- Да ладно вам, - сердито сказал Рук.
- Он истое чудище, - сказал отец Браун с хладнокровием ученого, - он анахронизм, атавизм, пережиток каменного века. Если хоть с одним варварским предрассудком ныне совершенно покончили, так это с честью и независимостью. Но я встречал столько мертвых предрассудков...
Рук - вымирающее животное. Он плезиозавр. Он не хотел жениться на девушке, которая может заподозрить в нем корысть. Поэтому он был так угрюм и ожил только тогда, когда я принес ему добрую весть о разорении. Он хотел работать для своей жены, а не жить у нее на содержании. Какой ужас, не правда ли? Перейдем к более приятной теме - Харкеру. Я сказал ему, что вы лишились наследства, и он в панике ринулся прочь. Не будем слишком строги. У него были и дурные, и хорошие порывы, но все они перепутаны.
Стремление преуспеть не так уж страшно, но он называет его стремлением к идеалу. Старинное чувство чести велело не доверять успеху, человек думал: "Это мне выгодно, значит, это нечестно". Современная мерзкая мораль внушает, что "делать добро" и "делать деньги"- одно и то же. В остальном он добрый малый, каких тысячи. К звездам ли идешь, в высший свет ли - все вверх. Хорошая жена, хорошие деньги - все добро. Он не циничный прохвост, тогда он обманул бы вас или отказался, по ситуации. Он не мог взглянуть вам в глаза, ведь с вами осталась половина его разбитого идеала.
Я ничего не говорил адмиралу, но кто-то сказал. Во время большого парада на борту он узнал, что друг, семейный поверенный, предал его. Он так разволновался, что поступил, как никогда бы не поступил в здравом рассудке, - сошел на берег в треуголке и вызолоченном мундире, чтобы поймать преступника. Он дал телеграмму в полицию, вот почему инспектор бродил возле "Зеленого человека". Лейтенант Рук последовал за ним на берег. Он подозревал, что в семье какая-то беда, и отчасти надеялся, что сумеет помочь и оправдаться. Поэтому он вел себя так нерешительно. Что же до того, почему он обнажил шпагу, тут дело в воображении. Он, романтик, бредивший шпагами, бежавший на море, оказался на службе, где ему разрешают носить шпагу примерно раз в три года. Он думал, что он один на дюнах, где он играл в детстве. Если вы не понимаете, что он делал, я могу только сказать, как Стивенсон: "Вы никогда не будете пиратом". И никогда не будете поэтом, и никогда не были мальчишкой.
- Я не была, - серьезно сказала Оливия, - но, кажется, понимаю.
- Почти каждый мужчина, - продолжал священник в раздумье, - играет с любой вещью, похожей на саблю или кинжал, даже с перочинным ножом. Вот почему мне показалось очень странным, что юрист этого не делал.
- О чем вы? - спросил Берне. - Чего он не делал?
- Неужели вы не заметили? - отвечал отец Браун. - Там, в конторе, он играл с ручкой, а не с перочинным ножом, хотя у него красивый блестящий нож в форме стилета.
Ручки пыльные и запачканы чернилами, а нож только что вычищен. Но он с ним не играл. Есть пределы и для иронии.
Инспектор помолчал и сказал, словно просыпаясь от глубокого сна:
- Я не знаю, на каком я свете, и не знаю, добрались ли вы до конца, но я не добрался до начала. Откуда у вас улики против юриста? Что навело вас на этот след?
Отец Браун рассмеялся коротко и невесело.
- Убийца сделал промах в самом начале, - сказал он. - Не пойму, почему этого не заметили. Когда вы сообщили о смерти, предполагалось, что никто ничего не знает, кроме одного, - адмирала ждут домой. Когда вы сказали, что он утонул, я спросил, когда это случилось, а Дайк спросил, где нашли тело.
Он остановился, чтобы выбить трубку, и продолжал, размышляя:
- Когда вам говорят о моряке, что он утонул, естественно предположить, что утонул он в море. Во всяком случае, следует допустить такую возможность. Если его смыло за борт, или он пошел ко дну с кораблем, или "предал глубинам" свое тело, никто не ждет, что тело его отыщут. Дайк спросил, где нашли тело, и я понял, что он это знает. Ведь он и положил тело в пруд. Никто, кроме убийцы, не подумал бы о такой нелепице, как моряк, утонувший в пруду, в сотне ярдов от моря. Вот почему я позеленел не хуже Зеленого человека. Никак не могу привыкнуть, что сижу рядом с убийцей. Я выразил это в иносказании, но иносказание что-то значит. Я сказал, что тело покрыто тиной, но это могли быть и морские водоросли.
К счастью, трагедия не может убить комедию. Единственный действующий компаньон фирмы "Уиллис, Хардман и Дайк" пустил себе пулю в лоб, когда инспектор пришел арестовать его, а в это время Оливия и Роджер на вечернем берегу окликали друг друга, как окликали в детстве.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ СИНЕГО ЧЕЛОВЕКА
Солнечным днем по приморской "бережной уныло шел человек с унылой фамилией Миглтон. Чело его омрачала печать тревоги, и комедианты, расположившиеся внизу, вдоль пляжа, напрасно, ждали от него одобрения.
Пьеро поднимали к нему бледные лунные лица, подобные белым брюшках дохлых рыб, но это его не радовало.
Мнимые негры, совершенно серые от сажи, тоже не могли развеселить его. Он был печален и разочарован. Лицо, кроме насупленного лба, было невзрачным, тусклым, поблекшим, но все же тонким, воинственность к нему не шла, и удалые армейские усы казались фальшивыми.
Возможно, они фальшивыми и были, но, скорее, они были случайными, словно Миглтон вырастил их в спешке, по требованию профессии.
Дело в том, что он был скромным частным сыщиком, и угрюмость его объяснялась крупной неудачей. Фамилия же не огорчала его, он смутно ею гордился, ибо происходил из бедной, но достойной семьи, претендовавшей на родство с основателем секты мигглтонианцев - единственным человеком, который посмел появиться в истории с такой фамилией.
Причина его досады была иной, по крайней мере так он думал. Только что он видел, как убили прославленного миллионера, и не сумел помешать, хотя именно ради этого ему платили пять фунтов в неделю. Этим мы можем объяснить, что даже томные звуки песенки "Ах, мой котик, котик дорогой!" не пробудили в нем радости.
Собственно, на пляже не он один предпочел ей мысли об убийстве. Приморские курорты притягивают не только любвеобильных пьеро, но и особенно мрачных, беспощадных проповедников. Один из них, очень заметный, заглушал пророческими криками, если не сказать - визгами, звуки банджо и кастаньет. Это был высокий, неуклюжий, неряшливый старик в какой-то рыбацкой фуфайке, но с длинными, отвислыми бакенбардами, модными некогда среди щеголеватых спортсменов времен королевы Виктории. Как и все местные шарлатаны, выставлявшие что-нибудь на продажу, он явственно предлагал прохожим довольно ветхую сеть. То он расстилал ее на песке так, словно стелет ковер перед королевой, то дико размахивал ею над головой, словно римский ретиарий с трезубцем. Наверное, будь у него трезубец, он бы кого-нибудь пронзил говорил он все время о наказании, непрестанно угрожая либо душе, либо телу. Словом, он был близок к мистеру Мигтлтону и казался обезумевшим палачом, взывающим к целой толпе убийц. Мальчишки прозвали его Старым Бесом, но у него были и не религиозные причуды. Так, например, он залезал в клетку, образованную опорами пирса, и забрасывал оттуда сеть, поясняя, что зарабатывает на жизнь рыбной ловлей, хотя никто никогда не видел, чтобы он поймал рыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25