И как громко! Посторонние всегда думают, что цыгане ссорятся и вот-вот дойдет до рукопашной. А мне забавно думать, что всего через несколько дней все эти задиристые петухи, облачившись в платье насаренос, или просто так, с величайшим благоговением последуют за пасо Эсперансы или Младенца. По правде говоря, в Триане я чувствую себя не совсем дома. Возможно, потому что и теперь, двадцать один год спустя, помню категорический запрет родителей переходить на другой берег Гвадалквивира. Для таких чистокровных андалусцев, как мои мама с папой, здешние цыгане всегда были племенем, состоящим в родстве с дьяволом.
Затем с видом мирного обывателя Севильи, который привык жить в ладу с Богом и людьми, а потому со спокойной совестью готов встретить Святую неделю, я неторопливо иду вдоль Сан-Хасинто до Пахес-дель-Коро — его деревья для всех нас, и даже для бесстрашного Карлоса Лампаро являли собой непреодолимую границу. Я собирался повернуть налево, в сторону площади Кубы, а оттуда по мосту вернуться в Севилью (мне хотелось заскочить в гостиницу и немного привести себя в порядок перед свиданием с Марией). Стояла восхитительная погода. От нежной синевы неба и прозрачности воздуха на душе делалось так хорошо, что хотелось петь и всю душу переполняла удивительная радость жить на этом свете. Куда уж тут размышлять о смерти, о преступлениях и вообще обо всех уродствах и подлостях, существующих в нашем мире и в сердцах ближних! Что ни говори, а полицейским тоже случается думать точно так же, как и прочим смертным. И совершенно напрасно!
В Вашингтоне, да и в любом другом городе, выполняя задание и зная, что меня вознамерились убить, я бы непременно держал ухо востро. Многие уверены, что у нас есть какое-то шестое чувство, предупреждающее о близкой опасности. Чистой воды литература! Верно лишь, что мы настолько привыкли никогда не расслабляться, что, даже когда думаем о чем-то другом или мечтаем, подсознание продолжает бодрствовать за нас и вовремя подает сигнал тревоги. А нередко и быстрота реакции сбивает с толку — противник воображает, будто мы успели подготовиться. Полная ерунда. Просто привычка со временем становится второй натурой, и мы действуем автоматически. Кое-кто усматривает в этом невиданную способность быстро соображать, а на самом деле срабатывает самый обычный рефлекс. Но, очевидно, андалусский климат очень вреден для агентов ФБР, ибо лишь дикий вопль женщины на углу Корреа заставил меня инстинктивно отскочить и покатиться в сторону, так что капот летевшей прямо на меня машины успел задеть только полу пиджака. Автомобиль въехал на тротуар и ободрал крыло, влепившись в дерево, за которым я стоял. Прежде чем неловкий водитель дал задний ход и высвободил свою тачку из дерева, я подскочил к нему и распахнул дверцу. Лихач-давитель бросил на меня полный ненависти взгляд и продолжал возиться с переключателем. Но, видно, от злости или страха руки плохо повиновались. Воспользовавшись этим обстоятельством, я ухватил парня за шиворот и рванул к себе. Водитель попробовал было сопротивляться, но — не та весовая категория, а я в тот момент поднял бы с сиденья и молодца весом в центнер. Нас уже окружили прохожие и зеваки. К месту происшествия гимнастическим шагом приближался полицейский. Мой противник чувствовал, что проиграл партию, и, прекратив сопротивление, сдался.
— Ну, в чем дело? Несчастный случай может произойти с каждым, разве нет? — поглядев на меня, насмешливо хмыкнул он.
В ответ я изо всех сил съездил ему по физиономии. Нос под костяшками пальцев хрустнул, хлынула кровь, глаза закатились, и мой противник начал медленно оседать на землю. Я удержал его одной рукой, а второй, еще до того как успел вмешаться полицейский, привел личико парня в такое состояние, что он надолго сохранит воспоминания о нашей встрече. Кто-то из зевак восхищенно крикнул: «Оле!» — как на бое быков. Постовой, вцепившись в мои плечи, с трудом оторвал меня от противника.
— Вы что, хотите его прикончить? — задыхаясь, спросил он.
Я отпустил водилу, и тот упал на землю, как тряпичная кукла. Полицейский — еще совсем юный — побледнел от волнения. Он долго смотрел на раненого, которого кто-то из сердобольных зрителей пытался привести в чувство, и наконец дрожащим голосом сказал:
— Это вам дорого обойдется!
— Если бы ему удалось отправить меня к праотцам, это обошлось бы еще дороже!
Паренек буквально подскочил на месте.
— Он хотел убить вас?
Тут в разговор вмешалась женщина, чей крик, без всяких сомнений, спас мне жизнь.
— Верно-верно! Я все видела!
Все это совершенно превосходило и компетенцию, и умственные возможности бедняги полицейского. Поэтому он поднял на ноги уже потихоньку приходившую в себя мою жертву и устроил рядом с собой на заднем сиденье, а мне велел взять руль. Свидетельница устроилась возле меня, и так, всей компанией, мы поехали в комиссариат Пуресы, где господа полицейские, охраняющие покой в Триане, мирно дремали под сенью Санта-Анна.
В полицейском участке все заговорили разом, устроив невообразимый шум, так что местному комиссару пришлось установить спокойствие, заорав еще громче, чем все мы, вместе взятые. Постовой доложил, что видел лишь машину, стоявшую на Пахес-дель-Коро не слева, как положено, а справа, и кучку любопытных. Подойдя поближе, он разглядел, что какой-то тип с остервенением лупит другого. Но тут опять с величайшим пылом в разговор встряла женщина, видевшая развитие драмы с начала до конца, и полицейским волей-неволей пришлось ее выслушать. Свидетельница назвалась Кармен Муньос, прислугой у сеньора Гонсалеса-и-Паральта, живущего в доме на улице Падре Марчениа. Она возвращалась к себе на калле Эвангелиста, закончив дневные труды, как вдруг с угла Пахес-дель-Коро заметила, как бульвар пересекла машина и помчалась прямо на вон того сеньора (Кармен Муньос кивнула в мою сторону), а он, бедняжка, шел себе спокойно, ни о чем не догадываясь. Ну вот, она и закричала изо всех сил и теперь благодарит Святую Деву, подающую Надежду, за то, что та помогла ей спасти христианина от верной гибели. Свидетельница в высшей степени одобряла трепку, которую я устроил этому шоферу, едва не отправившему человека в мир иной без покаяния. Начав говорить, сеньора Муньос никак не могла остановиться, и комиссару в конце концов пришлось стукнуть по столу, дабы остановить поток ее мстительного красноречия. В свою очередь водитель сказал, что его зовут Педро Эрнандес, определенных занятий он не имеет, а живет в верхней части улицы Кастилья. Машину он одолжил у приятеля. По словам Эрнандеса, внезапное недомогание помешало ему справиться с управлением. Парень якобы помнил лишь, что, теряя сознание, он хотел остановить машину, но вместо тормоза нажал, видимо, на акселератор. Эрнандес заявил еще, что глубоко сожалеет о происшествии и твердо намерен немедленно сходить к врачу — не только из-за нанесенных мной ран, но, главное, выяснить, не страдает ли он какой-нибудь болезнью, при которой категорически не рекомендуется водить машину. Комиссар живейшим образом посоветовал ему никогда больше не садиться за руль. Тем не менее наглец-водила заметил, что совершенно не понимает причин такого зверского избиения. При этом он с мерзкой ухмылкой поглядывал на меня — даром что нос распух, а глаза почти не открывались. Он-то отлично знал, что у меня нет и тени сомнений в намеренности покушения.
Со мной комиссар разговаривал особенно сурово. Поглядев на бумаги, он заметил, что я приобрел во Франции довольно странные привычки и, если моя жертва сочтет нужным подать жалобу (а он, комиссар, от души советует так и сделать), мне придется отвечать перед судом за тяжкие телесные повреждения. Однако, к величайшему удивлению полицейских, Педро Эрнандес отказался. Он заявил, что, вероятно, моя нервозность объясняется пережитым страхом, а потому согласен забыть об инциденте, если я оплачу ему лечение.
И что мне еще оставалось делать, кроме как поблагодарить? Заговори я о попытке убийства, никто бы мне не поверил, кроме, возможно, Кармен Муньос, но кто бы посчитался с ее мнением? Комиссара обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, раздражение, что его побеспокоили просто так, с другой — он явно испытывал облегчение от того, что не надо заводить дело и возиться с лишними бумажками. Поэтому он ограничился коротким, но энергичным внушением, адресованным главным образом мне, и выпроводил нас из участка. Больше всех такой конец разочаровал милейшую Кармен Муньос — та уже видела себя героиней приключения, которое по крайней мере на несколько дней прославило бы ее на весь квартал.
На тротуаре мы с Эрнандесом остановились и молча поглядели друг другу в глаза. Наконец, уже садясь в машину, мой противник решился:
— Вам придется заплатить куда дороже, сеньор… Счетом от врача вы не отделаетесь…
— Кто тебе приказал меня сбить?
Парень пожал плечами и взялся за руль.
— Наслаждайтесь воздухом Севильи, сеньор, — бросил он, уже трогаясь с места. — Говорят, те, кто здесь умирает, особенно сожалеют, что никогда больше не увидят этого города!
Я с легкой тревогой думаю, что скажет обо мне Клиф Андерсон, когда я сообщу ему, что менее чем за сорок восемь часов дважды привлек к своей особе внимание полиции, хотя он строжайшим образом приказал мне действовать незаметно. Правда, это все же не моя вина, что меня пытались убить при всем честном народе. Вот только Клиф не слишком интересуется доводами логики, когда она противоречит его инструкциям.
Я, конечно, записал номер машины Эрнандеса, но пытаться разыскивать ее истинного владельца бесполезно. Лажолет не так наивен, чтобы дать одному из наемных убийц машину, по которой можно было бы добраться если не до него самого, то хоть до кого-то из его ближайшего окружения. А мелкая рыбешка меня не интересует. Я приехал в Севилью вовсе не для того, чтобы очистить ее от шантрапы, нет, для меня главное — обнаружить цепочку, по которой наркотики текут из Испании в Соединенные Штаты. И то, что меня так ожесточенно преследуют, даже не скрываясь, белым днем, на глазах изумленной публики, доказывает правоту Эскуариса. Похоже, Севилья и вправду занимает важное место в махинациях Лажолета, и, судя по тому, как он спешит со мной разделаться, мое присутствие здесь все более и более нежелательно. Почему? Надо думать, я приехал в самый неподходящий момент — в ближайшее время они собираются отправить груз по назначению и вовсе не жаждут, чтобы я стал свидетелем. В отличие от нападения в Ла Пальма то, что произошло на Пахес-дель-Коро, меня успокоило. Теперь я не сомневался, что накануне остался в живых отнюдь не по воле нападавшего, и, если Лажолет так спешит, значит, считает меня крайне опасным субъектом. Вот и все. С романтическими иллюзиями покончено, Пепе. Теперь придется держаться настороже двадцать четыре часа в сутки.
Скорее всего, я больше не увижу Эрнандеса, равно как и второго убийцу — наркомана с жуткими глазами. Надо полагать, в распоряжении Лажолета достаточно народу, чтобы подослать ко мне еще незнакомого бандита с приказом навсегда избавить Севилью от моего присутствия. Само собой, не очень-то веселенькая перспектива! Но, в конце концов, такая уж у меня работа. А кроме того, от судьбы все равно не уйдешь — чему быть, того не миновать. Два раза покушения сорвались, так почему бы не сорваться и третьему? Во всяком случае, народная мудрость — на моей стороне.
Решив пока ничего не предпринимать, я остановился передохнуть на площади Кубы. Когда-то, мальчишкой, я приходил сюда глазеть, как, пропуская грузы, открывается и закрывается проход по мосту Сан-Тельмо. Именно здесь я впервые понял, что мир простирается далеко за пределы пригородов Севильи, и аромат приключений защекотал мне ноздри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Затем с видом мирного обывателя Севильи, который привык жить в ладу с Богом и людьми, а потому со спокойной совестью готов встретить Святую неделю, я неторопливо иду вдоль Сан-Хасинто до Пахес-дель-Коро — его деревья для всех нас, и даже для бесстрашного Карлоса Лампаро являли собой непреодолимую границу. Я собирался повернуть налево, в сторону площади Кубы, а оттуда по мосту вернуться в Севилью (мне хотелось заскочить в гостиницу и немного привести себя в порядок перед свиданием с Марией). Стояла восхитительная погода. От нежной синевы неба и прозрачности воздуха на душе делалось так хорошо, что хотелось петь и всю душу переполняла удивительная радость жить на этом свете. Куда уж тут размышлять о смерти, о преступлениях и вообще обо всех уродствах и подлостях, существующих в нашем мире и в сердцах ближних! Что ни говори, а полицейским тоже случается думать точно так же, как и прочим смертным. И совершенно напрасно!
В Вашингтоне, да и в любом другом городе, выполняя задание и зная, что меня вознамерились убить, я бы непременно держал ухо востро. Многие уверены, что у нас есть какое-то шестое чувство, предупреждающее о близкой опасности. Чистой воды литература! Верно лишь, что мы настолько привыкли никогда не расслабляться, что, даже когда думаем о чем-то другом или мечтаем, подсознание продолжает бодрствовать за нас и вовремя подает сигнал тревоги. А нередко и быстрота реакции сбивает с толку — противник воображает, будто мы успели подготовиться. Полная ерунда. Просто привычка со временем становится второй натурой, и мы действуем автоматически. Кое-кто усматривает в этом невиданную способность быстро соображать, а на самом деле срабатывает самый обычный рефлекс. Но, очевидно, андалусский климат очень вреден для агентов ФБР, ибо лишь дикий вопль женщины на углу Корреа заставил меня инстинктивно отскочить и покатиться в сторону, так что капот летевшей прямо на меня машины успел задеть только полу пиджака. Автомобиль въехал на тротуар и ободрал крыло, влепившись в дерево, за которым я стоял. Прежде чем неловкий водитель дал задний ход и высвободил свою тачку из дерева, я подскочил к нему и распахнул дверцу. Лихач-давитель бросил на меня полный ненависти взгляд и продолжал возиться с переключателем. Но, видно, от злости или страха руки плохо повиновались. Воспользовавшись этим обстоятельством, я ухватил парня за шиворот и рванул к себе. Водитель попробовал было сопротивляться, но — не та весовая категория, а я в тот момент поднял бы с сиденья и молодца весом в центнер. Нас уже окружили прохожие и зеваки. К месту происшествия гимнастическим шагом приближался полицейский. Мой противник чувствовал, что проиграл партию, и, прекратив сопротивление, сдался.
— Ну, в чем дело? Несчастный случай может произойти с каждым, разве нет? — поглядев на меня, насмешливо хмыкнул он.
В ответ я изо всех сил съездил ему по физиономии. Нос под костяшками пальцев хрустнул, хлынула кровь, глаза закатились, и мой противник начал медленно оседать на землю. Я удержал его одной рукой, а второй, еще до того как успел вмешаться полицейский, привел личико парня в такое состояние, что он надолго сохранит воспоминания о нашей встрече. Кто-то из зевак восхищенно крикнул: «Оле!» — как на бое быков. Постовой, вцепившись в мои плечи, с трудом оторвал меня от противника.
— Вы что, хотите его прикончить? — задыхаясь, спросил он.
Я отпустил водилу, и тот упал на землю, как тряпичная кукла. Полицейский — еще совсем юный — побледнел от волнения. Он долго смотрел на раненого, которого кто-то из сердобольных зрителей пытался привести в чувство, и наконец дрожащим голосом сказал:
— Это вам дорого обойдется!
— Если бы ему удалось отправить меня к праотцам, это обошлось бы еще дороже!
Паренек буквально подскочил на месте.
— Он хотел убить вас?
Тут в разговор вмешалась женщина, чей крик, без всяких сомнений, спас мне жизнь.
— Верно-верно! Я все видела!
Все это совершенно превосходило и компетенцию, и умственные возможности бедняги полицейского. Поэтому он поднял на ноги уже потихоньку приходившую в себя мою жертву и устроил рядом с собой на заднем сиденье, а мне велел взять руль. Свидетельница устроилась возле меня, и так, всей компанией, мы поехали в комиссариат Пуресы, где господа полицейские, охраняющие покой в Триане, мирно дремали под сенью Санта-Анна.
В полицейском участке все заговорили разом, устроив невообразимый шум, так что местному комиссару пришлось установить спокойствие, заорав еще громче, чем все мы, вместе взятые. Постовой доложил, что видел лишь машину, стоявшую на Пахес-дель-Коро не слева, как положено, а справа, и кучку любопытных. Подойдя поближе, он разглядел, что какой-то тип с остервенением лупит другого. Но тут опять с величайшим пылом в разговор встряла женщина, видевшая развитие драмы с начала до конца, и полицейским волей-неволей пришлось ее выслушать. Свидетельница назвалась Кармен Муньос, прислугой у сеньора Гонсалеса-и-Паральта, живущего в доме на улице Падре Марчениа. Она возвращалась к себе на калле Эвангелиста, закончив дневные труды, как вдруг с угла Пахес-дель-Коро заметила, как бульвар пересекла машина и помчалась прямо на вон того сеньора (Кармен Муньос кивнула в мою сторону), а он, бедняжка, шел себе спокойно, ни о чем не догадываясь. Ну вот, она и закричала изо всех сил и теперь благодарит Святую Деву, подающую Надежду, за то, что та помогла ей спасти христианина от верной гибели. Свидетельница в высшей степени одобряла трепку, которую я устроил этому шоферу, едва не отправившему человека в мир иной без покаяния. Начав говорить, сеньора Муньос никак не могла остановиться, и комиссару в конце концов пришлось стукнуть по столу, дабы остановить поток ее мстительного красноречия. В свою очередь водитель сказал, что его зовут Педро Эрнандес, определенных занятий он не имеет, а живет в верхней части улицы Кастилья. Машину он одолжил у приятеля. По словам Эрнандеса, внезапное недомогание помешало ему справиться с управлением. Парень якобы помнил лишь, что, теряя сознание, он хотел остановить машину, но вместо тормоза нажал, видимо, на акселератор. Эрнандес заявил еще, что глубоко сожалеет о происшествии и твердо намерен немедленно сходить к врачу — не только из-за нанесенных мной ран, но, главное, выяснить, не страдает ли он какой-нибудь болезнью, при которой категорически не рекомендуется водить машину. Комиссар живейшим образом посоветовал ему никогда больше не садиться за руль. Тем не менее наглец-водила заметил, что совершенно не понимает причин такого зверского избиения. При этом он с мерзкой ухмылкой поглядывал на меня — даром что нос распух, а глаза почти не открывались. Он-то отлично знал, что у меня нет и тени сомнений в намеренности покушения.
Со мной комиссар разговаривал особенно сурово. Поглядев на бумаги, он заметил, что я приобрел во Франции довольно странные привычки и, если моя жертва сочтет нужным подать жалобу (а он, комиссар, от души советует так и сделать), мне придется отвечать перед судом за тяжкие телесные повреждения. Однако, к величайшему удивлению полицейских, Педро Эрнандес отказался. Он заявил, что, вероятно, моя нервозность объясняется пережитым страхом, а потому согласен забыть об инциденте, если я оплачу ему лечение.
И что мне еще оставалось делать, кроме как поблагодарить? Заговори я о попытке убийства, никто бы мне не поверил, кроме, возможно, Кармен Муньос, но кто бы посчитался с ее мнением? Комиссара обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, раздражение, что его побеспокоили просто так, с другой — он явно испытывал облегчение от того, что не надо заводить дело и возиться с лишними бумажками. Поэтому он ограничился коротким, но энергичным внушением, адресованным главным образом мне, и выпроводил нас из участка. Больше всех такой конец разочаровал милейшую Кармен Муньос — та уже видела себя героиней приключения, которое по крайней мере на несколько дней прославило бы ее на весь квартал.
На тротуаре мы с Эрнандесом остановились и молча поглядели друг другу в глаза. Наконец, уже садясь в машину, мой противник решился:
— Вам придется заплатить куда дороже, сеньор… Счетом от врача вы не отделаетесь…
— Кто тебе приказал меня сбить?
Парень пожал плечами и взялся за руль.
— Наслаждайтесь воздухом Севильи, сеньор, — бросил он, уже трогаясь с места. — Говорят, те, кто здесь умирает, особенно сожалеют, что никогда больше не увидят этого города!
Я с легкой тревогой думаю, что скажет обо мне Клиф Андерсон, когда я сообщу ему, что менее чем за сорок восемь часов дважды привлек к своей особе внимание полиции, хотя он строжайшим образом приказал мне действовать незаметно. Правда, это все же не моя вина, что меня пытались убить при всем честном народе. Вот только Клиф не слишком интересуется доводами логики, когда она противоречит его инструкциям.
Я, конечно, записал номер машины Эрнандеса, но пытаться разыскивать ее истинного владельца бесполезно. Лажолет не так наивен, чтобы дать одному из наемных убийц машину, по которой можно было бы добраться если не до него самого, то хоть до кого-то из его ближайшего окружения. А мелкая рыбешка меня не интересует. Я приехал в Севилью вовсе не для того, чтобы очистить ее от шантрапы, нет, для меня главное — обнаружить цепочку, по которой наркотики текут из Испании в Соединенные Штаты. И то, что меня так ожесточенно преследуют, даже не скрываясь, белым днем, на глазах изумленной публики, доказывает правоту Эскуариса. Похоже, Севилья и вправду занимает важное место в махинациях Лажолета, и, судя по тому, как он спешит со мной разделаться, мое присутствие здесь все более и более нежелательно. Почему? Надо думать, я приехал в самый неподходящий момент — в ближайшее время они собираются отправить груз по назначению и вовсе не жаждут, чтобы я стал свидетелем. В отличие от нападения в Ла Пальма то, что произошло на Пахес-дель-Коро, меня успокоило. Теперь я не сомневался, что накануне остался в живых отнюдь не по воле нападавшего, и, если Лажолет так спешит, значит, считает меня крайне опасным субъектом. Вот и все. С романтическими иллюзиями покончено, Пепе. Теперь придется держаться настороже двадцать четыре часа в сутки.
Скорее всего, я больше не увижу Эрнандеса, равно как и второго убийцу — наркомана с жуткими глазами. Надо полагать, в распоряжении Лажолета достаточно народу, чтобы подослать ко мне еще незнакомого бандита с приказом навсегда избавить Севилью от моего присутствия. Само собой, не очень-то веселенькая перспектива! Но, в конце концов, такая уж у меня работа. А кроме того, от судьбы все равно не уйдешь — чему быть, того не миновать. Два раза покушения сорвались, так почему бы не сорваться и третьему? Во всяком случае, народная мудрость — на моей стороне.
Решив пока ничего не предпринимать, я остановился передохнуть на площади Кубы. Когда-то, мальчишкой, я приходил сюда глазеть, как, пропуская грузы, открывается и закрывается проход по мосту Сан-Тельмо. Именно здесь я впервые понял, что мир простирается далеко за пределы пригородов Севильи, и аромат приключений защекотал мне ноздри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30