-
спрашивал себя Сашка. - Чего тебе они? Пушистые, раздушистые, маленькие,
пузатенькие... Чего?"
Клавка готовила лапшаное тесто, руки и лицо, край волос были в муке.
Вся она гляделась домашней, своей, близкой. Беспокойная ласковость
заиграла опять в Сашке, но он пересилил свое желание потрогать рукой
прядку ее волос, да и взгляд у Клавки был пока что ледяной, она была к
Сашке безучастна, будто и не видела его, хотя на него глядела.
- Лакаить видь, а не пьет! - про себя вроде, тихо и печально
проговорила, жадно бросив взгляд на окно. И покачала головой.
И вдруг увидела Сашку перед собой, заулыбалась ему так хорошо, но
Сашку нельзя было провести: "Как ледышка!" - подумал он, все же очень
обрадованный ее теплотой.
Клавка отложила тесто и сказала:
- К вам, Алексан Палыч, директор нарочного присылал.
- Зачем я ему понадобился? - Сашке опять был приятен ее такой
дружелюбный голос.
- Думаю, на счастье. - Руки у нее были сильные, размашисто снова
толкала она тесто, подминая и хлопотливо успевая за своими движениями. -
Бригадиром он хочет вас сделать.
- Иннокентия, выходит, по боку?
- Его давно пора гнать. Да кого взамену было? Метляя? Нет, не с
Иннокентием ему было бороться. Иннокентий - черт, хитрый. А хитрый
завсегда лазейку найдет против такого Метляя.
- А чего он меня облюбовал?
- По душе пришелся, - улыбнулась еще лучше Клавка. - Говорит, не
лайдак, не бездельник. А Иннокентий, говорит, лишь хитрый и не более.
Хитрый, а все знают, мол, лентяй и негодный человек.
- Но в прошлом году они ведь неплохо сработали.
- Неплохо! Время-то какое упустили? Дрова экономили весь год из-за их
этого "неплохо". Каждую чурку из-за них берегли. - Она дунула на
выбившуюся из-под косынки прядку волос. - Ты их слушай! - Перешла
решительно на ты. - А я в самом курсе. Я, никто ведь другой, подсчитываю и
знаю, где да что. Видно, вы не сумели ешо понять моего положения в
совхозе?
Сашка стал заверять, что он ее положение понял давно, от нее, мол,
многое зависит. И вот сегодня Метляев об этом же говорил. Пришел просто
так, но об этом говорил.
- Просто так пришел! - усмехнулась Клавка. - А вы верьте всем. Пришел
узнавать через вас, сколько положим в этом году за один куб, сколько,
одним словом, заплатим. А я перьвая знаю о том, сколько это будет.
Директор ешо не знает, а я ему подсказываю. Деньги, оне счет любят. Метляю
што? Ему - только бы грести под себя! С ума человек на почве добычи
сходит. - Вдруг зарделась. - И богатых невест на севере все ишет. Гляди,
найдет. Здесь невесты действительно богаты-ыя, денег у иных - куры не
клюють!
- Лишь бы счастье было. Не в деньгах и дело.
- Оно, конечно, - Клавка на секунду остыла и сразу же переменила тему
разговора. - Поехали-то они... Это к вашему замечанию, что, дескать, в
прошлом году неплохо они сработали... Поехали, помню, река окончательно
как замерзла. Времени было потеряно сколько? - Она поглядела на него в
упор, и долго не отпускала его взгляда.
- А на вас, Алексан Палыч, они надеются. Не подведете? - Она ему
подмигнула: мол, поручалась за вас - это он понял так.

Куриную лапшу он не едал давно, в солдатской столовой не больно
баловали, что до молочной - так, бывало, и давали. Сашка шел к директору,
а сам думал о лапше. Из чего она будет делать-то? - глубокомысленно
предполагая, он, заранее прикидывал: пригласит за стол или ему придется
вновь идти в столовую к геологоразведчикам и Христа ради вымаливать, чтобы
они покормили его за собственные же деньги? Кому там, тоже понять надо,
охота готовить на каких-то дуриков, приехавших в совхоз, а не к ним,
зашибать длинный рубль? Ты поступи к нам и работай. Мы тогда станем тебе
даже на подносе носить...

У директора разговор пошел о лесе. Сашка тут - гвоздь, вобъешь и не
согнется. Мелкий лес, красный лес, хвойный лес, лес в срубе, барочный лес,
поделочный лес - это знает он не по книжкам. В лесу, можно сказать, вырос,
на болотах поднялся... Лесник, лесничество, лесничий, лесная таксация,
лесная ботаника, лесовозы, лесовщики, лесонасаждения, лесопилки...
Долго толок директор воду в ступе, прежде чем примериться к главному
разговору. На дворе к тому времени погода ухудшилась, набежали тучи,
стеганул по стенам осенний холод, в окно было видать, как по реке
скрестились волны, брызгая на высокий правый берег, пошла крупа с неба.
Директор встал, прошелся к окну и, как бы впервые увидев перед собой
Сашку, положил ему руку на плечо.
- К лагерной жизни тебе не привыкать, а? Сколько служил? Два года.
Немного. А мы, брат, бухали по восемь и десять лет... Два года - это самая
малость. - Повернул к себе Сашку. - Сколько думаешь здесь задержаться?
Только откровенно.
- Сам не знаю, - сказал Сашка.
- Ну и спасибо на этом. За откровенность.
Он пододвинул к себе стул ногой, ногой же подтащил стул и Сашке.
- Садись, Саша. Говорить будем, как принято тут, в этом кабинете,
тет-а-тет, понимаешь? Конечно же, понимаешь! Как жить надо на
лесозаготовках? Жить надо, Саша, в полном согласии! Со всеми, в том числе
и с окружающей природой... Понимаешь, по маленькой, вмерзшей в землю избе
будет бить ледяная вьюга. Ноги будут коченеть. Ледяные ноги! А на сто
верст - тишина. Коптит лампа. Светлой лампочки, что тут от движка
загорается, нету! На речке метровый ледяной покров - захочешь рыбки, а ее
тоже нету... И один ты. А эти все твои работнички каждый день - пьянь
вонючая! И ты один. После перепоя они тебе долдонят: что же мало водки
взяли! Тяжело, понимаешь? Ты - один. Но одна ласточка еще весны не делает.
Скамейка, поставленная тобой на виду, ни о чем им там не будет говорить.
Подумаешь - землеустроитель! Хозяин! Красоту наводит! Да плевали мы на то!
Ты это все понимаешь?
- Ладно, - сказал Сашка, - нечего и разговор тогда вести. - Он
попытался встать. - Не доверяете? И не надо!
- Сиди, сиди, - успокоил директор, насильно усаживая Сашку. - Ты
думаешь, они имеют смутное представление о лесе, как таковом? Они имели в
виду нас с тобой, если лес не даст им средства. Чего мне с тобой хитрить?
- Нужна техника, директор. Одну хотя бы лесотаску. Я задачу-то понял.
- Вся беда, что ты до конца не разобрался.
- Разобрался. Я понял так, что в прошлом году вы за этот лес
заплатили, а вода его не подняла.
- На голое едешь, парень.
- Нет, директор, ты не лесоторговец, не купец, а я не игрушка в твоих
руках. Заплатишь ты мне, пусть половинку, а мое дело, как и его поднять.
- А зачем мне торопиться? - улыбнулся директор. - Я подожду. В
будущем году, может, вода и подойдет. Не в будущем, так в следующем.
- А строить в этом году как будешь? Из меня или из Метляева?
- Строить-то? - затушевался директор. - Что строить? Построим.
- Ты это другим скажи. Лес надо поднимать, директор. Вода в этом году
самая высокая, двадцать с лишним лет не было такой высокой воды. Так что
цену не убавляй до минимума. Никто не пойдет на такую шабашку.
- Ладно, - бросил придуриваться директор, - вот в чем Григорьев и
подрезал меня. Потому я решил его с бригадиров снять, такое дело уже
согласовано. А тебя на его место.
- Говорю, инструмент и механизмы нужны.
- Это подыщем. Считай, что договорились.
- Нет, как договор подпишем, тогда будем считать, что договорились.
- Ушлый ты мужик, Акишиев, - подмигнул директор. - Но думаю в одном
тебя обхитрить. Свояченицу тебе подсовываю в повара, а? Как глядишь на
это?
- Сколько нас будет-то?
- Девять с тобой, она десятая. Артель.
- А как платить ей?
- Как? По совести. Хорошо станет работать, что же, она ведь тоже
человек. Не задаром в эти края поперла, а?
- Ладно, - махнул рукой Акишиев, - свояченица, так свояченица.
- А ты погоди, ты спроси, как она собой-то? Молода ли?
- На месте все поглядим, - опять махнул рукой Акишиев.

8
Черт-те что, а не свояченица. Девка лет двадцати, высокая,
доска-доской, руки в кулаках мужские, в цветастом платочке и в туфлях на
низком каблуке. Краснея, выждала, пока Сашка выел утиную лапшу и вошла,
приглашенная, в Сашкину комнату. Вошла, села на краешек постели, потому
как у Сашки на тот случай оказался всего один стул.
- Меня послал Савий Карпыч, - пикнула, но голос показался Акишиеву
приятный, звучный.
- Так что ж тебя заставило с мужиками в лес ехать? - прямо быка за
рога, сытно отрыгивая, спросил Сашка и, не дожидаясь ответа, нахально взял
из ее рук альбом, стал бегло разглядывать его. Чей-то у тебя?
- Это? - она показала глазами на альбом. - Это я на выставке купила.
- И оживилась, как-то сразу похорошев. - Вот глядите, это восход солнца,
черноморский берег. Картина нарисована в прошлом веке, в тысяча восемьсот
шестьдесят четвертом году...
Она хотела еще что-то рассказывать, но Акишиев, перебив ее, потянулся
глазами к картине. Он увидел кучевые облака, собственно красность облаков,
упавших в море, увидел красные флаги на небольшом корабле, а на берегу
была украинская семья, люди под повозкой с волами, далее была лодка с
казаками и корабль-парусник, на котором развевались красные флаги.
Акишиев любил все красивое, картина была не только хороша, она
застревала в душе, потому как сразу вспыхнули непонятно-светлые
воспоминания: мама вот в таком праздничном убранстве, босоногие сестры с
крашеными яйцами в руках.
- Они что, с красными флагами? Наши, что ли? Революционеры?
- Это такой цвет.
- Нет, ты, наверное, сама не знаешь, - он разглядывал уже другую
картину, на которой была лунная ночь, пальмы. Луна светилась, как солнце,
море радовалось под ее лучами. Потом еще одна картина шла о лунной ночи,
луна там выглянула из печальных облаков, рядом с сонным кораблем.
- А луна живая здесь бывает? - спросил он и впервые пристально
взглянул на нее. Ему теперь не казалось, что она дурнушка, как раз
наоборот - что-то в ней было ласковое и по-девичьи заманчивое, особенно
глаза - большие, широко и удивленно распахнутые и до жути хороши. Он в
душе усмехнулся: и так в лоб били Клавкины достоинства, и тут кнутом
стегает эта, в принципе, жердь-девка. Нахмурился, выдавая обратно ее
альбом, хотя хотелось разглядеть получше солдат в красных мундирах, белые
разрывы и реку, ее синь...
- Вон, у хозяйки моей погляди, - сказал небрежно Акишиев. - Картина
знатная.
- Я ее видела, - пискнула опять деваха.
- В лесу-то не до картин тебе будет. - Акишиев при ней закурил, сидел
он в спортивном костюме, развалясь.
- Да, - сказала она, - будет не до картин. - Привстала. - Я прошу вас
взять меня с собой, готовить я могу неплохо, честное слово. - На пороге
она, опустив голову, спросила: - Вы не обидитесь на меня? В следующий раз,
пожалуйста, одевайтесь, когда к вам приходят посторонние. И у девушек,
прежде чем закурить, надо спросить разрешение.
Она нагнулась, чтобы выйти. Акишиев чмокнул губами: плям-плям,
растерянно оглядел себя, удивленно пожал плечами.
- Послушайте, - постучала она в окно, - а скамейки...
С_к_а_м_е_й_к_и_ - хорошо! Слышите, хорошо!

"Ты еще! - делал он плям-плям, никак не умея подобрать слова. - Леди
мне нашлась, мадам, госпожа! Да... Повариха в лунной ночи! В спортивном
костюме не нравлюсь!" Но где-то в глубине души у него вдруг явилось
чувство стыдливой застенчивости за свою оплошность, он знал ведь о том,
что перед женщиной надо стоять так, чтобы не унизить ее. И быть прилично
одетым. Кто бы она ни была. Ведь ты-то не свинья какая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11