На ней была надета серая юбка, такая же короткая, как та, которую носила миссис Уэстмакот; она приподняла ее с обеих сторон руками и начала танцевать вокруг мебели.
— Я точно танцовщица из «Gaite»! — воскликнула она. — Быть на сцене, да это, должно быть, такая прелесть! Вы не можете себе представить, как удобно такое платье, папа. В нем чувствуешь себя так свободно! А не правда ли, что Клара прелестна?
— Ступай сейчас же в свою комнату и сними его! — закричал громовым голосом доктор. — Я называю это в высшей степени неприличным, и ни одна из моих дочерей не должна носить таких платьев.
— Что вы говорите, папа? Это неприлично? Да ведь я сняла этот фасон с миссис Уэстмакот.
— Я повторяю, что это неприлично. Да и твое платье, Клара, тоже неприлично! Вы ведете себя самым непозволительным образом. Вы хотите выгнать меня из дому. Я поеду в город, в клуб. У меня в моем собственном доме нет ни комфорта, ни душевного спокойствия. Я не могу более выносить этого. Может быть, я нынче вечером вернусь домой поздно — я должен быть на заседании медицинского общества. Но когда я вернусь, я надеюсь, что вы одумаетесь и поймете, как неприлично ваше поведение, и стряхнете с себя то вредное влияние, благодаря которому так изменилось ваше поведение за последнее время.
Он схватил свою шляпу, захлопнул за собою дверь столовой, и через несколько минут после этого они услыхали скрип больших ворот, находившихся напротив фасада дома.
— Победа, Клара, победа! — воскликнула Ида, все еще делая пируэты вокруг мебели. — Ты слышала, что он сказал? Вредное влияние. Разве ты не понимаешь, что это значит, Клара? Отчего ты сидишь там такая бледная и мрачная? Отчего ты не встанешь и не потанцуешь?
— О, как я буду рада, когда все это кончится, Ида! Мне так неприятно огорчать его. Конечно, теперь он убедился в том, что вовсе не весело жить с реформаторами.
— Он уже убедился в этом, Клара. Но надо дать ему еще один маленький урок. Мы не должны рисковать всем в эту последнюю минуту.
— Что же ты хочешь еще сделать, Ида? О, не делай чего-нибудь ужасного! Я чувствую, что мы уже и так зашли слишком далеко.
— О, мы можем прекрасно разыграть эту комедию! Видишь ли, мы с тобой обе помолвлены, и это облегчает нам дело. Гарольд сделает для тебя то, о чем ты его попросишь, особенно, если ты объяснишь ему причину, а мой Чарльз сделает это, не спрашивая даже о причине. Ведь ты знаешь, что думает миссис Уэстмакот о скромности молодых девушек? Это только жеманство, аффектация, остаток темных веков зенаны. Ведь она так говорила, не правда ли?
— Ну, так что же?
— Мы должны приложить это к делу. Мы показываем все другие ее взгляды на практике, и не должны уклоняться и от этого последнего.
— Но что же ты хочешь сделать? О, не смотри так лукаво, Ида! Ты похожа на какую-то маленькую злую фею с твоими золотистыми волосами и с бегающими глазами, в которых виден злой умысел. Я так и знаю, что ты предложишь что-нибудь ужасное!
— У нас будет сегодня вечером маленький ужин.
— У нас? Ужин!
— Почему же нет? Ведь молодые люди дают же ужины. Отчего же не могут пригласить на ужин молодые девушки?
— Но кого же мы пригласим?
— Как кого? Разумеется Гарольда и Чарльза!
— А адмирала и миссис Гей-Денвер?
— О, нет! Это уже выйдет по-старомодному. Мы должны быть вполне современными девушками, Клара.
— Но что же мы подадим им за ужином?
— О, что-нибудь хорошенькое, что можно было бы приготовить скоро и что напоминало бы о кутеже. Погоди! Шампанское, конечно… и устрицы. Устрицы, и этого будет довольно. В романах все, кто ведет себя дурно, пьют шампанское и едят устрицы. А потом их не надо приготовлять. Много ли у тебя карманных денег, Клара?
— У меня три фунта стерлингов.
— А у меня один. Четыре фунта стерлингов. Но я совсем не знаю, сколько стоит шампанское. А ты знаешь?
— Не имею об этом ни малейшего понятия.
— Сколько устриц может съесть один мужчина?
— Право, не знаю.
— Я напишу Чарльзу и спрошу у него. Нет, я не буду ему писать. Я спрошу у Джэн. Позвони ей, Клара. Она была кухаркой и, наверно, это знает.
Джэн, подвергнутая перекрестному допросу, сказала только одно, что это зависит от джентльмена и от устриц. Но соединенный совет в кухне решил, что будет за глаза довольно трех дюжин.
— Так мы возьмем на всех восемь дюжин, — сказала Ида, записывая все, что требовалось, на листке бумаге, — и две пинты шампанского, а также ситного хлеба, уксуса и перца. Вот и все, я думаю. А ведь совсем не так трудно дать ужин, Клара?
— Мне это не нравится, Ида. Это кажется мне очень неделикатным.
— Но это необходимо для того, чтобы довершить наше дело. Нет, нет, теперь уже нельзя отказываться. Клара, а иначе у нас все пропадет. Папа, наверное, вернется домой с поездом, который приходит в 9.45. Ровно в 10 он будет дома. Когда он придет, то все должно быть готово. Ну, теперь садись и пиши Гарольду, чтобы он пришел в 9 часов, а я напишу то же самое Чарльзу.
Эти два приглашения были отправлены, получены и приняты. Гарольд уже был посвящен в тайну, и он понял, что это входит в план заговора. Что же касается Чарльза, то он так привык к эксцентрическим выходкам в лице своей тетушки, что его удивило бы скорее строгое соблюдение этикета. В 9 часов вечера оба они вошли в столовую дачи № 2 и увидали, что хозяина нет дома, на столе, покрытом белоснежной скатертью, стоит лампа с абажуром, приготовлен ужин и сидят две девушки, которых они выбрали себе в подруги жизни. Никогда и никто не веселился так, как они, — их смех и веселая болтовня раздавались по всему дому.
— Десять часов без трех минут, — закричала вдруг Клара, смотря на часы.
— Господи, Боже мой! Да, это так. Ну, теперь давайте составим нашу маленькую живую картину!
Ида выдвинула нарочно на показ бутылки с шампанским по направлению к двери и рассыпала по скатерти устричные раковины.
— Ваша трубка с вами, Чарльз?
— Моя трубка? Да, со мной.
— Так, пожалуйста, курите ее. Ну, не рассуждайте, а курите, а иначе весь эффект пропадет.
Этот большой ростом и широкоплечий детина вытащил из кармана красный футляр, из которого вынул большую желтую пеньковую трубку и через минуту начал выпускать из нее большими клубами дым. Гарольд закурил сигару, а обе девушки — папиросы.
— Все это очень мило и напоминает об эмансипации женщин, — сказала Ида, посматривая вокруг себя.
— Ну, теперь я буду лежать на этом диване. Вот так! А теперь вы, Чарльз, садитесь сюда и небрежно обопритесь о спинку дивана. Нет, не переставайте курить. Мне это нравится. Ты, милая Клара, положи ноги на корзину с угольями и постарайся принять на себя рассеянный вид. Мне бы хотелось, чтобы мы украсили себя цветами. Вот там на буфете лежит салат. Ах, Господи, вот он! Я слышу, как он повертывает свой ключ в замке. — Она начала петь своим высоким свежим голосом какой-то отрывок из французской шансонетки, а хор подхватывал и пел «тра-ла-ла».
Доктор шел домой с вокзала в мирном и благодушном настроении, сознавая, что, может быть, он сказал лишнее поутру, что его дочери в продолжение целого ряда лет вели себя примерно во всех отношениях, и что если они переменились за последнее время, то потому только, что, как они сами говорили, они послушались его совета и во всем подражали миссис Уэстмакот. Он мог ясно видеть теперь, что этот совет был неблагоразумен и что если бы на свете жили только женщины, похожие на миссис Уэстмакот, то не могло бы быть счастливой и спокойной жизни. Он был сам во всем виноват и ему было больно подумать о том, что, может быть, его запальчивые слова расстроили и огорчили его девочек.
Но этот страх скоро рассеялся. Войдя в переднюю, он услыхал голос Иды, поднявшийся до высоких нот, — она пела веселую шансонетку, и почувствовал сильный запах табака. Он растворил настежь дверь столовой и стоял, пораженный тем зрелищем, которое открывалось перед его глазами.
Вся комната была наполнена облаками синего дыма, сквозь который лампа освещала бутылки с золочеными головками, тарелки, салфетки и целую груду устричных раковин и папирос. Ида, раскрасневшаяся и взволнованная, полулежала на диване, около нее на столике стоял стакан с вином, а между пальцами она держала папироску; около нее сидел Чарльз Уэстмакот, закинув руку на спинку дивана, что имело такой вид, как будто он хочет ее обнять. На противоположной стороне комнаты сидела, развалившись в кресле, Клара, и около нее Гарольд, оба они курили и перед ними стояли стаканы с вином. Доктор стоял, не говоря ни слова, в дверях и с изумлением смотрел на эту попойку.
— Войдите, папа! Пожалуйста, войдите! — крикнула Ида. — Не хотите ли вы выпить стакан шампанского?
— Нет, прошу меня извинить, — отвечал отец самым холодным тоном. — Я чувствую, что я вам буду мешать. Я не знал, что вы задаете пиры. Может быть, вы будете так любезны сказать мне, когда вы кончите. Я буду у себя в кабинете.
Он сделал вид, что совсем не замечает обоих молодых людей и, затворив дверь, пошел в свой кабинет, огорченный и оскорбленный до глубины души. Через четверть часа после этого, он услыхал, что в столовой хлопнули дверью, и обе его дочери пришли сказать ему, что гости от них ушли.
— Гости! Чьи гости? — закричал он в сердцах. — Что это за собрание?
— Мы давали маленький ужин, папа, и они были нашими гостями.
— О, вот как! — и доктор саркастически засмеялся. — Значит вы думаете, что это хорошо принимать и угощать молодых холостых людей поздно вечером, пить и курить вместе с ними, потом… О, зачем только я дожил до того, что мне приходится краснеть за своих дочерей! Слава Богу, что этого не видит ваша дорогая мать!
— Дорогой папа! — воскликнула Клара, бросившись к нему на шею. — Не сердитесь на нас. Если бы вы понимали, в чем дело, то увидали бы, что в этом нет ничего дурного.
— Ничего дурного, мисс! Кто же может лучше судить об этом?
— Миссис Уэстмакот, — подсказала лукавая Ида. Доктор вскочил с места.
— К черту миссис Уэстмакот! — закричал он, отчаянно махая руками по воздуху. — Неужели же я не услышу ничего другого, кроме имени этой женщины? Неужели я буду встречать ее на каждом шагу? Я больше не могу выносить этого.
— Но ведь это было ваше желание, папа.
— Ну, так я скажу вам теперь, в чем состоит мое второе и более благоразумное желание, и мы увидим, будете ли вы повиноваться этому второму желанию так, как повиновались первому.
— Конечно, будем, папа.
— Так я желаю, чтобы позабыли все эти ужасные идеи, которые вы от нее заимствовали, чтобы вы одевались и вели себя так, как прежде, раньше, чем вы познакомились с этой женщиной, и чтобы впредь ваши отношения с ней ограничивались только тою вежливостью, которую следует соблюдать по отношению к соседям.
— Так мы должны оставить миссис Уэстмакот?
— Или оставить меня.
— О, дорогой папа, как можете вы говорить такие жестокие слова, — воскликнула Ида, пряча свою белокурую с золотистым отливом головку на груди отца, между тем как Клара прижала свою щеку к одной из его бакенбардов. — Конечно, мы оставим ее, если вы этого желаете.
Доктор погладил эти обе прижавшиеся к нему головки.
— Ну вот это опять мои девочки! — воскликнул он. — Вы ошиблись так же, как ошибся и я. Я был введен в заблуждение, а вы последовали моему примеру. Только тогда, когда я увидел, что ошибаетесь вы, я понял, что ошибся и я. Оставим все это и никогда не будем больше ни говорить, ни думать о нем.
Глава XI
Неожиданный удар
Таким образом, благодаря находчивости этих двух девушек, рассеялась грозная туча, и снова засияло солнце. Но, увы! — над одною из них опять собиралась другая туча, которую нельзя было так легко рассеять. Из этих трех семейств, которых свела вместе судьба, два были уже соединены узами любви. Но она решила также связать семью Уэстмакот с семьею Гей-Денвер союзом другого рода.
Между адмиралом и вдовой существовали самые дружественные отношения с того дня, когда старый моряк спустил свой флаг и переменил свои взгляды;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Я точно танцовщица из «Gaite»! — воскликнула она. — Быть на сцене, да это, должно быть, такая прелесть! Вы не можете себе представить, как удобно такое платье, папа. В нем чувствуешь себя так свободно! А не правда ли, что Клара прелестна?
— Ступай сейчас же в свою комнату и сними его! — закричал громовым голосом доктор. — Я называю это в высшей степени неприличным, и ни одна из моих дочерей не должна носить таких платьев.
— Что вы говорите, папа? Это неприлично? Да ведь я сняла этот фасон с миссис Уэстмакот.
— Я повторяю, что это неприлично. Да и твое платье, Клара, тоже неприлично! Вы ведете себя самым непозволительным образом. Вы хотите выгнать меня из дому. Я поеду в город, в клуб. У меня в моем собственном доме нет ни комфорта, ни душевного спокойствия. Я не могу более выносить этого. Может быть, я нынче вечером вернусь домой поздно — я должен быть на заседании медицинского общества. Но когда я вернусь, я надеюсь, что вы одумаетесь и поймете, как неприлично ваше поведение, и стряхнете с себя то вредное влияние, благодаря которому так изменилось ваше поведение за последнее время.
Он схватил свою шляпу, захлопнул за собою дверь столовой, и через несколько минут после этого они услыхали скрип больших ворот, находившихся напротив фасада дома.
— Победа, Клара, победа! — воскликнула Ида, все еще делая пируэты вокруг мебели. — Ты слышала, что он сказал? Вредное влияние. Разве ты не понимаешь, что это значит, Клара? Отчего ты сидишь там такая бледная и мрачная? Отчего ты не встанешь и не потанцуешь?
— О, как я буду рада, когда все это кончится, Ида! Мне так неприятно огорчать его. Конечно, теперь он убедился в том, что вовсе не весело жить с реформаторами.
— Он уже убедился в этом, Клара. Но надо дать ему еще один маленький урок. Мы не должны рисковать всем в эту последнюю минуту.
— Что же ты хочешь еще сделать, Ида? О, не делай чего-нибудь ужасного! Я чувствую, что мы уже и так зашли слишком далеко.
— О, мы можем прекрасно разыграть эту комедию! Видишь ли, мы с тобой обе помолвлены, и это облегчает нам дело. Гарольд сделает для тебя то, о чем ты его попросишь, особенно, если ты объяснишь ему причину, а мой Чарльз сделает это, не спрашивая даже о причине. Ведь ты знаешь, что думает миссис Уэстмакот о скромности молодых девушек? Это только жеманство, аффектация, остаток темных веков зенаны. Ведь она так говорила, не правда ли?
— Ну, так что же?
— Мы должны приложить это к делу. Мы показываем все другие ее взгляды на практике, и не должны уклоняться и от этого последнего.
— Но что же ты хочешь сделать? О, не смотри так лукаво, Ида! Ты похожа на какую-то маленькую злую фею с твоими золотистыми волосами и с бегающими глазами, в которых виден злой умысел. Я так и знаю, что ты предложишь что-нибудь ужасное!
— У нас будет сегодня вечером маленький ужин.
— У нас? Ужин!
— Почему же нет? Ведь молодые люди дают же ужины. Отчего же не могут пригласить на ужин молодые девушки?
— Но кого же мы пригласим?
— Как кого? Разумеется Гарольда и Чарльза!
— А адмирала и миссис Гей-Денвер?
— О, нет! Это уже выйдет по-старомодному. Мы должны быть вполне современными девушками, Клара.
— Но что же мы подадим им за ужином?
— О, что-нибудь хорошенькое, что можно было бы приготовить скоро и что напоминало бы о кутеже. Погоди! Шампанское, конечно… и устрицы. Устрицы, и этого будет довольно. В романах все, кто ведет себя дурно, пьют шампанское и едят устрицы. А потом их не надо приготовлять. Много ли у тебя карманных денег, Клара?
— У меня три фунта стерлингов.
— А у меня один. Четыре фунта стерлингов. Но я совсем не знаю, сколько стоит шампанское. А ты знаешь?
— Не имею об этом ни малейшего понятия.
— Сколько устриц может съесть один мужчина?
— Право, не знаю.
— Я напишу Чарльзу и спрошу у него. Нет, я не буду ему писать. Я спрошу у Джэн. Позвони ей, Клара. Она была кухаркой и, наверно, это знает.
Джэн, подвергнутая перекрестному допросу, сказала только одно, что это зависит от джентльмена и от устриц. Но соединенный совет в кухне решил, что будет за глаза довольно трех дюжин.
— Так мы возьмем на всех восемь дюжин, — сказала Ида, записывая все, что требовалось, на листке бумаге, — и две пинты шампанского, а также ситного хлеба, уксуса и перца. Вот и все, я думаю. А ведь совсем не так трудно дать ужин, Клара?
— Мне это не нравится, Ида. Это кажется мне очень неделикатным.
— Но это необходимо для того, чтобы довершить наше дело. Нет, нет, теперь уже нельзя отказываться. Клара, а иначе у нас все пропадет. Папа, наверное, вернется домой с поездом, который приходит в 9.45. Ровно в 10 он будет дома. Когда он придет, то все должно быть готово. Ну, теперь садись и пиши Гарольду, чтобы он пришел в 9 часов, а я напишу то же самое Чарльзу.
Эти два приглашения были отправлены, получены и приняты. Гарольд уже был посвящен в тайну, и он понял, что это входит в план заговора. Что же касается Чарльза, то он так привык к эксцентрическим выходкам в лице своей тетушки, что его удивило бы скорее строгое соблюдение этикета. В 9 часов вечера оба они вошли в столовую дачи № 2 и увидали, что хозяина нет дома, на столе, покрытом белоснежной скатертью, стоит лампа с абажуром, приготовлен ужин и сидят две девушки, которых они выбрали себе в подруги жизни. Никогда и никто не веселился так, как они, — их смех и веселая болтовня раздавались по всему дому.
— Десять часов без трех минут, — закричала вдруг Клара, смотря на часы.
— Господи, Боже мой! Да, это так. Ну, теперь давайте составим нашу маленькую живую картину!
Ида выдвинула нарочно на показ бутылки с шампанским по направлению к двери и рассыпала по скатерти устричные раковины.
— Ваша трубка с вами, Чарльз?
— Моя трубка? Да, со мной.
— Так, пожалуйста, курите ее. Ну, не рассуждайте, а курите, а иначе весь эффект пропадет.
Этот большой ростом и широкоплечий детина вытащил из кармана красный футляр, из которого вынул большую желтую пеньковую трубку и через минуту начал выпускать из нее большими клубами дым. Гарольд закурил сигару, а обе девушки — папиросы.
— Все это очень мило и напоминает об эмансипации женщин, — сказала Ида, посматривая вокруг себя.
— Ну, теперь я буду лежать на этом диване. Вот так! А теперь вы, Чарльз, садитесь сюда и небрежно обопритесь о спинку дивана. Нет, не переставайте курить. Мне это нравится. Ты, милая Клара, положи ноги на корзину с угольями и постарайся принять на себя рассеянный вид. Мне бы хотелось, чтобы мы украсили себя цветами. Вот там на буфете лежит салат. Ах, Господи, вот он! Я слышу, как он повертывает свой ключ в замке. — Она начала петь своим высоким свежим голосом какой-то отрывок из французской шансонетки, а хор подхватывал и пел «тра-ла-ла».
Доктор шел домой с вокзала в мирном и благодушном настроении, сознавая, что, может быть, он сказал лишнее поутру, что его дочери в продолжение целого ряда лет вели себя примерно во всех отношениях, и что если они переменились за последнее время, то потому только, что, как они сами говорили, они послушались его совета и во всем подражали миссис Уэстмакот. Он мог ясно видеть теперь, что этот совет был неблагоразумен и что если бы на свете жили только женщины, похожие на миссис Уэстмакот, то не могло бы быть счастливой и спокойной жизни. Он был сам во всем виноват и ему было больно подумать о том, что, может быть, его запальчивые слова расстроили и огорчили его девочек.
Но этот страх скоро рассеялся. Войдя в переднюю, он услыхал голос Иды, поднявшийся до высоких нот, — она пела веселую шансонетку, и почувствовал сильный запах табака. Он растворил настежь дверь столовой и стоял, пораженный тем зрелищем, которое открывалось перед его глазами.
Вся комната была наполнена облаками синего дыма, сквозь который лампа освещала бутылки с золочеными головками, тарелки, салфетки и целую груду устричных раковин и папирос. Ида, раскрасневшаяся и взволнованная, полулежала на диване, около нее на столике стоял стакан с вином, а между пальцами она держала папироску; около нее сидел Чарльз Уэстмакот, закинув руку на спинку дивана, что имело такой вид, как будто он хочет ее обнять. На противоположной стороне комнаты сидела, развалившись в кресле, Клара, и около нее Гарольд, оба они курили и перед ними стояли стаканы с вином. Доктор стоял, не говоря ни слова, в дверях и с изумлением смотрел на эту попойку.
— Войдите, папа! Пожалуйста, войдите! — крикнула Ида. — Не хотите ли вы выпить стакан шампанского?
— Нет, прошу меня извинить, — отвечал отец самым холодным тоном. — Я чувствую, что я вам буду мешать. Я не знал, что вы задаете пиры. Может быть, вы будете так любезны сказать мне, когда вы кончите. Я буду у себя в кабинете.
Он сделал вид, что совсем не замечает обоих молодых людей и, затворив дверь, пошел в свой кабинет, огорченный и оскорбленный до глубины души. Через четверть часа после этого, он услыхал, что в столовой хлопнули дверью, и обе его дочери пришли сказать ему, что гости от них ушли.
— Гости! Чьи гости? — закричал он в сердцах. — Что это за собрание?
— Мы давали маленький ужин, папа, и они были нашими гостями.
— О, вот как! — и доктор саркастически засмеялся. — Значит вы думаете, что это хорошо принимать и угощать молодых холостых людей поздно вечером, пить и курить вместе с ними, потом… О, зачем только я дожил до того, что мне приходится краснеть за своих дочерей! Слава Богу, что этого не видит ваша дорогая мать!
— Дорогой папа! — воскликнула Клара, бросившись к нему на шею. — Не сердитесь на нас. Если бы вы понимали, в чем дело, то увидали бы, что в этом нет ничего дурного.
— Ничего дурного, мисс! Кто же может лучше судить об этом?
— Миссис Уэстмакот, — подсказала лукавая Ида. Доктор вскочил с места.
— К черту миссис Уэстмакот! — закричал он, отчаянно махая руками по воздуху. — Неужели же я не услышу ничего другого, кроме имени этой женщины? Неужели я буду встречать ее на каждом шагу? Я больше не могу выносить этого.
— Но ведь это было ваше желание, папа.
— Ну, так я скажу вам теперь, в чем состоит мое второе и более благоразумное желание, и мы увидим, будете ли вы повиноваться этому второму желанию так, как повиновались первому.
— Конечно, будем, папа.
— Так я желаю, чтобы позабыли все эти ужасные идеи, которые вы от нее заимствовали, чтобы вы одевались и вели себя так, как прежде, раньше, чем вы познакомились с этой женщиной, и чтобы впредь ваши отношения с ней ограничивались только тою вежливостью, которую следует соблюдать по отношению к соседям.
— Так мы должны оставить миссис Уэстмакот?
— Или оставить меня.
— О, дорогой папа, как можете вы говорить такие жестокие слова, — воскликнула Ида, пряча свою белокурую с золотистым отливом головку на груди отца, между тем как Клара прижала свою щеку к одной из его бакенбардов. — Конечно, мы оставим ее, если вы этого желаете.
Доктор погладил эти обе прижавшиеся к нему головки.
— Ну вот это опять мои девочки! — воскликнул он. — Вы ошиблись так же, как ошибся и я. Я был введен в заблуждение, а вы последовали моему примеру. Только тогда, когда я увидел, что ошибаетесь вы, я понял, что ошибся и я. Оставим все это и никогда не будем больше ни говорить, ни думать о нем.
Глава XI
Неожиданный удар
Таким образом, благодаря находчивости этих двух девушек, рассеялась грозная туча, и снова засияло солнце. Но, увы! — над одною из них опять собиралась другая туча, которую нельзя было так легко рассеять. Из этих трех семейств, которых свела вместе судьба, два были уже соединены узами любви. Но она решила также связать семью Уэстмакот с семьею Гей-Денвер союзом другого рода.
Между адмиралом и вдовой существовали самые дружественные отношения с того дня, когда старый моряк спустил свой флаг и переменил свои взгляды;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20