Время от времени мелькали группы крытых пальмовыми листьями хижин, где, как Бьюкенен знал, обитали потомки майя, у которых были крупные черты, выдающиеся скулы и складчатые веки предков, построивших величественные сооружения в Чичен-Ице и других древних городах на полуострове Юкатан, ныне лежащие в руинах. Изредка он видел тусклый свет, падающий через открытую дверь хижины, и спящую в гамаках семью — гамаки спасали обитателей от жары и охотящихся в ночное время рептилий, потому что Юкатан значит «змеиное место». Чаще всего он замечал, что каждый раз, когда они подъезжали к группе крытых пальмовыми листьями хижин, считавшейся, по всей видимости, деревней, на обочине их встречал щит с надписью «Сбавь скорость», а затем, как бы медленно ни ехал Уэйд, машину обязательно подбрасывало на выбоине, и от толчка голова Бьюкенена скатывалась со спинки сиденья, на что обе раны отзывались новыми волнами боли. В его правой руке снова возникли судороги. Вдали от моря влажность на полуострове была удушающей. Но воздух был так неподвижен и в нем носилась такая масса насекомых, что стекла приходилось держать закрытыми. Виктор Грант. Форт-Лодердейл. Яхты. Электроника. Он потерял сознание.
5
Несмотря на поднимавшийся от земли туман, плохо пропускавший свет от Луны и звезд, Балам-Акаб легко передвигался в ночном тропическом лесу. Отчасти этим искусством он был обязан тому, что здесь родился. Здесь он прожил тридцать лет, и джунгли были ему родным домом. В то же время джунгли были живыми и все время менялись, но Балам-Акаб обладал еще одним чувством, которое помогало ему легко находить дорогу среди тесно растущих деревьев и свисающих с них лиан, — он ощущал ногами камни сквозь тонкие подошвы сандалий. И потом, он ведь не раз проделывал этот путь. Сила привычки была его союзником.
В темноте он шел туда, куда вели его плоские, истертые шагами камни. Днем расположение камней ничего не говорило неопытному наблюдателю. Между ними тянулись ввысь деревья. Над ними нависали кусты. Но Балам-Акаб знал, что тысячу лет назад эти камни составляли непрерывную дорогу, которую древние называли sacbe , «белая дорога». Название было не вполне точным, поскольку большие плоские камни были скорее серыми, чем белыми, но даже в этом полуразрушенном состоянии дорога была впечатляющим сооружением.
Можно себе представить, насколько величественнее она выглядела во времена древних, до прихода испанских конкистадоров, когда этой землей правили предки Балам-Акаба. Было время, когда построенные майя дороги пересекали Юкатан во всех направлениях. Вырубали деревья, в джунглях проделывали просеки. На расчищенных участках укладывали камни, они образовывали ровную поверхность, возвышавшуюся на два — четыре фута над землей. Затем насыпали мелкий щебень, заполнявший промежутки между камнями, а под конец поверх всего этого укладывали бетон, который делали из обожженного и размолотого известняка, смешанного с гравием и водой.
Та тропинка, по которой шел Балам-Акаб, была когда-то ровной дорогой почти шестнадцати футов шириной, а длиной в шестьдесят миль. Но после массового истребления его предков некому стало ухаживать за дорогой и чинить ее. За много веков дожди размыли бетонное покрытие, вода унесла щебень и обнажила камни, которые стали сдвигаться с места, в том числе под влиянием многочисленных землетрясений и пробивающейся растительности. Теперь только такой человек, как Балам-Акаб, который хорошо знает обычаи древних и тонко чувствует душу леса, мог с легкостью идти этой дорогой в туманной мгле.
Ступая с камня на камень, обходя невидимые деревья, нагибаясь, чтобы пройти под сплетениями лиан, чутко реагируя на малейшую неустойчивость под ногами, Балам-Акаб сохранял абсолютное равновесие. Он и не мог иначе, потому что в случае падения ему нечем было бы ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться. Руки его были заняты: он нес драгоценную чашу, завернутую для сохранности в мягкое одеяло. Свою ношу он прижимал к груди. Учитывая все обстоятельства, он не стал рисковать, не упаковал чашу в свой заплечный мешок вместе с другими важными для него предметами. Мешком он слишком часто задевал за ветви деревьев. Сложенные в мешок предметы не были хрупкими. Совсем другое дело чаша.
От царившей в подлеске влажной духоты лицо Балам-Акаба все больше покрывалось потом, а рубашка и штаны из хлопчатобумажной ткани прилипли к телу. Невысокого роста, как и большинство мужчин его племени, он был хотя и мускулист, но очень худ, частично от полной лишений жизни в джунглях, частично от скудости рациона, который обеспечивало хозяйство его деревни. Его прямые черные волосы были коротко острижены, чтобы в них не заводились паразиты и чтобы они не мешали при ходьбе в джунглях. Благодаря изолированному положению этой местности и тому, что испанские завоеватели считали ниже своего достоинства иметь детей от женщин майя, черты лица Балам-Акаба сохранили все генетические признаки его предков, живших много веков назад, в эпоху расцвета цивилизации майя. У него была круглая голова, широкое лицо, выдающиеся скулы. Полная нижняя губа выразительно изгибалась книзу. Темные глаза имели миндалевидную форму. Веки образовывали монгольскую складку.
Балам-Акаб знал, что похож на предков, так как видел их рельефные изображения. Он знал, как жили предки, потому что его отец рассказывал ему то, что слышал от своего отца, а тот от своего, и так было всегда, сколько существовало племя. Он умел совершить нужный ритуал, ибо, как правитель и шаман деревни, был обучен своим предшественником, который открыл ему священные тайны, передаваемые из поколения в поколение с самого начала времени, обозначенного датой 13.0.0.0.0. 4 Ahau 8 Cumku .
Направление камней изменилось, тропинка повернула налево. Не теряя равновесия, Балам-Акаб еще раз протиснулся между деревьями, еще раз прошел, нагнувшись, под лианами, чувствуя твердую поверхность камней сквозь тонкую подошву сандалий. Он был почти у цели своего пути. Хотя и до сих пор он двигался почти бесшумно, теперь надо было идти с еще большей осторожностью. Надо было пробираться с беззвучной грацией крадущегося ягуара, потому что скоро он достигнет опушки джунглей, а дальше, на недавно расчищенном месте, выставлена охрана.
Балам-Акаб сразу почуял их запах: пахло их табачным дымом, их оружейной смазкой. С расширившимися ноздрями он остановился, вглядываясь в темноту, оценивая расстояние и направление. Через минуту он продолжил путь, но ему пришлось сойти с древней, скрытой от чужих глаз дороги и отклониться еще дальше влево. С тех пор как сюда явились новые завоеватели, валившие деревья и взрывавшие динамитом скалистый грунт, чтобы выровнять место и построить аэродром, Балам-Акабу стало ясно, что предсказанное древними бедствие вот-вот должно случиться. Как и первые завоеватели, точно так же были предсказаны и эти, ибо Балам-Акабу было известно, что время идет по кругу. Оно поворачивает и делает еще один оборот, и каждым периодом времени ведает какой-нибудь бог.
В этом случае грохот динамита напомнил ему гром, производимый клыкастым богом Дождя Чаком. Но он также напомнил ему гул и грохот многочисленных землетрясений, случавшихся в этих краях и всегда означавших, что бог Подземного Мира, который является одновременно и богом Тьмы, гневается. А когда этот бог гневается, он причиняет боль. Только вот одно было пока не ясно Балам-Акабу: то ли эти новые завоеватели вызовут гнев и ярость бога Подземного Мира и Тьмы, то ли их появление — это результат гнева этого и так уже чрезмерно разъяренного бога, наказание, ниспосланное Балам-Акабу и его народу.
Лишь в одном он был уверен: требуются умиротворяющие ритуалы, молитвы и жертвы, иначе вновь сбудутся предсказания древних «Книг Чилам-Балам». Одно из предсказаний — болезнь, убивающая пальмовые деревья, — уже сбылось.
В этот день прах покроет землю.
В этот день болезнь придет на землю.
В этот день облако нависнет низко.
В этот день гора взлетит высоко.
В этот день захватит землю сильный.
В этот день все рухнет и погибнет.
Балам-Акаб боялся часовых, но и надеялся на успех своей миссии. Ведь если богам неугодно умиротворение, если они не на шутку разгневаны, они уже давно наказали бы его. Они никогда не позволили бы ему проделать весь этот путь. Только человек, пользующийся расположением богов, мог пройти здесь в темноте и не быть укушенным ни одной из змей, которых в этом месте великое множество. Днем он мог бы видеть и обходить змей стороной или отпугивать их каким-нибудь шумом. Но пройти ночью, без единого звука и ничего не видя? Нет. Невозможно. Без покровительства богов он ступал бы не по камням, а по смертям.
Вдруг темнота стала какой-то другой. Туман уже не казался таким густым. Балам-Акаб вышел на опушку джунглей. Присев на корточки, вдыхая животворные ароматы леса, перебиваемые резким запахом пота часовых, он сосредоточенно вглядывался во мрак ночи, и внезапно — словно невидимый, неощутимый ветерок пронесся по расчищенной от леса площадке — туман рассеялся. Обретя теперь способность видеть при свете Луны и звезд, Балам-Акаб испытал такое чувство, будто ночь превратилась в день. В то же время у него было странное ощущение, что когда он выйдет из-под покрова джунглей на расчищенное место, то часовые его не увидят. Для них все будет по-прежнему в тумане. Этот туман скроет его, сделает его невидимым.
Но дураком он не был. Выйдя из джунглей, он пригнулся, стараясь держаться ближе к земле, так чтобы остаться незамеченным. Теперь, в ясном свете Луны и звезд, он с тревогой увидел, как много успели сделать пришельцы за два дня, что прошли с тех пор, как он был здесь в последний раз. Был сведен новый обширный участок леса и обнажились новые возвышения и холмики, поросшие кустарником. Теперь, когда деревья не заслоняли линию горизонта, стали различимы и темные очертания каких-то более высоких образований рельефа. Балам-Акаб в мыслях называл их горами, но ни одно из них не было той горой, появление которой предсказывалось в «Книгах Чилам-Балам» и должно было предвещать конец света.
Нет, эти горы были частью духа Вселенной. Конечно, они не были творениями природы. Ведь эта часть Юкатана называлась равниной. Возвышенностей, холмов и уж определенно гор здесь быть не могло. Все это было сооружено здесь людьми майя, предками Балам-Акаба, более тысячи лет тому назад. Хотя покрывавшая их кустарниковая растительность мешала видеть ступени, порталы, статуи и рельефы, Балам-Акаб знал, что эти возвышенности были дворцами, пирамидами и храмами. Эти постройки были частью вселенского духа, соорудившие их предки знали, как связаны между собой Нижний мир, Срединный мир и величественный Небесный свод. Древние использовали свое знание тайн проходящего Солнца, чтобы определить точные места расположения возводимых в честь богов монументальных зданий. Сделав это, они привлекли энергию богов Нижнего мира и Неба к Срединному миру и к этому священному месту.
Стараясь не привлечь к себе внимания вооруженных пришельцев, Балам-Акаб приблизился к самой высокой из гор. Машины быстро справлялись с растительностью на ровных местах, но там, где встречались возвышенности, они оставляли растительность нетронутой — вероятно, чтобы вернуться и расправиться с ней позже. Он всмотрелся в темнеющие кусты и молодые деревца, которым как-то удалось пустить корни между огромными прямоугольными каменными блоками, из которых было сложено это священное здание. Если бы не эти кусты и деревца, то на месте того, что представлялось горой, можно было бы увидеть огромную уступчатую пирамиду, на вершине которой, как было известно Балам-Акабу, стоит храм, посвященный богу Кукулькану, чье имя означает «Перистый Змей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
5
Несмотря на поднимавшийся от земли туман, плохо пропускавший свет от Луны и звезд, Балам-Акаб легко передвигался в ночном тропическом лесу. Отчасти этим искусством он был обязан тому, что здесь родился. Здесь он прожил тридцать лет, и джунгли были ему родным домом. В то же время джунгли были живыми и все время менялись, но Балам-Акаб обладал еще одним чувством, которое помогало ему легко находить дорогу среди тесно растущих деревьев и свисающих с них лиан, — он ощущал ногами камни сквозь тонкие подошвы сандалий. И потом, он ведь не раз проделывал этот путь. Сила привычки была его союзником.
В темноте он шел туда, куда вели его плоские, истертые шагами камни. Днем расположение камней ничего не говорило неопытному наблюдателю. Между ними тянулись ввысь деревья. Над ними нависали кусты. Но Балам-Акаб знал, что тысячу лет назад эти камни составляли непрерывную дорогу, которую древние называли sacbe , «белая дорога». Название было не вполне точным, поскольку большие плоские камни были скорее серыми, чем белыми, но даже в этом полуразрушенном состоянии дорога была впечатляющим сооружением.
Можно себе представить, насколько величественнее она выглядела во времена древних, до прихода испанских конкистадоров, когда этой землей правили предки Балам-Акаба. Было время, когда построенные майя дороги пересекали Юкатан во всех направлениях. Вырубали деревья, в джунглях проделывали просеки. На расчищенных участках укладывали камни, они образовывали ровную поверхность, возвышавшуюся на два — четыре фута над землей. Затем насыпали мелкий щебень, заполнявший промежутки между камнями, а под конец поверх всего этого укладывали бетон, который делали из обожженного и размолотого известняка, смешанного с гравием и водой.
Та тропинка, по которой шел Балам-Акаб, была когда-то ровной дорогой почти шестнадцати футов шириной, а длиной в шестьдесят миль. Но после массового истребления его предков некому стало ухаживать за дорогой и чинить ее. За много веков дожди размыли бетонное покрытие, вода унесла щебень и обнажила камни, которые стали сдвигаться с места, в том числе под влиянием многочисленных землетрясений и пробивающейся растительности. Теперь только такой человек, как Балам-Акаб, который хорошо знает обычаи древних и тонко чувствует душу леса, мог с легкостью идти этой дорогой в туманной мгле.
Ступая с камня на камень, обходя невидимые деревья, нагибаясь, чтобы пройти под сплетениями лиан, чутко реагируя на малейшую неустойчивость под ногами, Балам-Акаб сохранял абсолютное равновесие. Он и не мог иначе, потому что в случае падения ему нечем было бы ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться. Руки его были заняты: он нес драгоценную чашу, завернутую для сохранности в мягкое одеяло. Свою ношу он прижимал к груди. Учитывая все обстоятельства, он не стал рисковать, не упаковал чашу в свой заплечный мешок вместе с другими важными для него предметами. Мешком он слишком часто задевал за ветви деревьев. Сложенные в мешок предметы не были хрупкими. Совсем другое дело чаша.
От царившей в подлеске влажной духоты лицо Балам-Акаба все больше покрывалось потом, а рубашка и штаны из хлопчатобумажной ткани прилипли к телу. Невысокого роста, как и большинство мужчин его племени, он был хотя и мускулист, но очень худ, частично от полной лишений жизни в джунглях, частично от скудости рациона, который обеспечивало хозяйство его деревни. Его прямые черные волосы были коротко острижены, чтобы в них не заводились паразиты и чтобы они не мешали при ходьбе в джунглях. Благодаря изолированному положению этой местности и тому, что испанские завоеватели считали ниже своего достоинства иметь детей от женщин майя, черты лица Балам-Акаба сохранили все генетические признаки его предков, живших много веков назад, в эпоху расцвета цивилизации майя. У него была круглая голова, широкое лицо, выдающиеся скулы. Полная нижняя губа выразительно изгибалась книзу. Темные глаза имели миндалевидную форму. Веки образовывали монгольскую складку.
Балам-Акаб знал, что похож на предков, так как видел их рельефные изображения. Он знал, как жили предки, потому что его отец рассказывал ему то, что слышал от своего отца, а тот от своего, и так было всегда, сколько существовало племя. Он умел совершить нужный ритуал, ибо, как правитель и шаман деревни, был обучен своим предшественником, который открыл ему священные тайны, передаваемые из поколения в поколение с самого начала времени, обозначенного датой 13.0.0.0.0. 4 Ahau 8 Cumku .
Направление камней изменилось, тропинка повернула налево. Не теряя равновесия, Балам-Акаб еще раз протиснулся между деревьями, еще раз прошел, нагнувшись, под лианами, чувствуя твердую поверхность камней сквозь тонкую подошву сандалий. Он был почти у цели своего пути. Хотя и до сих пор он двигался почти бесшумно, теперь надо было идти с еще большей осторожностью. Надо было пробираться с беззвучной грацией крадущегося ягуара, потому что скоро он достигнет опушки джунглей, а дальше, на недавно расчищенном месте, выставлена охрана.
Балам-Акаб сразу почуял их запах: пахло их табачным дымом, их оружейной смазкой. С расширившимися ноздрями он остановился, вглядываясь в темноту, оценивая расстояние и направление. Через минуту он продолжил путь, но ему пришлось сойти с древней, скрытой от чужих глаз дороги и отклониться еще дальше влево. С тех пор как сюда явились новые завоеватели, валившие деревья и взрывавшие динамитом скалистый грунт, чтобы выровнять место и построить аэродром, Балам-Акабу стало ясно, что предсказанное древними бедствие вот-вот должно случиться. Как и первые завоеватели, точно так же были предсказаны и эти, ибо Балам-Акабу было известно, что время идет по кругу. Оно поворачивает и делает еще один оборот, и каждым периодом времени ведает какой-нибудь бог.
В этом случае грохот динамита напомнил ему гром, производимый клыкастым богом Дождя Чаком. Но он также напомнил ему гул и грохот многочисленных землетрясений, случавшихся в этих краях и всегда означавших, что бог Подземного Мира, который является одновременно и богом Тьмы, гневается. А когда этот бог гневается, он причиняет боль. Только вот одно было пока не ясно Балам-Акабу: то ли эти новые завоеватели вызовут гнев и ярость бога Подземного Мира и Тьмы, то ли их появление — это результат гнева этого и так уже чрезмерно разъяренного бога, наказание, ниспосланное Балам-Акабу и его народу.
Лишь в одном он был уверен: требуются умиротворяющие ритуалы, молитвы и жертвы, иначе вновь сбудутся предсказания древних «Книг Чилам-Балам». Одно из предсказаний — болезнь, убивающая пальмовые деревья, — уже сбылось.
В этот день прах покроет землю.
В этот день болезнь придет на землю.
В этот день облако нависнет низко.
В этот день гора взлетит высоко.
В этот день захватит землю сильный.
В этот день все рухнет и погибнет.
Балам-Акаб боялся часовых, но и надеялся на успех своей миссии. Ведь если богам неугодно умиротворение, если они не на шутку разгневаны, они уже давно наказали бы его. Они никогда не позволили бы ему проделать весь этот путь. Только человек, пользующийся расположением богов, мог пройти здесь в темноте и не быть укушенным ни одной из змей, которых в этом месте великое множество. Днем он мог бы видеть и обходить змей стороной или отпугивать их каким-нибудь шумом. Но пройти ночью, без единого звука и ничего не видя? Нет. Невозможно. Без покровительства богов он ступал бы не по камням, а по смертям.
Вдруг темнота стала какой-то другой. Туман уже не казался таким густым. Балам-Акаб вышел на опушку джунглей. Присев на корточки, вдыхая животворные ароматы леса, перебиваемые резким запахом пота часовых, он сосредоточенно вглядывался во мрак ночи, и внезапно — словно невидимый, неощутимый ветерок пронесся по расчищенной от леса площадке — туман рассеялся. Обретя теперь способность видеть при свете Луны и звезд, Балам-Акаб испытал такое чувство, будто ночь превратилась в день. В то же время у него было странное ощущение, что когда он выйдет из-под покрова джунглей на расчищенное место, то часовые его не увидят. Для них все будет по-прежнему в тумане. Этот туман скроет его, сделает его невидимым.
Но дураком он не был. Выйдя из джунглей, он пригнулся, стараясь держаться ближе к земле, так чтобы остаться незамеченным. Теперь, в ясном свете Луны и звезд, он с тревогой увидел, как много успели сделать пришельцы за два дня, что прошли с тех пор, как он был здесь в последний раз. Был сведен новый обширный участок леса и обнажились новые возвышения и холмики, поросшие кустарником. Теперь, когда деревья не заслоняли линию горизонта, стали различимы и темные очертания каких-то более высоких образований рельефа. Балам-Акаб в мыслях называл их горами, но ни одно из них не было той горой, появление которой предсказывалось в «Книгах Чилам-Балам» и должно было предвещать конец света.
Нет, эти горы были частью духа Вселенной. Конечно, они не были творениями природы. Ведь эта часть Юкатана называлась равниной. Возвышенностей, холмов и уж определенно гор здесь быть не могло. Все это было сооружено здесь людьми майя, предками Балам-Акаба, более тысячи лет тому назад. Хотя покрывавшая их кустарниковая растительность мешала видеть ступени, порталы, статуи и рельефы, Балам-Акаб знал, что эти возвышенности были дворцами, пирамидами и храмами. Эти постройки были частью вселенского духа, соорудившие их предки знали, как связаны между собой Нижний мир, Срединный мир и величественный Небесный свод. Древние использовали свое знание тайн проходящего Солнца, чтобы определить точные места расположения возводимых в честь богов монументальных зданий. Сделав это, они привлекли энергию богов Нижнего мира и Неба к Срединному миру и к этому священному месту.
Стараясь не привлечь к себе внимания вооруженных пришельцев, Балам-Акаб приблизился к самой высокой из гор. Машины быстро справлялись с растительностью на ровных местах, но там, где встречались возвышенности, они оставляли растительность нетронутой — вероятно, чтобы вернуться и расправиться с ней позже. Он всмотрелся в темнеющие кусты и молодые деревца, которым как-то удалось пустить корни между огромными прямоугольными каменными блоками, из которых было сложено это священное здание. Если бы не эти кусты и деревца, то на месте того, что представлялось горой, можно было бы увидеть огромную уступчатую пирамиду, на вершине которой, как было известно Балам-Акабу, стоит храм, посвященный богу Кукулькану, чье имя означает «Перистый Змей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88