И это ее единственное алиби.
– Но с кем?
– Вот это она и отказывается сказать. Видите ли, вопрос чести. Это все, что из нее удалось вытянуть. Она готова сгубить свою жизнь в тюрьме ради того, чтобы сохранить честь какому-то гаду, и причем с радостью. Титюс и Силистри вне себя от ярости.
Я всегда был чувствителен к паузам. Но та, которая наступила, была одной из самых напряженных в моей коллекции. Я медленно повернул голову в сторону Хадуша. Хадуш, в свою очередь, медленно выпучил глаза. Что? Подозревать его? Я? Его? С Терезой? Его, на глазах у которого она выросла!
Я в ответ выпучил глаза еще шире. Что? Подозревать меня в том, что я подозреваю его? Я? Его? Моего брата навеки?
Он издал тихое ворчание.
Я испепелил его взглядом.
Ну ладно, поспорили, и точка.
Жервеза подвела итог:
– Вот такие дела. Вам только остается найти женатого мужчину, с которым Тереза в ту ночь занималась любовью. У вас на это есть всего сорок восемь часов. Это – срок предварительного задержания. После чего она будет передана судебному следователю.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой поиск истины идет не без помощи пыток
1
Легко сказать: найти мужчину, которому Тереза отдавалась в тот момент, когда другой делал ее вдовой. На следующий день я взялся за это дело еще на заре, не зная толком, с чего начать. Может, под подозрение должна попасть еще одна политическая пассия? Еще один Роберваль, вращающийся в тех высших сферах, где честь мужчины требует заточения женщины в тюрьму?
– Это дело мне знакомо, – сказала Жюли. – Я покопаю в этом направлении, а ты, Бенжамен, займись остальным.
Чем остальным? Друзьями, у которых Тереза укрылась в ту ночь? Но у кого? У Марти, нашего семейного доктора, который наблюдает за ее здоровьем с колыбели? У хирурга Бертольда, которого она боготворит за то, что он вытащил меня с того света? У Постель-Вагнера, приятеля Жервезы, который принимал роды у Жюли, когда родился Господин Малоссен? У инспектора Карегга, который спасал мне жизнь по меньшей мере раза три? И мои верные друзья воспользовались ситуацией, чтобы… Терезу?.. Нет! Почему бы в таком случае не Лусса с берегов Казаманса или старый Амар, или рабби Разон? И потом, как вы представляете такое расследование… Как за него взяться? По телефону? «Алло, это Марти? Привет, это Малоссен. Скажите-ка мне, вы, случайно, не спали с моей сестрой Терезой в ночь с понедельника на вторник? Да-да, понедельник-вторник, постарайтесь вспомнить, это очень важно… Нет? Точно? Ну хорошо». Или, может быть, сыграть в следователя, сталкивая подозреваемых друг с другом: «Добрый вечер, Бертольд, это Малоссен, с кем, по-вашему, Тереза могла провести ночь с…?» Нет, я словно слышу голос этого утонченного засранца: «Покопайте со стороны Марти, Малоссен, а что касается меня, то вы же меня знаете: я чист как слеза, ну а в постельном вопросе моя жена стоит пятнадцати ваших сестренок, она у меня работает как настоящая профи!»
Нет, я не мог решиться на такое. Подозрение – не мой конек. Несмотря на то что мир в целом внушает мне подозрение, конкретным людям в отдельности я всегда доверял.
И потом, существовало еще одно препятствие: в ходе расследования мне прежде всего нужно будет убедить своих собеседников, что Тереза с кем-то переспала. Что было абсолютно невероятным для всех, кто ее хорошо знал.
Взять, к примеру, мою сестру Лауну, которой я позвонил в больницу (у нее еще не закончилось дежурство):
– Тереза? Любовь? Да еще радуется? Не смеши меня!
Лауна восприняла всю историю как само собой разумеющуюся: возвращение Терезы на следующий день после свадьбы, охваченный огнем автоприцеп, появление теплой траурной урны, внезапное воскрешение, все это было очень похоже на Терезу – никаких проблем, все в норме. Превращение добропорядочного Мари-Кольбера в подпольного торговца оружием также ее не удивило, его трагическая смерть и арест Терезы несли на себе печать проклятия семейства Малоссенов – просто один эпизод среди прочих в семейной саге, это не та причина, чтобы задыхаться от возмущения в телефонную трубку. Но Тереза в койке с мужиком, нет уж, ни за что в это не поверю.
– Боже мой, Лауна, да ведь она сама сказала об этом полиции! Ты же знаешь, что она никогда не лжет.
– Возможно, она тем самым дает понять, что есть другая правда.
– Единственная запасная правда – это убийство Мари-Кольбера. Лауна, ты представляешь Терезу, сбрасывающую Мари-Кольбера через перила в лестничный пролет?
– Тереза – непредсказуемый человек, Бенжамен.
– Спасибо, ты мне очень помогла.
Последовало то долгое молчание, когда каждый копается в своей душе.
– И потом, поди-ка узнай, что Тереза подразумевает под выражением «заниматься любовью», – произнесла наконец Лауна. – Ты же ее знаешь: как только речь заходит о серьезных делах, она сразу начинает грешить метафорой.
Что верно, то верно. Слишком верно. И из-за этого круг расследования лишь расширялся.
– Мне очень жаль, Бен… Я действительно не могу тебе помочь. Тебе хорошо известно, что Тереза никогда не доверяла мне свои секреты. Тебе, кстати, тоже.
Такие упреки обычно слышишь от Лауны, когда она устала или в ссоре со своим мужем, и если уж заведется, то остановить ее невозможно.
– Ладно, Лауна, я вешаю трубку, извини, что потревожил, у тебя, должно быть, работы по горло…
– Послушай меня минуту, прежде чем вешать трубку.
Из этих семейных передряг не так уж легко выбраться. Стоит только начать, как тебя вмиг затянет. Я присел на стул, чтобы удобнее было слушать стенания Лауны:
– Слушаю тебя.
– Прекрасно, наверное, в первый раз ты выслушаешь меня до конца!
Не знаю, по какой причине, но Лауна почему-то всегда чувствовала себя обделенной семейной любовью, и это чувство сильно мешало ей в браке, сказываясь на отношениях с ее мужем Лораном.
– Впрочем, в этой семье никто никому и никогда не поверял свои тайны. Тем более тебе, Бенжамен. Ты всегда занят, тебя никогда нет, даже если ты рядом. Мы всегда решали проблемы, как могли: Клара – со своим фотоаппаратом, Тереза – со своими звездами, мама – со своими любовниками, Малыш – со своими кошмарами, Жереми – со своими приступами ярости, а я…
Только не задирать охваченную маразматическим припадком Лауну, только не нервничать.
– Лауна…
– Знаю-знаю, сейчас не самый подходящий момент для нытья, знаю!
– Я не это хотел сказать.
– Ну и прекрасно, я вовсе не ною. Я просто хотела дать тебе один совет.
Поток слез. Молчание. Всхлипывание. Глотание слез. Наконец:
– Бенжамен, единственный человек, который может тебе помочь, это Тео. Мы всегда, с самого детства, доверяли Тео свои секреты. Тео всегда умел нас выслушивать, он всегда был с нами, даже если физически не находился рядом. Теперь я могу тебе сказать: когда ты запрещал нам гулять по вечерам, а мы все же сбегали из дому, то всегда предупреждали Тео, куда идем, на тот весьма невероятный случай, если ты вдруг станешь беспокоиться. Кстати, вспомни сам, к кому Тереза пошла советоваться, когда встретила на своем пути Мари-Кольбера? К тебе? К кому первому она пошла? К тебе?
Нет, Тео, не может быть, да, точно: Тео. «Я старая тетка, которой все можно говорить и которая ни о чем не проболтается». Конечно же, Тео! Как же я сам раньше не догадался? Если Тереза и переспала с кем-то другим, кроме Мари-Кольбера, то Тео должен быть в курсе, разумеется, Тео знает, с кем она это сделала!
Я тихонечко положил трубку, вначале заверив Лауну в моей искренней любви и в ее поразительной гениальности: ты просто гений, Лауна, Тео, безусловно, Тео. И я поскакал к метро, крикнув своим, что бегу к Тео, что если кто-нибудь «будет меня спрашивать», то я буду у Тео, у моего старого приятеля Тео, который все эти годы, что я жопу рвал, чтобы у моих шальных соплеменников совсем крыша не поехала, прикрывал их выходки разговорами о терпимости; я спешу к любезнейшему дядюшке Тео, который соткал себе ореол понятливого дяди, в то время как я приобрел репутацию брата-тирана, к Тео, который все схватывал с полуслова, в то время как я ничего не понимал, – дядюшка Тео, такой «весь внимание», такой «всегда рядом» по сравнению с бесчувственным к замкнутым старшим братцем, такой проницательный дядя Тео, подумать только, он дал свое благословение на брак Терезы, опередив всех в семье, да у него просто гигантский дар ясновидения, раз он бросил Терезу в койку к подпольному торговцу оружием, да он до такой степени проницательный, что послал Терезу рожать детей к аппарату по выдаче презервативов! И если все так и есть, то дядюшка Тео уж наверняка в курсе того, что произошло дальше; я просто сгораю от нетерпения узнать продолжение, узнать, кто же стал вторым мужем Терезы, кто же этот ударник супружеского труда, этот гениальный экспресс-утешитель разбитых сердец…
Я выскочил на станции Рамбюто, по диагонали перебежал через Бобур – Джулиус, высунув язык, летел за мной, стараясь не отставать ни на шаг, – вбежал в подъезд дома номер три по улице Урс, взлетел, перескакивая через ступеньки, на этаж, где жил Тео, и стал что есть мочи колотить в дверь, пока та наконец не открылась.
И когда она открылась, я схватил Тео за плечи, прижал его к стене и заорал ему в ухо фразу, которую твердил про себя все то время, пока ехал в метро:
– Где тот сучий козел, что трахал Терезу прошлой ночью, а теперь спокойно наблюдает, как она гниет в тюряге?
***
Однако Тео был явно не в том состоянии, чтобы отвечать на мои вопросы. Мы с Джулиусом даже немного испугались за него. Бледный и худой Тео едва стоял на ногах: тело трясется, глаза впали, весь какой-то угловатый, ну прямо Тереза до ее перевоплощения. Он казался настолько ослабевшим, что я готов был бежать за «скорой помощью». Отпустив его, я спросил:
– Тео, с тобой все в порядке?
Он сполз по стене, даже не удосужась взглянуть на меня. Он, мне кажется, вообще не соображал, кто я такой. Я поднял его на ноги и, прислонив к дверному косяку, направился в глубь квартиры, Джулиус затрусил у моих ног, не решаясь вырваться вперед. И тут до нас долетел чей-то голос:
– Кто это, зайчик мой?
Голос был не в лучшем состоянии, чем Тео… Последний вздох, словом, а не голос. Я осмотрелся вокруг, но ничего не увидел. Мало того что жалюзи были опущены, занавески на окнах также были задернуты. Закрытые ставни усугубляли темноту, и мне почему-то вдруг в голову пришла идиотская мысль, что, наверное, минула уже целая вечность с тех пор, как в этой комнате начала накапливаться ночь. И именно в ту минуту меня поразил стоявший в комнате запах. Удушающий мускусный запах, из которого, казалось, была соткана эта ночь. И дело даже не в том, что в спальне стояла такая темень, что хоть глаз выколи, а в том, что в ней невозможно было дышать. Или, точнее сказать, воздух, который я вдыхал, уже столь долго вдыхался другими до того, как я ворвался в квартиру, что я буквально задыхался в чужой для меня интимной обстановке… словно брошенный на самое дно непонятно чьей утробы!
– Тео, милый, ты идешь?
Бог ты мой…
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому принадлежал этот незнакомый голосок… «Целых два дня в объятиях Эрве. Мари-Кольбер пообещал устроить ему уикенд в моей постели»… Ну вот, сказал я про себя, в этом весь ты, Малоссен: беспокоиться о здоровье Тео, в то время как вот уже два дня и две ночи мсье буйствует в постели, закрутив очередную любовь! Вот уже два дня и две ночи мсье отрабатывает свадебное платье невесты, а за это время невеста успела едва ли не сгореть заживо, оказаться арестованной, закованной в кандалы, брошенной в тюрьму, и между делом ее к тому же обрюхатил какой-то недоносок!
Я отдернул занавеску, поднял жалюзи (два длинных века из фиолетового латекса, которые прикрылись ресницами, сворачиваясь по своей оси), открыл окно, с грохотом распахнул ставни, Тео нырнул под одеяло к Эрве, и сцена застыла в ослепительном дневном свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Но с кем?
– Вот это она и отказывается сказать. Видите ли, вопрос чести. Это все, что из нее удалось вытянуть. Она готова сгубить свою жизнь в тюрьме ради того, чтобы сохранить честь какому-то гаду, и причем с радостью. Титюс и Силистри вне себя от ярости.
Я всегда был чувствителен к паузам. Но та, которая наступила, была одной из самых напряженных в моей коллекции. Я медленно повернул голову в сторону Хадуша. Хадуш, в свою очередь, медленно выпучил глаза. Что? Подозревать его? Я? Его? С Терезой? Его, на глазах у которого она выросла!
Я в ответ выпучил глаза еще шире. Что? Подозревать меня в том, что я подозреваю его? Я? Его? Моего брата навеки?
Он издал тихое ворчание.
Я испепелил его взглядом.
Ну ладно, поспорили, и точка.
Жервеза подвела итог:
– Вот такие дела. Вам только остается найти женатого мужчину, с которым Тереза в ту ночь занималась любовью. У вас на это есть всего сорок восемь часов. Это – срок предварительного задержания. После чего она будет передана судебному следователю.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой поиск истины идет не без помощи пыток
1
Легко сказать: найти мужчину, которому Тереза отдавалась в тот момент, когда другой делал ее вдовой. На следующий день я взялся за это дело еще на заре, не зная толком, с чего начать. Может, под подозрение должна попасть еще одна политическая пассия? Еще один Роберваль, вращающийся в тех высших сферах, где честь мужчины требует заточения женщины в тюрьму?
– Это дело мне знакомо, – сказала Жюли. – Я покопаю в этом направлении, а ты, Бенжамен, займись остальным.
Чем остальным? Друзьями, у которых Тереза укрылась в ту ночь? Но у кого? У Марти, нашего семейного доктора, который наблюдает за ее здоровьем с колыбели? У хирурга Бертольда, которого она боготворит за то, что он вытащил меня с того света? У Постель-Вагнера, приятеля Жервезы, который принимал роды у Жюли, когда родился Господин Малоссен? У инспектора Карегга, который спасал мне жизнь по меньшей мере раза три? И мои верные друзья воспользовались ситуацией, чтобы… Терезу?.. Нет! Почему бы в таком случае не Лусса с берегов Казаманса или старый Амар, или рабби Разон? И потом, как вы представляете такое расследование… Как за него взяться? По телефону? «Алло, это Марти? Привет, это Малоссен. Скажите-ка мне, вы, случайно, не спали с моей сестрой Терезой в ночь с понедельника на вторник? Да-да, понедельник-вторник, постарайтесь вспомнить, это очень важно… Нет? Точно? Ну хорошо». Или, может быть, сыграть в следователя, сталкивая подозреваемых друг с другом: «Добрый вечер, Бертольд, это Малоссен, с кем, по-вашему, Тереза могла провести ночь с…?» Нет, я словно слышу голос этого утонченного засранца: «Покопайте со стороны Марти, Малоссен, а что касается меня, то вы же меня знаете: я чист как слеза, ну а в постельном вопросе моя жена стоит пятнадцати ваших сестренок, она у меня работает как настоящая профи!»
Нет, я не мог решиться на такое. Подозрение – не мой конек. Несмотря на то что мир в целом внушает мне подозрение, конкретным людям в отдельности я всегда доверял.
И потом, существовало еще одно препятствие: в ходе расследования мне прежде всего нужно будет убедить своих собеседников, что Тереза с кем-то переспала. Что было абсолютно невероятным для всех, кто ее хорошо знал.
Взять, к примеру, мою сестру Лауну, которой я позвонил в больницу (у нее еще не закончилось дежурство):
– Тереза? Любовь? Да еще радуется? Не смеши меня!
Лауна восприняла всю историю как само собой разумеющуюся: возвращение Терезы на следующий день после свадьбы, охваченный огнем автоприцеп, появление теплой траурной урны, внезапное воскрешение, все это было очень похоже на Терезу – никаких проблем, все в норме. Превращение добропорядочного Мари-Кольбера в подпольного торговца оружием также ее не удивило, его трагическая смерть и арест Терезы несли на себе печать проклятия семейства Малоссенов – просто один эпизод среди прочих в семейной саге, это не та причина, чтобы задыхаться от возмущения в телефонную трубку. Но Тереза в койке с мужиком, нет уж, ни за что в это не поверю.
– Боже мой, Лауна, да ведь она сама сказала об этом полиции! Ты же знаешь, что она никогда не лжет.
– Возможно, она тем самым дает понять, что есть другая правда.
– Единственная запасная правда – это убийство Мари-Кольбера. Лауна, ты представляешь Терезу, сбрасывающую Мари-Кольбера через перила в лестничный пролет?
– Тереза – непредсказуемый человек, Бенжамен.
– Спасибо, ты мне очень помогла.
Последовало то долгое молчание, когда каждый копается в своей душе.
– И потом, поди-ка узнай, что Тереза подразумевает под выражением «заниматься любовью», – произнесла наконец Лауна. – Ты же ее знаешь: как только речь заходит о серьезных делах, она сразу начинает грешить метафорой.
Что верно, то верно. Слишком верно. И из-за этого круг расследования лишь расширялся.
– Мне очень жаль, Бен… Я действительно не могу тебе помочь. Тебе хорошо известно, что Тереза никогда не доверяла мне свои секреты. Тебе, кстати, тоже.
Такие упреки обычно слышишь от Лауны, когда она устала или в ссоре со своим мужем, и если уж заведется, то остановить ее невозможно.
– Ладно, Лауна, я вешаю трубку, извини, что потревожил, у тебя, должно быть, работы по горло…
– Послушай меня минуту, прежде чем вешать трубку.
Из этих семейных передряг не так уж легко выбраться. Стоит только начать, как тебя вмиг затянет. Я присел на стул, чтобы удобнее было слушать стенания Лауны:
– Слушаю тебя.
– Прекрасно, наверное, в первый раз ты выслушаешь меня до конца!
Не знаю, по какой причине, но Лауна почему-то всегда чувствовала себя обделенной семейной любовью, и это чувство сильно мешало ей в браке, сказываясь на отношениях с ее мужем Лораном.
– Впрочем, в этой семье никто никому и никогда не поверял свои тайны. Тем более тебе, Бенжамен. Ты всегда занят, тебя никогда нет, даже если ты рядом. Мы всегда решали проблемы, как могли: Клара – со своим фотоаппаратом, Тереза – со своими звездами, мама – со своими любовниками, Малыш – со своими кошмарами, Жереми – со своими приступами ярости, а я…
Только не задирать охваченную маразматическим припадком Лауну, только не нервничать.
– Лауна…
– Знаю-знаю, сейчас не самый подходящий момент для нытья, знаю!
– Я не это хотел сказать.
– Ну и прекрасно, я вовсе не ною. Я просто хотела дать тебе один совет.
Поток слез. Молчание. Всхлипывание. Глотание слез. Наконец:
– Бенжамен, единственный человек, который может тебе помочь, это Тео. Мы всегда, с самого детства, доверяли Тео свои секреты. Тео всегда умел нас выслушивать, он всегда был с нами, даже если физически не находился рядом. Теперь я могу тебе сказать: когда ты запрещал нам гулять по вечерам, а мы все же сбегали из дому, то всегда предупреждали Тео, куда идем, на тот весьма невероятный случай, если ты вдруг станешь беспокоиться. Кстати, вспомни сам, к кому Тереза пошла советоваться, когда встретила на своем пути Мари-Кольбера? К тебе? К кому первому она пошла? К тебе?
Нет, Тео, не может быть, да, точно: Тео. «Я старая тетка, которой все можно говорить и которая ни о чем не проболтается». Конечно же, Тео! Как же я сам раньше не догадался? Если Тереза и переспала с кем-то другим, кроме Мари-Кольбера, то Тео должен быть в курсе, разумеется, Тео знает, с кем она это сделала!
Я тихонечко положил трубку, вначале заверив Лауну в моей искренней любви и в ее поразительной гениальности: ты просто гений, Лауна, Тео, безусловно, Тео. И я поскакал к метро, крикнув своим, что бегу к Тео, что если кто-нибудь «будет меня спрашивать», то я буду у Тео, у моего старого приятеля Тео, который все эти годы, что я жопу рвал, чтобы у моих шальных соплеменников совсем крыша не поехала, прикрывал их выходки разговорами о терпимости; я спешу к любезнейшему дядюшке Тео, который соткал себе ореол понятливого дяди, в то время как я приобрел репутацию брата-тирана, к Тео, который все схватывал с полуслова, в то время как я ничего не понимал, – дядюшка Тео, такой «весь внимание», такой «всегда рядом» по сравнению с бесчувственным к замкнутым старшим братцем, такой проницательный дядя Тео, подумать только, он дал свое благословение на брак Терезы, опередив всех в семье, да у него просто гигантский дар ясновидения, раз он бросил Терезу в койку к подпольному торговцу оружием, да он до такой степени проницательный, что послал Терезу рожать детей к аппарату по выдаче презервативов! И если все так и есть, то дядюшка Тео уж наверняка в курсе того, что произошло дальше; я просто сгораю от нетерпения узнать продолжение, узнать, кто же стал вторым мужем Терезы, кто же этот ударник супружеского труда, этот гениальный экспресс-утешитель разбитых сердец…
Я выскочил на станции Рамбюто, по диагонали перебежал через Бобур – Джулиус, высунув язык, летел за мной, стараясь не отставать ни на шаг, – вбежал в подъезд дома номер три по улице Урс, взлетел, перескакивая через ступеньки, на этаж, где жил Тео, и стал что есть мочи колотить в дверь, пока та наконец не открылась.
И когда она открылась, я схватил Тео за плечи, прижал его к стене и заорал ему в ухо фразу, которую твердил про себя все то время, пока ехал в метро:
– Где тот сучий козел, что трахал Терезу прошлой ночью, а теперь спокойно наблюдает, как она гниет в тюряге?
***
Однако Тео был явно не в том состоянии, чтобы отвечать на мои вопросы. Мы с Джулиусом даже немного испугались за него. Бледный и худой Тео едва стоял на ногах: тело трясется, глаза впали, весь какой-то угловатый, ну прямо Тереза до ее перевоплощения. Он казался настолько ослабевшим, что я готов был бежать за «скорой помощью». Отпустив его, я спросил:
– Тео, с тобой все в порядке?
Он сполз по стене, даже не удосужась взглянуть на меня. Он, мне кажется, вообще не соображал, кто я такой. Я поднял его на ноги и, прислонив к дверному косяку, направился в глубь квартиры, Джулиус затрусил у моих ног, не решаясь вырваться вперед. И тут до нас долетел чей-то голос:
– Кто это, зайчик мой?
Голос был не в лучшем состоянии, чем Тео… Последний вздох, словом, а не голос. Я осмотрелся вокруг, но ничего не увидел. Мало того что жалюзи были опущены, занавески на окнах также были задернуты. Закрытые ставни усугубляли темноту, и мне почему-то вдруг в голову пришла идиотская мысль, что, наверное, минула уже целая вечность с тех пор, как в этой комнате начала накапливаться ночь. И именно в ту минуту меня поразил стоявший в комнате запах. Удушающий мускусный запах, из которого, казалось, была соткана эта ночь. И дело даже не в том, что в спальне стояла такая темень, что хоть глаз выколи, а в том, что в ней невозможно было дышать. Или, точнее сказать, воздух, который я вдыхал, уже столь долго вдыхался другими до того, как я ворвался в квартиру, что я буквально задыхался в чужой для меня интимной обстановке… словно брошенный на самое дно непонятно чьей утробы!
– Тео, милый, ты идешь?
Бог ты мой…
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому принадлежал этот незнакомый голосок… «Целых два дня в объятиях Эрве. Мари-Кольбер пообещал устроить ему уикенд в моей постели»… Ну вот, сказал я про себя, в этом весь ты, Малоссен: беспокоиться о здоровье Тео, в то время как вот уже два дня и две ночи мсье буйствует в постели, закрутив очередную любовь! Вот уже два дня и две ночи мсье отрабатывает свадебное платье невесты, а за это время невеста успела едва ли не сгореть заживо, оказаться арестованной, закованной в кандалы, брошенной в тюрьму, и между делом ее к тому же обрюхатил какой-то недоносок!
Я отдернул занавеску, поднял жалюзи (два длинных века из фиолетового латекса, которые прикрылись ресницами, сворачиваясь по своей оси), открыл окно, с грохотом распахнул ставни, Тео нырнул под одеяло к Эрве, и сцена застыла в ослепительном дневном свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22