Тео визжал от восторга.
– Восхитительно! – вторил ему Эрве. – Тереза была просто восхитительна!
Восторг достиг своей кульминации.
И стал постепенно стихать.
Хотя еще долго раздавались восклицания «восхитительно, восхитительно с половиной, дважды восхитительно», а Тереза продолжала рассказывать, как Тео с Эрве, не жалея красок, расписывали ту восхитительную, возвышенную ночь, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Наверное, именно их геройский поступок оказал столь сильное впечатление на инспекторов Титюса и Силистри.
– Выслушай, Бенжамен, выслушай внимательно, что они сделали ради моего освобождения.

***
Да ничего особенного, по словам Тео.
– Когда ты выскочил из моей квартиры, Бен, мы выпили приготовленный тобою кофе и провели минут десять под ледяным душем.
Они сходились с Терезой во мнении относительно несовместимости любви и воды, признавая, однако, что последняя полезна для военных целей. В воде закаливают клинки, чтобы сделать их еще острее. Ибо они четко понимали: им необходимо вооружиться ясностью ума и трезвостью взглядов, поскольку впереди их ждала серьезная военная кампания. Им предстояло взять штурмом социальную крепость, и в глубине этой крепости им нужно было захватить сам донжон – главную башню крепости, – вырвать Терезу из мрачного здания на набережной Орфевр, которое в человеческой памяти сохранилось как зловещая Консьержери. Итак, они были алиби Терезы. Но кто же поверит им? Вызовут ли доверие их показания? Они чувствовали в себе силы победить профессиональную подозрительность полицейских – в конце концов, они были посланцами правды, – но не предрассудки доблестных стражей порядка. Их потуги представить историю правдоподобной могли оказаться тщетными. Им не поверят. Не им. Не поверят, что они годятся на это. Чтобы они доставили наслаждение женщине – они? – ни за что не поверят. Было от чего прийти в уныние. Другими словами, можно было сказать, что у Терезы не оставалось никакого алиби. Тем временем ледяная вода продолжала вершить свое дело, то есть оттачивать ум. Вопрос о том, кого же осенила идея – Тео или Эрве, – вызвал побочную дискуссию, немного язвительную, немного нежную, которую я тут же пресек, и мы вернулись к основной теме истории. У одного из них появилась идея, это было главное. Поскольку ни один, ни другой не заслуживали доверия, они должны были найти стопроцентно надежных свидетелей. В этом и заключалась идея. А свидетелей хватало в избытке: той ночью они слышали стуки свидетелей и сбоку, и снизу, и сверху, свидетели только и делали, что молотили в стенку, задыхаясь от возмущения. Свидетели слышали, как Тереза воспарила на седьмое небо как раз в ту минуту, когда Мари-Кольбер летел в пустоту навстречу смерти. Свидетели видели, как Тереза бежала к такси, когда Мари-Кольбер уже давно покоился на мраморном полу фамильного особняка. Свидетели прекрасно знали Тео, презирая того соразмерно его любовному таланту, они начинали понемногу узнавать и Эрве, который «стоил не больше своего дружка»… Идеальные свидетели! Свидетели, обладающие прекрасным слухом и отличным зрением. А еще не надо забывать, что у них великолепное обоняние! И самое главное, они – честные свидетели, благонадежные граждане, часовые, стоящие на страже порядка, им полиция поверит с закрытыми глазами, потому что они и есть глаза полиции.
Но еще требовалось, чтобы эти свидетели сдержали свои угрозы. Предстояло убедить их, чтобы они подали, как обещали, свои исковые заявления… А это оказалось не самым легким делом.
– Мне пришлось даже заплатить одному парню, чтобы он подал на нас жалобу в полицию.
– Чистая правда… – вздохнул Эрве.
Терпение и труд все перетрут. Итог: галдящая толпа направляется вслед за ними к зданию на набережной Орфевр. Целый дом алиби! Свидетельские показания! Свидетельские показания! Еще свидетельские показания! Ночная вакханалия, господин заместитель прокурора! Мы подаем жалобу! Мы подаем заявление! Это просто неслыханно! Какой срам! Что слышат наши дети! Какой моральный ущерб для общества! Загубленный сон! А нам на следующий день на работу! А как же честь нашего дома? Движимые кто взяткой, кто чувством долга, они олицетворяли собой нравственную гильдию общества, полную решимости добиться того, чтобы полиция прислушалась к ее мнению. Да если надо, мы десять, сто заявлений напишем! Да мы просто так это дело не оставим! Шагая по коридору к кабинету заместителя прокурора Жюаля, они подталкивали перед собой Эрве и Тео, словно арестовали тех своими руками. Толпа соседей Тео была возбуждена до такой степени, что инспекторы Титюс и Силистри стали всерьез опасаться за жизнь Терезы.
– Клянусь тебе, Малоссен, – подтвердил мне потом в своем отчете Титюс, – когда к нам в кабинет ввалилась безумная толпа добродетельных граждан, окружавшая двух ангелов-хранителей Терезы, мы по-настоящему испугались за нее.
– Мы даже подумали о том, что не лучше ли ей было бы на некоторое время остаться у нас, – признался Силистри.
У заместителя прокурора Жюаля сработал обратный рефлекс. Он принял заявления и открыл перед Терезой врата свободы. Прочитав нотацию трем нарушителям покоя жильцов дома номер три по улице Урс, он отпустил их, шепнув на ухо проходившему мимо него Эрве:
– Все хорошо. Можете продолжать.
– А он даже очень ничего, этот заместитель прокурора Жюаль, – признал Тео – Выпустив Терезу со всеми почестями, он проявил настоящее мужество…
– Хороший малый, и мордашка у него симпатичная, – подтвердил Эрве.

***
Дослушав историю до конца, мы с Жюли не вымолвили ни слова: у нас не оставалось сил на какие-либо комментарии.
Мы просто ушли, покинув их втроем там, наверху. Мы даже отдали им на ночь нашу спальню. Тереза желала утром, за завтраком, представить своих самцов-производителей всему нашему племени: «Чтобы прояснить все до конца, чтобы не было никаких двусмысленностей».
К тому же Джулиус уже скребся в дверь. Наставал час Мартена Лежоли.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
где должен быть, само собой, эпилог

1
Девять месяцев спустя – и впервые за мою долгую практику в данной области – я увидел, как младенец выходит из живота матери, вращая головой направо и налево. Это была девочка. Папа Тео – с одной стороны, папа Эрве – с другой, и мама Тереза в кровати, укрытая белоснежным покрывалом. Девчушка поначалу с довольным видом рассматривала свое окружение… Потом ее лобик нахмурился и она занялась пересчетом. Позади Эрве стоял третий кандидат на должность папы, который выглядел не менее взволнованным. Заметила ли она, как этот третий папа костяшками пальцев ласково щекотал ладошку папы Эрве? Заметила ли она, что папа Тео со своего места неодобрительным взглядом прокомментировал сей жест заместителя прокурора Жюаля? Так или иначе, когда взгляд нашей новенькой остановился в конце концов на мне, то я прочел в нем осознание сложности окружающего ее мира и жгучую просьбу снабдить ее инструкцией по его использованию.
– Мне кажется, она выбрала тебя, Бенжамен, – заявила Тереза, протягивая мне малышку.
Вот так она перевела этот сигнал SOS. Покрытая легким пушком голова младенца уместилась на моей ладони; она кипела от желания познать открывшийся для нее мир.
– Ну что ж, ты как никто другой годишься на роль отца, – поддержал Терезу Тео. – Мы, впрочем, и зачали ее с таким расчетом, – добавил он, не спуская глаз с Эрве и заместителя прокурора Жюаля.
Вспышка фотоаппарата Клары зафиксировала посвящение в папаши. Малышка даже глазом не моргнула. Ее взгляд якорем ухватился за меня. Еще одна на мою голову, еще одна не скоро слезет с моих рук.
– Тебе остается винить лишь свою харизму, Малоссен, – шепнула мне Жюли, от которой не ускользнула кислая мина на моей физиономии.
Я перевел взгляд на маленький комочек. «Целые годы заботливого воспитания, а когда тебе захочется сбежать из дома, ты отправишься за разрешением к папаше Тео – это, что ли, ждет меня впереди?»
– Ах, как блестят ее малюсенькие глазки! – воскликнула Жервеза. – Да это же настоящий плод страсти!
Задумчивое до сих пор лицо Жереми вдруг расцвело:
– Значит, так ее и назовем!
Вместо того чтобы скривиться, как это бывало не раз, когда Жереми предлагал свои варианты имен для новорожденных, Тереза расхохоталась:
– Плод страсти? Ты хочешь назвать мою дочку Плод-Страсти Малоссен, все с большой буквы? П. С. М.? Да с таким именем ей одна дорога – в НША! Ни за что на свете! Давай, поковыряйся в своей тыкве, может, найдешь имя получше.
– Маракуйя, – тут же отозвался Жереми.
Смех Терезы уступил место причмокивающей улыбке.
– Маракуйя…
– Так бразильцы называют плод страсти, – пояснил Жереми.
– Маракуйя… – пропел Малыш. – Маракуйя… Маракуйяяяяяя…
Так прошел торжественный прием в семейство Малоссен новой соплеменницы под именем Маракуйя.

2
Мы отметили появление на свет Маракуйи тем же вечером, разумеется, в «Кутубии», где столы ломились от мешуи. Рашида разрешилась маленькой Офелией тремя днями раньше, и старина Амар решил отметить оба события одним грандиозным ужином. Поскольку на празднике присутствовала еще и Жервеза, нашим первым педагогическим актом стала запись двух будущих женщин в детский садик «Плоды страсти». Директриса, святая душа, была не против, но ее дошкольное заведение переживало не лучшие времена, перестав получать дотации со стороны государства. Официально муниципальные власти ссылались на другие «первоочередные» статьи расходов, но Жервеза знала, что это решение было принято под давлением жильцов квартала. Ее байстрюки, видите ли, были пятном на безупречной репутации квартала. (А первоочередного пятна, запомни хорошенько, Маракуйя, еще никто никогда не наблюдал.)
– Малоссен, если тебе требуется помощь в воспитании Маракуйи, – предложил инспектор Титюс, прочитав озабоченность на моем лице, – то мы знаем местечко, где есть целый дом воспитателей с безупречной репутацией.
– Мы можем, если желаешь, хоть сейчас передать девочку на их попечение, – развил мысль Силистри.
Им, видишь ли, казалось это смешным. Хадуш, Мо и Симон, подхватив шутку, тоже заржали. Это тоже непросто, моя маленькая Маракуйя, непросто понять странный союз лихих братков и суровых фараонов. Но таков уж человек, что я могу еще сказать? Остается мечтать, что когда-нибудь его можно будет изменить…
– Лучше бы убийц ловили, – тихо проворчал я.
– Он намекает на дело усопшего Мари-Кольбера, – повернулся Титюс к Силистри.
– Он упрекает нас в медлительности, – внес уточнение Силистри.
– Можно подумать, он жалеет, что не попал в тюрягу, – заметил Хадуш.
– Надо поставить себя на его место, он прожужжал нам на эту тему все уши, – закончил Жереми.
Ты уверена, что сделала верный выбор, Маракуйя? Ты выбрала отца, который всегда остается в меньшинстве.
Титюс все же попробовал дать объяснение:
– Мы уже готовы были тебя сцапать, Малоссен, но у тебя в этом дельце появилось немало конкурентов. Кто, по-твоему, мог сильнее тебя ненавидеть Роберваля и наложить лапу на его бабки?
Силистри подвел итог девяти месяцам расследования:
– Достаточно было покопаться в его клиентуре, чтобы без малейшего риска на ошибку заподозрить всех, кому он поставлял свой товар: ирландцев из Ирландии, армян из Армении, мексиканцев из Запатистской освободительной армии, перуанцев из левацкой группировки «Светлый путь», повстанцев из «Фронта Полисарио» из Западной Сахары, корсиканцев понемногу отовсюду, басков, косоваров, узбеков, палестинцев, курдов, повстанцев из Уганды, Камбоджи, Конго…
– К ним ты можешь добавить все секретные и полусекретные спецслужбы, которые Роберваль, как и террористов, снабжал оружием… Мне очень жаль, Малоссен, но уж слишком много народу выстроилось впереди тебя, чтобы заполучить скальп Роберваля, поэтому мы и решили оставить тебя в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22