Она шлепнулась на пол с таким грохотом, что и мертвеца разбудит. Бедный папаша был глуховат, но все же не настолько, чтоб не услышать такого грохота.
И это еще не все. Не успела шкатулка брякнуться на пол, как начала жужжать и трепыхаться, как живая, и заиграла «Тело Джона Брауна». Она звенела среди ночи, как целый хор музыкальных шкатулок, а я стоял с ожерельем в руке. Я посмотрел на беднягу отца. Но он и тут не шелохнулся.
Тоби набрал в легкие побольше воздуха.
— Ну, я и подошел поближе — на него посмотреть. Вы сами знаете, что я увидел. Я включил верхний свет, только зачем? — и так все было ясно. А я все держал ожерелье. Тут-то, видно, я и запачкал его кровью, хоть на перчатки ничего не попало. Отец будто мирно спал, только голова была разбита. И все время, все время шкатулка наигрывала «Тело Джона Брауна».
Надо было ее унять. Я подбежал к ней, пнул ногой и сунул обратно на полку. И еще я вдруг понял, что уже не могу подменить ожерелье. Я подумал, что папу убил грабитель. Значит, этим займется полиция. И если я отнесу Прю ожерелье в сто тысяч франков, и полиция про это узнает, а потом обнаружит подделку…
Я совсем отчаялся. Тут любой бы отчаялся. Я осмотрелся и увидел кочергу, которая преспокойно висела среди каминных принадлежностей. Я взял ее в руки. На ней были волосы и кровь. Я повесил ее обратно. Это меня доконало. Я мечтал только поскорей убраться. Я стал совать ожерелье на полку, а оно соскользнуло по бархату и упало на пол. Там я его и оставил. У меня, правда, хватило соображения выключить верхний свет. А то как-то неприлично.
Он умолк. Кабинет мосье Вотура наполнился зловещими призраками. Дермот Кинрос, сидя на углу следовательского стола, изучал Тоби с насмешкой, но и с восхищением.
— И вы никому об этом не рассказали? — спросил он.
— Нет.
— Почему же?
— Меня… меня могли неверно понять. Могли бы ложно истолковать мои намерения.
— Понятно. Точно так же, как ложно истолковали намерения Евы Нил, когда она рассказала свою историю. Но, положа руку на сердце, почему же вы требуете от нас, чтоб мы поверили вам?
— Хватит! — взмолился Тоби. — Откуда же я мог знать, что кто-то на меня смотрит из этого проклятого окна через дорогу? — Он метнул взгляд на Еву. — Во-первых, Ева сама клялась, что ничего не видела. Вы все тут свидетели, подтвердите! Я до вчерашнего вечера не слышал про эти несчастные «коричневые перчатки»!
— И вы до сих пор умалчивали о своем подвиге, хоть от вашего признания зависела судьба вашей невесты?
Тоби ошалело посмотрел на Дермота:
— Ничего не понимаю!
— Не понимаете? Ну так послушайте. Сразу же после разговора с ней, в час ночи, вы поднялись к отцу и нашли его мертвым?
— Да.
— Стало быть, если она его убила, то еще до часа? В час, сделав свое дело, она уже у себя и беседует с вами, так?
— Да.
— Она сделала свое дело и к часу вернулась домой. Зачем же она опять вышла из дому и в полвторого вернулась вся в крови?
Тоби открыл и сразу же закрыл рот.
— Что-то не сходится, знаете ли, — заметил Дермот с обманчивой мягкостью.
— Уж одно из двух. Вся эта картина, нарисованная Иветой, — ах, преступница, в половине второго, отпирающая входную дверь, крадущаяся домой, «ужасно растрепанная» и поскорей, поскорей смывающая с себя кровь, — нет, знаете ли, хорошенького понемножку. Не намекаете же вы на то, что, убив сэра Мориса Лоуза, она через полчаса с лишним совершила еще одно убийство? Ибо, вернувшись домой после смерти первой жертвы, она, вероятно, уж привела бы себя в порядок, прежде чем снова выходить из дому?
Дермот, сложа руки, небрежно сидел на краю стола.
— Вы согласны со мной, мосье Вотур? — спросил он. Елена Лоуз стряхнула с плеча удерживающую руку брата.
— Не понимаю я этих ваших тонкостей. Меня мой сын интересует, и больше ничего.
— Ну нет, — вдруг вмешалась Дженис. — Если Тоби путался с той девицей на рю де ла Арп и сделал то, в чем сам сейчас признался, так, по-моему, мы ужасно обошлись с Евой.
— Успокойся, Дженис. Ты же сама говоришь: если он это сделал…
— Мама, но он признался!
— Так уж, наверное, у него были причины! При всем моем уважении к Еве, — и я от души желаю ей выпутаться из этой истории, — меня больше беспокоит другое. Доктор Кинрос, Тоби говорит правду?
— О да, — сказал Дермот.
— Он не убивал бедного Мориса?
— Конечно, нет.
— Но кто-то убил, — заметил дядя Бен. Глаза у дяди Бена забегали.
— Да. Кто-то убил, — согласился Дермот. — Мы к этому подходим.
Во время всей сцены единственным лицом, не сказавшим ни слова, была сама Ева. Луч маяка отбрасывал на стены искаженные тени, движущиеся как в театре теней, а Ева пристально разглядывала носки своих туфель. Лишь в одном месте рассказа, как бы что-то припомнив, она сжала ручки кресла. Под глазами у нее были темные круги, а на нижней губе белая отметина от зубов. Погруженная в себя, она качала головой. Наконец она подняла глаза и встретилась со взглядом Дермота.
— Кажется, я вспомнила, — сказала она ему, откашлявшись, — то, что вы просили меня вспомнить.
— Я должен вам объяснить. И еще извиниться.
— Нет, — сказала Ева. — Нет, нет, нет! Теперь я понимаю, почему мой сегодняшний рассказ причинил мне столько неприятностей.
— Только не обрывайте вы меня, дайте спросить! — возмутилась Дженис. — Лично я ничего не понимаю. Какая же тут отгадка?
— Отгадка, — ответил Дермот, — имя убийцы.
— Ах, — пробормотал мосье Горон. Ева разглядывала императорскую табакерку, переливающуюся всеми красками на столе рядом с рукою Дермота.
— Девять дней меня преследовал кошмар, — сказала она. — Коричневые перчатки. Я ни о чем другом думать не могла. И вдруг оказывается, в них был всего лишь Тоби.
— Спасибо, — процедил сквозь зубы упомянутый джентльмен.
— Я без издевки. Я серьезно. Когда на чем-то так сосредоточишься, о других вещах забываешь, и, бывает, за что-то ручаешься головой, и совершенно напрасно. Думаешь, что это точно, что это правда, а оказывается — ничего подобного. И лишь в минуты крайней усталости, когда отключается сознание, вдруг вспоминаешь правду.
Голос Елены Лоуз поднялся до пронзительных нот.
— Ну, милая, — крикнула она, — все это очень психологично и по Фрейду, или как там еще, но все же объясните нам, бога ради, о чем вы толкуете?
— О табакерке, — ответила Ева.
— При чем она тут?
— Убийца разбил ее. Полиция сразу же собрала осколки и склеила. Знаете, я ведь в первый раз в жизни ее сейчас увидела.
— Но!… — начала Дженис в явном замешательстве.
— А вы посмотрите на табакерку, — предложил Дермот Кинрос. — Она небольшая. Два дюйма с четвертью в диаметре, согласно записи сэра Мориса. И на что она похожа, даже когда смотришь на нее вблизи? Она по форме в точности как часы. И действительно, когда сэр Морис показал ее своим, все подумали, что это часы. Верно?
— Да, — подтвердил дядя Бен, — но…
— Она ведь совершенно не похожа на табакерку?
— Не похожа.
— До убийства никто ее ни разу не показывал и не описывал Еве Нил?
— Видимо, никто.
— Тогда как же она могла на расстоянии пятидесяти футов определить, что это табакерка?
Ева зажмурилась. Мосье Горон и следователь переглянулись.
— Вот и вся отгадка, — продолжал Дермот. — И еще сила внушения.
— Сила внушения? — взвизгнула Елена.
— Убийца был очень умный человек. Он составил умнейший план убийства сэра Мориса Лоуза с Евой Нил в качестве второй жертвы, план, обеспечивающий ему железное алиби. И ему чуть было не удалось выйти сухим из воды. Хотите знать, кто этот убийца?
Дермот соскользнул с края стола. Он подошел к двери в холл и распахнул ее под пронзительным лучом маяка.
— Он настолько эгоцентричен, что, несмотря на все наши протесты, настоял на том, чтобы явиться сюда и лично дать показания. Входите, друг мой. Милости просим.
В мертвенно-белом луче все отчетливо увидели совершенно белое лицо Неда Этвуда.
Глава 20
Погожим днем ровно через неделю, уже под вечер, Дженис Лоуз высказывала свою точку зрения.
— Значит, безупречный свидетель убийства, на чьих устах лежала печать молчания, так как он не мог компрометировать даму, — сказала Дженис, — и есть убийца? Это что-то новенькое, правда?
— Нед Этвуд сам так думал, — согласился Дермот. — Он взял дело лорда Уильяма Рассела 1840 года и вывернул его наизнанку. Цель его, как я уже вам говорил, была обеспечить себе алиби в убийстве сэра Мориса. Ева должна была стать и его алиби, и свидетельницей, тем более надежной, — понимаете? — что она рассматривалась бы как свидетельница недоброжелательная.
Еву передернуло. А Дермот продолжал:
— Я потом еще объясню вам его исходный план. Но, конечно, он не мог предвидеть, что Тоби Лоуз в коричневых перчатках вдруг вляпается в это дело, обеспечив ему и свидетеля и жертву. Увидя его, Этвуд, наверное, просто глазам своим не поверил и чуть не закричал от радости. С другой стороны, он не мог предвидеть, что свалится с лестницы и у него будет сотрясение мозга, — что, в конце концов, и загубило весь план. Всех случайностей не предусмотришь.
— Дальше, — вмешалась Ева. — Все расскажите. Все, все.
Все почувствовали напряжение. Ева, Дермот, Дженис и дядя Бен сидели после чая в саду позади виллы Мирамар, в тени высоких стен и каштанов. Чай пили под деревом, листву которого уже чуть тронула желтизна. «Осень, осень, — думал Дермот Кинрос, — а завтра мне возвращаться в Лондон».
— Да, — сказал он. — Я и сам хочу вам все рассказать. Всю эту неделю Вотур, Горон и я докапывались до сути.
Глядя в тревожное лицо Евы, он клял в душе то, что ему предстояло рассказать.
— Вы молчали, как могила, — буркнул дядя Бен. И, не сразу овладев голосом, выпалил: — Одного не пойму: зачем ему было убивать Мориса?
— И я не пойму, — сказала Ева. — Зачем? Он ведь его даже не знал, правда?
— Думал, что не знает.
— Что значит — думал?
Дермот, положив ногу на ногу, откинулся в плетеном кресле. Когда он зажигал сигарету, на лице его из-за гневной сосредоточенности пролегли складки глубже обычных. Но, улыбаясь Еве, он постарался привести свое лицо в порядок.
— Я хочу, чтоб вы припомнили кое-что из того, что нам удалось выяснить. В прежние дни, когда вы еще были женой Этвуда, — он заметил, что ее покоробило, — вы ведь не были знакомы с Лоузами, верно?
— Не были.
— Но вы не раз обращали внимание на отца семейства?
— Да, верно.
— И каждый раз, видя вас с Этвудом, он пристально, как бы в недоумении, разглядывал вас обоих? Так вот. Он пытался вспомнить, где он уже видел Неда Этвуда.
Ева выпрямилась в кресле. Внезапное предчувствие, нежданная догадка мелькнула у нее в голове. Но для Дермота сейчас догадки были пройденный этап.
— И как-то, — продолжал он, — когда вы стали уже невестой Тоби Лоуза, сэр Морис принялся осторожно расспрашивать вас про Этвуда; но он запинался, кашлял, странно на вас поглядывал и вдруг оставил свои расспросы. Помните? Ну вот. А вы — вы были замужем за Этвудом. Но что вы о нем знаете? Что вам удалось о нем узнать — о его прежней жизни, семье и вообще?
Ева облизала губы.
— Ничего! Как странно, именно этим я попрекнула его в ночь… в ночь убийства.
Дермот перевел взгляд на Дженис, которая тоже открыла рот, пораженная внезапным предположением.
— Вы говорили мне, милая девушка, что у вашего отца была плохая память на лица. Но вдруг что-то подталкивало его память, и тогда он обычно вспоминал, где кого видел. Во время своей работы по тюрьмам он перевидал множество лиц. Вряд ли мы узнаем, когда именно он вспомнил, где он видел Этвуда. Но он определенно вспомнил, что «Этвуд» — самый настоящий преступник, сбежавший из Уондсвортской тюрьмы, где отбывал пятилетний срок за двоеженство.
— Двоеженство? — вскрикнула Ева.
Но спорить она не стала. Перед ее мысленным взором Нед Этвуд прошел по росистой траве с той же отчетливостью, как если б она воочию увидела его ухмылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27