Наконец в комнату вошел стюард в белом фраке, тот самый, что уронил поднос перед входом в комнату, где произошло убийство. Это был бледный и невыразительный человек со строгими манерами. Его влажные глаза смотрели испуганно. Вотрель повернулся, чтобы взглянуть на него.
– Стюард, – обратился к служащему Банколен, – это вы обнаружили убитого?
– Да, месье. Вот этот месье, – стюард нервно кивнул на Вотреля, – сказал мне, чтобы я ждал звонка из карточной комнаты около половины двенадцатого. Я принес коктейли, которые заказал месье. Я увидел… – Его лицо сморщилось, и он начал оправдываться: – Я не смог удержать поднос, месье! Правда не смог! Если вы поговорите обо мне с…
– Не волнуйтесь. Забудьте о посуде. Значит, вы услышали звонок, да? Во сколько?
– В половине двенадцатого. Это точно, потому что я внимательно следил за временем. Месье Салиньи всегда дает чаевые… щедрые чаевые…
– Где вы находились в этот момент?
– В баре, месье. Бар соединяется с курительной комнатой – дверь из нее находится рядом с карточной комнатой на той стороне, которая ближе к фасаду здания.
– А где висит шнур от звонка в карточной комнате?
– Естественно, около двери в общий холл, месье. Видите ли, снаружи от этой двери стоял мужчина – ваш детектив, месье. Я постучал, мне не ответили. Я еще подумал, что если войду, то могу кого-то смутить… Я опять постучал, на этот раз очень громко. Ответа не было! Тогда я сказал вашему детективу: „Там кто-нибудь есть? Как вы думаете, мне войти?“ Он сказал: „Что вы хотите сказать? Кто там должен быть?“ Я сказал: „Месье де Салиньи“. И он вдруг побелел как полотно. „Зайдите, – сказал он. – Заходите вы, или это сделаю я“. Я вошел… – Стюард говорил все быстрее, а глазки его забегали.– Alors , я вошел. Сначала я не заметил, что здесь что-то не так. Ваш человек заглядывал через мое плечо. Нет, сначала я не заметил… не заметил. Alors, я двинулся вперед и – mere de Dieu! едва не споткнулся об эту голову! Я закричал, бросился к двери в салон, я не смог удержать поднос! Вот и все, месье, клянусь…
Он выразительно размахивал руками. При воспоминании об увиденном взгляд у него словно остановился. Затем стюард в изнеможении прислонился спиной к двери. Мужчина тяжело дышал, словно прошел марафонскую дистанцию.
Банколен откинулся назад и устремил задумчивый взгляд в потолок. Он молчал, пощипывая бородку. Затем жестом отпустил стюарда. С глубоким вздохом, будто снова взваливал на плечи тяжелую ношу, начальник полиции обратился к Вотрелю:
– Итак, месье, продолжим. Салиньи оставил вас в курительной комнате. Когда это было?
Вотрель широко улыбнулся:
– Дорогой мой, вряд ли я смогу указать точное время каждого своего поступка сегодня. Это было незадолго до одиннадцати, возможно, без пяти минут. – Он говорил тоном мягкого увещевания, но взгляд его был твердым и бдительным. – Точнее сказать не могу. – Он пожал плечами. – Может, я ошибаюсь…
– Значит, вы сидели в курительной?
– Да. В одной из кабинок. У нас с Раулем здесь немного знакомых. Фи! Здесь собирается не самое приятное общество! – Вотрель скорчил брезгливую гримасу. – А рулетка! Видите ли, месье, это игра наудачу, чего я терпеть не могу. Она не требует усилий ума, не требует того, что Эдгар По называл „оценкой противника“. Нет уж, простите – такое не по мне. Я оставался там и чувствовал себя вполне уютно. Я читал книгу, оставленную кем-то в кабинке. Книга очень интересная, называется „Алиса в Стране чудес“.
– Милостивый боже! – в отчаянии воскликнул Банколен и ударил ладонью по столу. – Господа, это невероятно! Автор этой безумной трагикомедии написал ее, будучи в доску пьяным! Он надрывался от хохота, заставляя одного героя появиться в доме только для того, чтобы швырнуть на пол садовый совок; другого – забыть „Алису в Стране чудес“ не где-нибудь, а в казино! По его изощренной прихоти третий герой безмятежно почитывает эту парадоксальную повесть, тогда как в комнате рядом уже готовится к своему кровавому пиршеству жестокий убийца! Но нет, в этой пьесе все-таки должны присутствовать хоть какие-то признаки здравого смысла! Ведь если во всех этих инцидентах нет смысла, тогда и во всем мире его нет! – Поразительная перемена произошла в нашем славном полицейском: на мгновение его лицо осветилось победным торжеством, подобным тому, какое испытал Сатана, увидев наконец слабость в вооружении Михаила. Его очи метали стрелы. Но очень быстро лицо Банколена приобрело прежнее выражение, и он деловито продолжил: – Очень хорошо… Теперь я должен еще раз побеспокоить вас вопросом о времени, месье Вотрель. Я сверялся с показаниями часов в курительной и на лестнице. Их показания совпадают с моими… Сколько сейчас на ваших часах?
Вотрель повернул в ладони плоские серебряные часы, внимательно посмотрел на циферблат и сообщил:
– Ровно двадцать пять минут первого.
– Точно такое же время и на моих, секунда в секунду. – Банколен обернулся ко мне: – А на твоих?
– Двадцать четыре с половиной минуты.
Банколен нахмурился:
– Хорошо. Далее, месье Вотрель. Вы можете сказать, где вы находились в половине двенадцатого – в то время, когда месье де Салиньи вошел в карточную комнату?
– С погрешностью в несколько секунд могу, месье. – Вотрель помолчал, затем неожиданно разразился хохотом. – Представьте, в это время я находился в холле и разговаривал с вашим детективом. Я провел с ним около восьми минут, после чего на его глазах прошел в салон, где Луиза представила меня вам.
От плохо скрытой наглости ответа Банколен едва не потерял самообладание. Справившись с собой, он во второй раз попросил доктора Графенштайна дернуть шнур звонка.
В дверях с важным видом, потирая крупный нос, появился Франсуа.
– Да, месье, этот джентльмен стоял там со мной; – подтвердил тот. – Я занял свой пост, за пять минут до нашего знакомства, и сидел в кресле перед дверью в курительную, когда он подошел ко мне, предложил сигарету и спросил: „Вы не можете сказать мне, сколько сейчас времени? Кажется, у меня отстают часы“. – „Я знаю наверняка, месье, – ответил я, – что у меня точные часы, – сейчас половина двенадцатого. Однако мы можем сверить их с часами на лестнице“. – Франсуа перевел дыхание, бросив на нас быстрый проницательный взгляд, и продолжил: – Мы подошли к лестнице прямо напротив входа в карточную комнату. На часах было столько же, сколько у меня. Он поставил на своих часах правильное время, и мы стояли там и разговаривали…
– Следовательно, – перебил его Банколен, – вы находились прямо перед дверью из холла в карточную комнату в тот самый момент, когда месье де Салиньи вошел туда из салона?
– Да. Он стоял со мной – я имею в виду месье Вотреля – больше пяти минут, а потом прошел в салон. Я оставался у подножия лестницы…
– И все это время вы следили за этой дверью?
– Бессознательно, месье, но следил. Я стоял спиной к лестнице.
– Тогда вы уверены, что никто не входил и не выходил этим путем?
– Совершенно уверен, месье… Я стоял там, когда подошел стюард с подносом, – наверное, он уже рассказал об этом, – и был у него прямо за спиной, когда он вошел в комнату. Я увидел тело вместе с ним. Я не отходил от двери, пока вы сами не пришли с другой стороны, как вы помните. И даже после этого я не сводил с нее глаз. Никто не выходил! Это все.
Банколен подпер рукой подбородок. Во время допроса Вотрель выказывал беспокойство – постукивал моноклем по подлокотнику, раздраженно ерзал. Его глубокие морщины растягивались в злобную усмешку, обнажающую редкие зубы и заставляющую топорщиться узкие усики, длинные ноздри подергивались. В глазах сверкнуло злорадство. Что это было – реакция на скуку или облегчение? Вкрадчиво, со злорадной усмешкой, он заявил:
– Разумеется, вы вольны вообразить, что часы были подведены.
– С настенными часами ничего не было подстроено, а наручные и у меня, и у моего друга идут нормально. Это я уже проверил, – отозвался спокойно Банколен.
– В таком случае, полагаю, я свободен? Осмелюсь напомнить, мадам требуется внимание, и я буду рад отвезти ее домой…
– А где сейчас мадам?
– Думаю, в дамской гостиной, при ней служанка.
– Полагаю, – криво улыбнулся Банколен, – вы не повезете ее домой к месье де Салиньи?
Вотрель воспринял вопрос очень серьезно. Он вставил монокль в глаз и с жаром ответил:
– Нет, разумеется, нет! Я отвезу ее в гостиницу, где она останавливалась до этого, на авеню дю Буа. Если понадобится мой адрес, – он извлек портмоне, – вот моя визитная карточка. Буду рад подарить вам ее дубликат, – вежливо сказал он, – в любое время, в будущем, когда у вас снова появится желание нанести оскорбление, как вы сделали это сегодня.
Одернув костюм, он встал и выпрямился во весь свой громадный рост, надменно вздернув верхнюю губу, отчего опять стали видны его редкие зубы. Монокль в глазу торжествующе отблескивал, и весь его вид словно говорил: „Попробуйте ответить на такое!“ Это было равносильно тому, как если бы он спокойно швырнул перчатку в лицо Банколену. Я увидел, как опасно сверкнули глаза детектива. Задумчиво держа в пальцах визитную карточку, шеф полиции наморщил лоб и внимательно посмотрел на Вотреля.
– Возможно, месье будет разочарован, – с преувеличенной вежливостью ответил он. – Может быть, опыт месье не позволяет ему знать о том, что правила дуэли, к сожалению, предусматривают право противника также вооружиться шпагой? – Его спокойный, невозмутимый взгляд встретился с остекленевшим взглядом Вотреля.
Так они стояли друг против друга, разделенные столом, несколько напряженных мгновений, как будто между ними происходила молчаливая и невидимая для постороннего наблюдателя схватка. Графенштайн выронил трубку. Та не замедлила разбиться о камин. Доктор повернул голову на стук, и я увидел, как он растерянно переводит взгляд с одного на другого. Эдуар Вотрель больше ничем мне не запомнился, хотя, бог видит, у меня есть причины помнить его – хотя бы тот самый момент, когда он стоял в своем превосходно сшитом костюме, из нагрудного кармана которого аккуратно высовывался уголок белоснежного платка, а от него самого исходил аромат сиреневого лосьона. И все же, думаю, реакцией на явный намек Банколена на его причастность к убийству были подергивание его губ и подрагивание монокля. Причина тому постепенное, тяжелое осознание, что в который раз кто-то разгадал в нем труса.
Разумеется, Вотрель великолепно справился с этим ударом. Буквально через мгновение он вновь стал бесстрастным, довольным и наглым. Но от всей его внешности, от лоснящихся волос до сверкающих туфель, веяло безнадежностью человека, который не раз терпел поражение.
Вотрель нашел в себе силы рассмеяться и насмешливо произнести:
– Следовательно, вы считаете меня убийцей?
– Нет, – пожал плечами Банколен, – в настоящее время не считаю. Предположительно каждый может оказаться убийцей, но нельзя ожидать, чтобы каждый был прорицателем или колдуном… Я только задаю вопросы. – В подтверждение этого он неожиданно спросил: – Скажите, месье Вотрель, месье де Салиньи говорил по-английски?
– Рауль?! Очень любопытный вопрос. Рауль был истинным спортсменом, но и только. Он был фехтовальщиком, великолепным теннисистом – у него была подача, которую Лакост и то отражал с трудом, – и самым лучшим наездником в скачках с препятствиями. Правда, – веско добавил Вотрель, – он получил серьезную травму, упав с лошади, отчего у него очень пострадали рука и позвоночник. Ему даже пришлось обратиться к иностранному специалисту. Помните, это чуть не помешало свадьбе. Да, безусловно, он был выдающимся спортсменом. Но он редко открывал книгу. Что за чушь! Рауль говорит по-английски! Единственные английские слова, которые он знал, – это гейм и сет.
Слуга принес пальто Вотреля – длинное и темное, с большим собольим воротником и с серебряной петелькой-вешалкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Стюард, – обратился к служащему Банколен, – это вы обнаружили убитого?
– Да, месье. Вот этот месье, – стюард нервно кивнул на Вотреля, – сказал мне, чтобы я ждал звонка из карточной комнаты около половины двенадцатого. Я принес коктейли, которые заказал месье. Я увидел… – Его лицо сморщилось, и он начал оправдываться: – Я не смог удержать поднос, месье! Правда не смог! Если вы поговорите обо мне с…
– Не волнуйтесь. Забудьте о посуде. Значит, вы услышали звонок, да? Во сколько?
– В половине двенадцатого. Это точно, потому что я внимательно следил за временем. Месье Салиньи всегда дает чаевые… щедрые чаевые…
– Где вы находились в этот момент?
– В баре, месье. Бар соединяется с курительной комнатой – дверь из нее находится рядом с карточной комнатой на той стороне, которая ближе к фасаду здания.
– А где висит шнур от звонка в карточной комнате?
– Естественно, около двери в общий холл, месье. Видите ли, снаружи от этой двери стоял мужчина – ваш детектив, месье. Я постучал, мне не ответили. Я еще подумал, что если войду, то могу кого-то смутить… Я опять постучал, на этот раз очень громко. Ответа не было! Тогда я сказал вашему детективу: „Там кто-нибудь есть? Как вы думаете, мне войти?“ Он сказал: „Что вы хотите сказать? Кто там должен быть?“ Я сказал: „Месье де Салиньи“. И он вдруг побелел как полотно. „Зайдите, – сказал он. – Заходите вы, или это сделаю я“. Я вошел… – Стюард говорил все быстрее, а глазки его забегали.– Alors , я вошел. Сначала я не заметил, что здесь что-то не так. Ваш человек заглядывал через мое плечо. Нет, сначала я не заметил… не заметил. Alors, я двинулся вперед и – mere de Dieu! едва не споткнулся об эту голову! Я закричал, бросился к двери в салон, я не смог удержать поднос! Вот и все, месье, клянусь…
Он выразительно размахивал руками. При воспоминании об увиденном взгляд у него словно остановился. Затем стюард в изнеможении прислонился спиной к двери. Мужчина тяжело дышал, словно прошел марафонскую дистанцию.
Банколен откинулся назад и устремил задумчивый взгляд в потолок. Он молчал, пощипывая бородку. Затем жестом отпустил стюарда. С глубоким вздохом, будто снова взваливал на плечи тяжелую ношу, начальник полиции обратился к Вотрелю:
– Итак, месье, продолжим. Салиньи оставил вас в курительной комнате. Когда это было?
Вотрель широко улыбнулся:
– Дорогой мой, вряд ли я смогу указать точное время каждого своего поступка сегодня. Это было незадолго до одиннадцати, возможно, без пяти минут. – Он говорил тоном мягкого увещевания, но взгляд его был твердым и бдительным. – Точнее сказать не могу. – Он пожал плечами. – Может, я ошибаюсь…
– Значит, вы сидели в курительной?
– Да. В одной из кабинок. У нас с Раулем здесь немного знакомых. Фи! Здесь собирается не самое приятное общество! – Вотрель скорчил брезгливую гримасу. – А рулетка! Видите ли, месье, это игра наудачу, чего я терпеть не могу. Она не требует усилий ума, не требует того, что Эдгар По называл „оценкой противника“. Нет уж, простите – такое не по мне. Я оставался там и чувствовал себя вполне уютно. Я читал книгу, оставленную кем-то в кабинке. Книга очень интересная, называется „Алиса в Стране чудес“.
– Милостивый боже! – в отчаянии воскликнул Банколен и ударил ладонью по столу. – Господа, это невероятно! Автор этой безумной трагикомедии написал ее, будучи в доску пьяным! Он надрывался от хохота, заставляя одного героя появиться в доме только для того, чтобы швырнуть на пол садовый совок; другого – забыть „Алису в Стране чудес“ не где-нибудь, а в казино! По его изощренной прихоти третий герой безмятежно почитывает эту парадоксальную повесть, тогда как в комнате рядом уже готовится к своему кровавому пиршеству жестокий убийца! Но нет, в этой пьесе все-таки должны присутствовать хоть какие-то признаки здравого смысла! Ведь если во всех этих инцидентах нет смысла, тогда и во всем мире его нет! – Поразительная перемена произошла в нашем славном полицейском: на мгновение его лицо осветилось победным торжеством, подобным тому, какое испытал Сатана, увидев наконец слабость в вооружении Михаила. Его очи метали стрелы. Но очень быстро лицо Банколена приобрело прежнее выражение, и он деловито продолжил: – Очень хорошо… Теперь я должен еще раз побеспокоить вас вопросом о времени, месье Вотрель. Я сверялся с показаниями часов в курительной и на лестнице. Их показания совпадают с моими… Сколько сейчас на ваших часах?
Вотрель повернул в ладони плоские серебряные часы, внимательно посмотрел на циферблат и сообщил:
– Ровно двадцать пять минут первого.
– Точно такое же время и на моих, секунда в секунду. – Банколен обернулся ко мне: – А на твоих?
– Двадцать четыре с половиной минуты.
Банколен нахмурился:
– Хорошо. Далее, месье Вотрель. Вы можете сказать, где вы находились в половине двенадцатого – в то время, когда месье де Салиньи вошел в карточную комнату?
– С погрешностью в несколько секунд могу, месье. – Вотрель помолчал, затем неожиданно разразился хохотом. – Представьте, в это время я находился в холле и разговаривал с вашим детективом. Я провел с ним около восьми минут, после чего на его глазах прошел в салон, где Луиза представила меня вам.
От плохо скрытой наглости ответа Банколен едва не потерял самообладание. Справившись с собой, он во второй раз попросил доктора Графенштайна дернуть шнур звонка.
В дверях с важным видом, потирая крупный нос, появился Франсуа.
– Да, месье, этот джентльмен стоял там со мной; – подтвердил тот. – Я занял свой пост, за пять минут до нашего знакомства, и сидел в кресле перед дверью в курительную, когда он подошел ко мне, предложил сигарету и спросил: „Вы не можете сказать мне, сколько сейчас времени? Кажется, у меня отстают часы“. – „Я знаю наверняка, месье, – ответил я, – что у меня точные часы, – сейчас половина двенадцатого. Однако мы можем сверить их с часами на лестнице“. – Франсуа перевел дыхание, бросив на нас быстрый проницательный взгляд, и продолжил: – Мы подошли к лестнице прямо напротив входа в карточную комнату. На часах было столько же, сколько у меня. Он поставил на своих часах правильное время, и мы стояли там и разговаривали…
– Следовательно, – перебил его Банколен, – вы находились прямо перед дверью из холла в карточную комнату в тот самый момент, когда месье де Салиньи вошел туда из салона?
– Да. Он стоял со мной – я имею в виду месье Вотреля – больше пяти минут, а потом прошел в салон. Я оставался у подножия лестницы…
– И все это время вы следили за этой дверью?
– Бессознательно, месье, но следил. Я стоял спиной к лестнице.
– Тогда вы уверены, что никто не входил и не выходил этим путем?
– Совершенно уверен, месье… Я стоял там, когда подошел стюард с подносом, – наверное, он уже рассказал об этом, – и был у него прямо за спиной, когда он вошел в комнату. Я увидел тело вместе с ним. Я не отходил от двери, пока вы сами не пришли с другой стороны, как вы помните. И даже после этого я не сводил с нее глаз. Никто не выходил! Это все.
Банколен подпер рукой подбородок. Во время допроса Вотрель выказывал беспокойство – постукивал моноклем по подлокотнику, раздраженно ерзал. Его глубокие морщины растягивались в злобную усмешку, обнажающую редкие зубы и заставляющую топорщиться узкие усики, длинные ноздри подергивались. В глазах сверкнуло злорадство. Что это было – реакция на скуку или облегчение? Вкрадчиво, со злорадной усмешкой, он заявил:
– Разумеется, вы вольны вообразить, что часы были подведены.
– С настенными часами ничего не было подстроено, а наручные и у меня, и у моего друга идут нормально. Это я уже проверил, – отозвался спокойно Банколен.
– В таком случае, полагаю, я свободен? Осмелюсь напомнить, мадам требуется внимание, и я буду рад отвезти ее домой…
– А где сейчас мадам?
– Думаю, в дамской гостиной, при ней служанка.
– Полагаю, – криво улыбнулся Банколен, – вы не повезете ее домой к месье де Салиньи?
Вотрель воспринял вопрос очень серьезно. Он вставил монокль в глаз и с жаром ответил:
– Нет, разумеется, нет! Я отвезу ее в гостиницу, где она останавливалась до этого, на авеню дю Буа. Если понадобится мой адрес, – он извлек портмоне, – вот моя визитная карточка. Буду рад подарить вам ее дубликат, – вежливо сказал он, – в любое время, в будущем, когда у вас снова появится желание нанести оскорбление, как вы сделали это сегодня.
Одернув костюм, он встал и выпрямился во весь свой громадный рост, надменно вздернув верхнюю губу, отчего опять стали видны его редкие зубы. Монокль в глазу торжествующе отблескивал, и весь его вид словно говорил: „Попробуйте ответить на такое!“ Это было равносильно тому, как если бы он спокойно швырнул перчатку в лицо Банколену. Я увидел, как опасно сверкнули глаза детектива. Задумчиво держа в пальцах визитную карточку, шеф полиции наморщил лоб и внимательно посмотрел на Вотреля.
– Возможно, месье будет разочарован, – с преувеличенной вежливостью ответил он. – Может быть, опыт месье не позволяет ему знать о том, что правила дуэли, к сожалению, предусматривают право противника также вооружиться шпагой? – Его спокойный, невозмутимый взгляд встретился с остекленевшим взглядом Вотреля.
Так они стояли друг против друга, разделенные столом, несколько напряженных мгновений, как будто между ними происходила молчаливая и невидимая для постороннего наблюдателя схватка. Графенштайн выронил трубку. Та не замедлила разбиться о камин. Доктор повернул голову на стук, и я увидел, как он растерянно переводит взгляд с одного на другого. Эдуар Вотрель больше ничем мне не запомнился, хотя, бог видит, у меня есть причины помнить его – хотя бы тот самый момент, когда он стоял в своем превосходно сшитом костюме, из нагрудного кармана которого аккуратно высовывался уголок белоснежного платка, а от него самого исходил аромат сиреневого лосьона. И все же, думаю, реакцией на явный намек Банколена на его причастность к убийству были подергивание его губ и подрагивание монокля. Причина тому постепенное, тяжелое осознание, что в который раз кто-то разгадал в нем труса.
Разумеется, Вотрель великолепно справился с этим ударом. Буквально через мгновение он вновь стал бесстрастным, довольным и наглым. Но от всей его внешности, от лоснящихся волос до сверкающих туфель, веяло безнадежностью человека, который не раз терпел поражение.
Вотрель нашел в себе силы рассмеяться и насмешливо произнести:
– Следовательно, вы считаете меня убийцей?
– Нет, – пожал плечами Банколен, – в настоящее время не считаю. Предположительно каждый может оказаться убийцей, но нельзя ожидать, чтобы каждый был прорицателем или колдуном… Я только задаю вопросы. – В подтверждение этого он неожиданно спросил: – Скажите, месье Вотрель, месье де Салиньи говорил по-английски?
– Рауль?! Очень любопытный вопрос. Рауль был истинным спортсменом, но и только. Он был фехтовальщиком, великолепным теннисистом – у него была подача, которую Лакост и то отражал с трудом, – и самым лучшим наездником в скачках с препятствиями. Правда, – веско добавил Вотрель, – он получил серьезную травму, упав с лошади, отчего у него очень пострадали рука и позвоночник. Ему даже пришлось обратиться к иностранному специалисту. Помните, это чуть не помешало свадьбе. Да, безусловно, он был выдающимся спортсменом. Но он редко открывал книгу. Что за чушь! Рауль говорит по-английски! Единственные английские слова, которые он знал, – это гейм и сет.
Слуга принес пальто Вотреля – длинное и темное, с большим собольим воротником и с серебряной петелькой-вешалкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32