Под разными предлогами то Флавия, то Аргайл вскакивали с места, бежали в тамбур и, высунув голову в дверь, пристально всматривались в лица людей, толпившихся на перроне. Их беспрестанное ерзанье и беготня вызвали недовольство соседей, но парочке было не до них. У обоих вырвался протяжный вздох облегчения, когда поезд, лязгнув колодками, начал медленными толчками двигаться вперед.
— Ну, что теперь будем делать? — спросил Аргайл, как только поезд набрал скорость и бесцветные окраины северного Парижа скрылись из глаз.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. Я уже умираю от голода.
Они встали и под неодобрительными взглядами соседей направились в вагон-ресторан, торопясь занять свободные места. Аргайл уже смирился с неизбежными неприятностями и решил кутнуть на полную катушку. В сравнении с тем, что ему пришлось пережить за последние несколько дней, грубые банковские послания с требованием уплатить долг и объяснения с хамоватым менеджером банка казались сущей мелочью.
Для начала Джонатан заказал два коктейля с шампанским. Им повезло: Флавия украла билеты в вагон первого класса.
Подкрепившись, Флавия рассказала о результатах похода в архив еврейского центра.
— Ты уверена, что Ричардс живет по указанному адресу?
— Нет, конечно: этой карточке уже лет сорок. К тому же нет никакой гарантии, что Ричардс еще жив. Но сорок лет назад он жил в графстве Глостершир.
Они помолчали, уткнувшись в тарелки.
— У тебя правда осталось только семь франков? — спросила немного погодя Флавия. — А у меня двадцать. Плюс те двести, что я…
— В Лондоне мы сможем отлично поразвлечься на эти деньги. Что ты предпочитаешь: поездку на автобусе или стакан воды?
Она молчала, задумчиво глядя в окно.
— Флавия! Флавия!
— Хм-м, извини. Что ты сказал?
— Ничего. Пустой треп. О чем ты задумалась?
— О Жанэ. Он был так дружен с Боттандо. Почему он вдруг начал ставить нам палки в колеса? Ладно, в конце концов, это не моя вина. А как твои успехи?
— Мои? — небрежно переспросил Аргайл. — Да как тебе сказать… Я всего лишь совершил огромный прорыв в нашем расследовании — вывел Рукселя на чистую воду. Я поймал его на лжи. Не знаю, насколько это серьезно…
Своим самодовольным видом он заработал испепеляющий взгляд.
— Полдня я читал старые газеты — за сорок пятый и сорок шестой годы.
— Искал информацию о Гартунге?
— Ну разумеется. Газеты очень подробно освещали его возвращение, арест и самоубийство. Сейчас об этом забыли, но тогда событие всколыхнуло всю страну. Кстати, занятное чтение, я не мог оторваться. Но главное в другом: из газет я уяснил одну вещь, которую в принципе мы уже знали.
— И что же это? — Флавия подобралась, ожидая ответа.
— А то, что в начале своей карьеры Руксель работал в комиссии, занимавшейся военными преступниками.
— Я знаю. Он сам говорил тебе об этом.
— Да, за исключением одной маленькой подробности: оказывается, в его обязанности входил сбор доказательств для обвинения.
— В том числе по делу Гартунга?
— В первую очередь. Руксель последний видел Гартунга живым. Так пишут газеты. Вечером Руксель допрашивал его в камере, а ночью Гартунг повесился. Почему-то этот факт выпал из его памяти. «Я слышал об этом», — сказал он мне. Я уверен: он знает об этом деле гораздо больше, чем говорит.
— Возможно, ему неприятно вспоминать о войне.
— Почему? Он не совершил ничего постыдного. Никогда не состоял на службе у фашистов. Что ему скрывать?
Флавия отодвинула тарелку, почувствовав внезапную усталость: слишком много на нее навалилось за один день. Сейчас, когда они были на полпути к спасению или хотя бы к передышке, силы оставили ее. Отрицательно мотнув головой на предложение Джонатана заказать кофе, она сказала, что идет в купе спать.
— Все, больше ни о чем меня не спрашивай. Я хочу хотя бы несколько часов не думать об этом деле. Быть может, ответ ждет нас в Глостершире.
ГЛАВА 15
Всю дорогу она проспала как младенец. В Кале Джонатан растолкал ее и поволок, полусонную, на пароход. Там она снова провалилась в сон и пробудилась только в Англии. Таможенники и сотрудники иммиграционной службы были восхитительно небрежны в отношении своих обязанностей и равнодушно пропускали пассажиров, волной схлынувших с парохода, едва заглядывая в их паспорта и уж никак не сверяя их лица с фотографиями. Одно из двух: либо преследователь Флавии с Аргайлом не был полицейским, либо официальный канал связи снова заилился.
— Хорошо поспала? — спросил Аргайл, бережно разбудив Флавию в шесть часов утра.
Она осторожно приоткрыла один глаз и осмотрелась, пытаясь вспомнить, что с ней произошло за последнее время.
— Да, хорошо, только мало. А сколько времени?
— Еще совсем рано. Но поскольку через двадцать минут мы прибываем на вокзал Виктория, я решил тебя разбудить. Нам нужно обсудить, как быть дальше.
— Это твоя страна. Что ты порекомендуешь?
— Нам нужны средство передвижения и деньги. Лично мне хотелось бы еще увидеть ласковое лицо и услышать слова поддержки.
Флавия испуганно посмотрела на него:
— Надеюсь, ты не собираешься навестить свою маму?
— А? Нет. Я подумал — мы могли бы заглянуть к Бирнесу. Может, он не откажется дать нам взаймы. Не хочу, чтобы ты бродила по лондонским улицам, как какой-нибудь Оливер Твист, и добывала нам на пропитание воровством.
— Я согласна. Сомневаюсь, чтобы он приходил в галерею в шесть утра, но, если хочешь, можем проверить.
— Он вообще никогда не сидит по утрам в галерее, он же не продавец. Я думаю, нам лучше взять такси и навестить его дома. Надо только вспомнить, где он живет.
Поменять оставшиеся у них мятые бумажки на английскую валюту оказалось непросто: вокзал Виктория пропускает через себя тридцать тысяч пассажиров в день, однако не видит причин особенно напрягаться, чтобы помочь им в обмене денег. Тем не менее, приложив определенные усилия, Аргайл с Флавией все-таки справились с этой задачей и побрели на стоянку такси.
По счастью, учитывая ранний час, им не достался тот жизнерадостный общительный таксист, о которых так много пишут в путеводителях. Водитель был скуп на слова и фактически не произнес ни слова, пока они ехали по Парк-лейн, затем вниз по Бэйзуотер-роуд, мимо Ноттинг-Хилла и элегантного белого Холланд-Парка, и так же молча высадил их.
— Хм, похоже, в Лондоне торговля картинами — куда более рентабельное дело, чем в Риме, — заметила Флавия, когда они подошли к дому, который Джонатан по смутным воспоминаниям опознал как жилище Бирнеса. — Посмотри, у него сарай больше, чем вся наша квартира.
— Вот тебе еще один довод в пользу того, чтобы съехать с нее.
— Не сейчас, Джонатан.
— Понятно. Я всегда удивлялся, как Бирнес умудряется зарабатывать на картинах столько денег. Должно быть, он просто-напросто разбирается в живописи лучше меня.
— Не терзай себя такими мыслями.
Одним из несомненных завоеваний успешного бизнесмена на закате его дней является то, что большую часть работы он может спокойно переложить на плечи подчиненных и, как следствие, позволить себе не вскакивать на рассвете, чтобы заработать на кусок хлеба. В то время как все население страны на бегу опрокидывает в рот чашку кофе, он безмятежно нежится в постели. Когда все несутся к ближайшей станции метро, он шлепает на кухню, усаживается за стол и с удовольствием завтракает. Когда они лихорадочно погружаются в работу, он неспешно разворачивает газету и просматривает колонку читательских писем.
Появление у дверей его дома непрезентабельного вида бродяг никак не может вызвать у него удовольствия, тем более ранним утром. Еще меньше радости оно доставляет его жене. Супруга Бирнеса буквально заморозила Флавию взглядом, когда после упорных звонков наконец отворила ей дверь. Вид у гостей был и впрямь подозрительный, хотя самим им казалось, что они выглядят достаточно благонадежно. Они надеялись, что их честные открытые лица немедленно завоюют доверие хозяйки, однако леди Бирнес увидела перед собой только грязных помятых скитальцев. Более того, у них был какой-то вороватый взгляд, а молодая женщина, которая, возможно, могла произвести благоприятное впечатление, если бы удосужилась причесаться, помыться и переодеться в чистое, смотрела на нее бессмысленным блуждающим взглядом. Леди Бирнес, добропорядочная жена и хозяйка, горько оплакивала падение морали в английском обществе, и этот блуждающий взгляд ассоциировался у нее с наркотиками, если не с чем-нибудь похуже. И кем бы ни были ранние визитеры, вид их наводил на мысль, что они собираются попросить денег. В этом она, бесспорно, не ошиблась.
— Здравствуйте, — сказал Аргайл таким тоном, словно они были желанными гостями, приглашенными на чай. — А вы, должно быть, леди Бирнес.
Запахнув халат поплотнее на случай внезапного нападения, супруга Эдварда Бирнеса осторожно признала, что он угадал.
— Мы не знакомы, — продолжил Аргайл, констатируя факт, совершенно очевидный для обоих. — Я работал у вашего мужа примерно год назад.
— В самом деле? — холодно осведомилась леди Бирнес. Даже будь Аргайл доброй волшебницей и крестной матерью ее мужа, это нисколько не оправдывало его появления в столь ранний час.
— Он дома?
— Конечно, он дома. А где еще ему быть в такое время?
— Да, наверное, мы пришли рановато, — признал Джонатан, — и я знаю: он любит поспать, но мы все же хотели бы повидаться с ним. Кстати, это Флавия ди Стефано, она работает в римской полиции, в управлении по борьбе с преступлениями в сфере искусства. Однажды она чуть не арестовала вашего мужа.
Едва ли после этой фразы леди Бирнес могла сменить ледяной тон на радушное объятие, но Аргайл стоял с таким видом, словно ждал, что уж теперь-то их примут как дорогих гостей. Элизабет Бирнес, будучи хорошо воспитанной леди, отступила на шаг и сказала:
— Вам лучше подождать в доме. Я пойду разбужу Эдварда.
В доме царила мирная тишина. Леди Бирнес провела бродяжек в небольшую гостиную с бархатными шторами и диванами, обитыми ситцем. Громко тикали часы. Бледное утреннее солнце ровно светило сквозь балконные окна, на стенах надежно висели картины, и статуэтки так же твердо стояли на отведенных им местах. Воздух в комнате был напоен благоуханием цветов и ароматической смеси сушеных трав и лепестков. Флавия переглянулась с Аргайлом: после всего, что им пришлось пережить, это место казалось воплощением безопасности и комфорта.
— Господи, на кого вы похожи, — услышали они тихий добродушный голос, в котором, однако, угадывались сардонические нотки.
Сэр Эдвард Бирнес, облаченный в шелковый халат, широко зевнул и помотал головой, словно избавляясь от наваждения.
— Привет, — ответил Аргайл. — Держу пари, вы не ожидали нас здесь увидеть.
— Действительно, не ожидал. Держу пари: у вас наготове весьма занимательное объяснение. Могу я предложить вам кофе?
Вот за что Аргайл особенно любил Бирнеса. За его невозмутимость. В какие бы обстоятельства он ни попадал, он ни разу и глазом не моргнул. Бровью не повел.
Молодые люди последовали за хозяином на: кухню, где обнаружилось его слабое место. Он мог отлично разбираться в искусстве и заключать сложные многоходовые сделки, но в быту неожиданно проявил полную беспомощность.
После того как Бирнес в замешательстве постоял возле кофеварки, пытаясь угадать, как она работает, и покружил по кухне, недоумевая, куда жена могла поставить молоко (Джонатан предположил, что в холодильник), и спросил, устроит ли их в качестве подсластителя сахарная глазурь, Флавия приняла командование на себя. Вообще-то она терпеть не могла, когда мужчины проявляли подобную беспомощность в домашних делах, и при других обстоятельствах безжалостно наблюдала бы за мучениями неумехи, но сейчас она слишком устала, чтобы заниматься перевоспитанием Бирнеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Ну, что теперь будем делать? — спросил Аргайл, как только поезд набрал скорость и бесцветные окраины северного Парижа скрылись из глаз.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. Я уже умираю от голода.
Они встали и под неодобрительными взглядами соседей направились в вагон-ресторан, торопясь занять свободные места. Аргайл уже смирился с неизбежными неприятностями и решил кутнуть на полную катушку. В сравнении с тем, что ему пришлось пережить за последние несколько дней, грубые банковские послания с требованием уплатить долг и объяснения с хамоватым менеджером банка казались сущей мелочью.
Для начала Джонатан заказал два коктейля с шампанским. Им повезло: Флавия украла билеты в вагон первого класса.
Подкрепившись, Флавия рассказала о результатах похода в архив еврейского центра.
— Ты уверена, что Ричардс живет по указанному адресу?
— Нет, конечно: этой карточке уже лет сорок. К тому же нет никакой гарантии, что Ричардс еще жив. Но сорок лет назад он жил в графстве Глостершир.
Они помолчали, уткнувшись в тарелки.
— У тебя правда осталось только семь франков? — спросила немного погодя Флавия. — А у меня двадцать. Плюс те двести, что я…
— В Лондоне мы сможем отлично поразвлечься на эти деньги. Что ты предпочитаешь: поездку на автобусе или стакан воды?
Она молчала, задумчиво глядя в окно.
— Флавия! Флавия!
— Хм-м, извини. Что ты сказал?
— Ничего. Пустой треп. О чем ты задумалась?
— О Жанэ. Он был так дружен с Боттандо. Почему он вдруг начал ставить нам палки в колеса? Ладно, в конце концов, это не моя вина. А как твои успехи?
— Мои? — небрежно переспросил Аргайл. — Да как тебе сказать… Я всего лишь совершил огромный прорыв в нашем расследовании — вывел Рукселя на чистую воду. Я поймал его на лжи. Не знаю, насколько это серьезно…
Своим самодовольным видом он заработал испепеляющий взгляд.
— Полдня я читал старые газеты — за сорок пятый и сорок шестой годы.
— Искал информацию о Гартунге?
— Ну разумеется. Газеты очень подробно освещали его возвращение, арест и самоубийство. Сейчас об этом забыли, но тогда событие всколыхнуло всю страну. Кстати, занятное чтение, я не мог оторваться. Но главное в другом: из газет я уяснил одну вещь, которую в принципе мы уже знали.
— И что же это? — Флавия подобралась, ожидая ответа.
— А то, что в начале своей карьеры Руксель работал в комиссии, занимавшейся военными преступниками.
— Я знаю. Он сам говорил тебе об этом.
— Да, за исключением одной маленькой подробности: оказывается, в его обязанности входил сбор доказательств для обвинения.
— В том числе по делу Гартунга?
— В первую очередь. Руксель последний видел Гартунга живым. Так пишут газеты. Вечером Руксель допрашивал его в камере, а ночью Гартунг повесился. Почему-то этот факт выпал из его памяти. «Я слышал об этом», — сказал он мне. Я уверен: он знает об этом деле гораздо больше, чем говорит.
— Возможно, ему неприятно вспоминать о войне.
— Почему? Он не совершил ничего постыдного. Никогда не состоял на службе у фашистов. Что ему скрывать?
Флавия отодвинула тарелку, почувствовав внезапную усталость: слишком много на нее навалилось за один день. Сейчас, когда они были на полпути к спасению или хотя бы к передышке, силы оставили ее. Отрицательно мотнув головой на предложение Джонатана заказать кофе, она сказала, что идет в купе спать.
— Все, больше ни о чем меня не спрашивай. Я хочу хотя бы несколько часов не думать об этом деле. Быть может, ответ ждет нас в Глостершире.
ГЛАВА 15
Всю дорогу она проспала как младенец. В Кале Джонатан растолкал ее и поволок, полусонную, на пароход. Там она снова провалилась в сон и пробудилась только в Англии. Таможенники и сотрудники иммиграционной службы были восхитительно небрежны в отношении своих обязанностей и равнодушно пропускали пассажиров, волной схлынувших с парохода, едва заглядывая в их паспорта и уж никак не сверяя их лица с фотографиями. Одно из двух: либо преследователь Флавии с Аргайлом не был полицейским, либо официальный канал связи снова заилился.
— Хорошо поспала? — спросил Аргайл, бережно разбудив Флавию в шесть часов утра.
Она осторожно приоткрыла один глаз и осмотрелась, пытаясь вспомнить, что с ней произошло за последнее время.
— Да, хорошо, только мало. А сколько времени?
— Еще совсем рано. Но поскольку через двадцать минут мы прибываем на вокзал Виктория, я решил тебя разбудить. Нам нужно обсудить, как быть дальше.
— Это твоя страна. Что ты порекомендуешь?
— Нам нужны средство передвижения и деньги. Лично мне хотелось бы еще увидеть ласковое лицо и услышать слова поддержки.
Флавия испуганно посмотрела на него:
— Надеюсь, ты не собираешься навестить свою маму?
— А? Нет. Я подумал — мы могли бы заглянуть к Бирнесу. Может, он не откажется дать нам взаймы. Не хочу, чтобы ты бродила по лондонским улицам, как какой-нибудь Оливер Твист, и добывала нам на пропитание воровством.
— Я согласна. Сомневаюсь, чтобы он приходил в галерею в шесть утра, но, если хочешь, можем проверить.
— Он вообще никогда не сидит по утрам в галерее, он же не продавец. Я думаю, нам лучше взять такси и навестить его дома. Надо только вспомнить, где он живет.
Поменять оставшиеся у них мятые бумажки на английскую валюту оказалось непросто: вокзал Виктория пропускает через себя тридцать тысяч пассажиров в день, однако не видит причин особенно напрягаться, чтобы помочь им в обмене денег. Тем не менее, приложив определенные усилия, Аргайл с Флавией все-таки справились с этой задачей и побрели на стоянку такси.
По счастью, учитывая ранний час, им не достался тот жизнерадостный общительный таксист, о которых так много пишут в путеводителях. Водитель был скуп на слова и фактически не произнес ни слова, пока они ехали по Парк-лейн, затем вниз по Бэйзуотер-роуд, мимо Ноттинг-Хилла и элегантного белого Холланд-Парка, и так же молча высадил их.
— Хм, похоже, в Лондоне торговля картинами — куда более рентабельное дело, чем в Риме, — заметила Флавия, когда они подошли к дому, который Джонатан по смутным воспоминаниям опознал как жилище Бирнеса. — Посмотри, у него сарай больше, чем вся наша квартира.
— Вот тебе еще один довод в пользу того, чтобы съехать с нее.
— Не сейчас, Джонатан.
— Понятно. Я всегда удивлялся, как Бирнес умудряется зарабатывать на картинах столько денег. Должно быть, он просто-напросто разбирается в живописи лучше меня.
— Не терзай себя такими мыслями.
Одним из несомненных завоеваний успешного бизнесмена на закате его дней является то, что большую часть работы он может спокойно переложить на плечи подчиненных и, как следствие, позволить себе не вскакивать на рассвете, чтобы заработать на кусок хлеба. В то время как все население страны на бегу опрокидывает в рот чашку кофе, он безмятежно нежится в постели. Когда все несутся к ближайшей станции метро, он шлепает на кухню, усаживается за стол и с удовольствием завтракает. Когда они лихорадочно погружаются в работу, он неспешно разворачивает газету и просматривает колонку читательских писем.
Появление у дверей его дома непрезентабельного вида бродяг никак не может вызвать у него удовольствия, тем более ранним утром. Еще меньше радости оно доставляет его жене. Супруга Бирнеса буквально заморозила Флавию взглядом, когда после упорных звонков наконец отворила ей дверь. Вид у гостей был и впрямь подозрительный, хотя самим им казалось, что они выглядят достаточно благонадежно. Они надеялись, что их честные открытые лица немедленно завоюют доверие хозяйки, однако леди Бирнес увидела перед собой только грязных помятых скитальцев. Более того, у них был какой-то вороватый взгляд, а молодая женщина, которая, возможно, могла произвести благоприятное впечатление, если бы удосужилась причесаться, помыться и переодеться в чистое, смотрела на нее бессмысленным блуждающим взглядом. Леди Бирнес, добропорядочная жена и хозяйка, горько оплакивала падение морали в английском обществе, и этот блуждающий взгляд ассоциировался у нее с наркотиками, если не с чем-нибудь похуже. И кем бы ни были ранние визитеры, вид их наводил на мысль, что они собираются попросить денег. В этом она, бесспорно, не ошиблась.
— Здравствуйте, — сказал Аргайл таким тоном, словно они были желанными гостями, приглашенными на чай. — А вы, должно быть, леди Бирнес.
Запахнув халат поплотнее на случай внезапного нападения, супруга Эдварда Бирнеса осторожно признала, что он угадал.
— Мы не знакомы, — продолжил Аргайл, констатируя факт, совершенно очевидный для обоих. — Я работал у вашего мужа примерно год назад.
— В самом деле? — холодно осведомилась леди Бирнес. Даже будь Аргайл доброй волшебницей и крестной матерью ее мужа, это нисколько не оправдывало его появления в столь ранний час.
— Он дома?
— Конечно, он дома. А где еще ему быть в такое время?
— Да, наверное, мы пришли рановато, — признал Джонатан, — и я знаю: он любит поспать, но мы все же хотели бы повидаться с ним. Кстати, это Флавия ди Стефано, она работает в римской полиции, в управлении по борьбе с преступлениями в сфере искусства. Однажды она чуть не арестовала вашего мужа.
Едва ли после этой фразы леди Бирнес могла сменить ледяной тон на радушное объятие, но Аргайл стоял с таким видом, словно ждал, что уж теперь-то их примут как дорогих гостей. Элизабет Бирнес, будучи хорошо воспитанной леди, отступила на шаг и сказала:
— Вам лучше подождать в доме. Я пойду разбужу Эдварда.
В доме царила мирная тишина. Леди Бирнес провела бродяжек в небольшую гостиную с бархатными шторами и диванами, обитыми ситцем. Громко тикали часы. Бледное утреннее солнце ровно светило сквозь балконные окна, на стенах надежно висели картины, и статуэтки так же твердо стояли на отведенных им местах. Воздух в комнате был напоен благоуханием цветов и ароматической смеси сушеных трав и лепестков. Флавия переглянулась с Аргайлом: после всего, что им пришлось пережить, это место казалось воплощением безопасности и комфорта.
— Господи, на кого вы похожи, — услышали они тихий добродушный голос, в котором, однако, угадывались сардонические нотки.
Сэр Эдвард Бирнес, облаченный в шелковый халат, широко зевнул и помотал головой, словно избавляясь от наваждения.
— Привет, — ответил Аргайл. — Держу пари, вы не ожидали нас здесь увидеть.
— Действительно, не ожидал. Держу пари: у вас наготове весьма занимательное объяснение. Могу я предложить вам кофе?
Вот за что Аргайл особенно любил Бирнеса. За его невозмутимость. В какие бы обстоятельства он ни попадал, он ни разу и глазом не моргнул. Бровью не повел.
Молодые люди последовали за хозяином на: кухню, где обнаружилось его слабое место. Он мог отлично разбираться в искусстве и заключать сложные многоходовые сделки, но в быту неожиданно проявил полную беспомощность.
После того как Бирнес в замешательстве постоял возле кофеварки, пытаясь угадать, как она работает, и покружил по кухне, недоумевая, куда жена могла поставить молоко (Джонатан предположил, что в холодильник), и спросил, устроит ли их в качестве подсластителя сахарная глазурь, Флавия приняла командование на себя. Вообще-то она терпеть не могла, когда мужчины проявляли подобную беспомощность в домашних делах, и при других обстоятельствах безжалостно наблюдала бы за мучениями неумехи, но сейчас она слишком устала, чтобы заниматься перевоспитанием Бирнеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39