Шатл не стал брыкаться, когда навалились на ноги и начали их вязать. А на кой? Можно долягаться до нового укола. А так наклевывается дельная мысль. Только бы его на пять секунд оставили одного.
С каким же нетерпением Шатл дожидался, когда тележное бренчание закатится в коридор. Не в силах дотерпеть, он даже попробовал, напрягши спину, чуть дернуться вверх. Так и есть! Эти звонари не дотумкали до простецкой вещи – зубное кресло гнется на шарнирах под коленями и у пояса. А над башкой болтается зубная сверлилка на шнуре.
Ну вот, один! Шатл, как на станке для накачки пресса, вырвал свой торс наверх. Звякнули сочленения – кресла, верхняя часть складной зубодерной мебели поддалась напору тела. Бликанул по глазам металл, стукнул по подбородку зажим для буров, и Шатл жадно, как дикарь в мясо, вцепился зубами в матерчатую оплетку шнура.
Уф! Дошедший до пика подъема отгиб кресла завалился назад, но не вернулся в полную горизонталь, а замер на полпути. А Шатлу было по рогам, горизонталь или полуподъем, главное – шнур захвачен, а Вензелевы бакланы примотали к лежаку руки и ноги, но никак не шею.
Это Шатл помнил еще по школьным посещениям зубодерен, куда в обязаловку раз в году таскали весь класс: шнур у бормашины длиннющий, вытягивается, как пылесосный шнур, а отпустишь – сам наматывается на барабан, что скрыт под кожухом.
И вот Шатл начал свое последнее спортивное шоу. Подбородок резко вниз и вправо, лобешник резко вперед и влево. Опаньки! Шнур галстуком лег на горло. Теперь затылок резко назад, и готово, петля захлестнулась на шее. Нет, Шатл не отпустит шнур, мертвой хваткой держит, почище, чем питбуль. Клещами зубы не разожмешь.
И в глазах засверкал золотой дождь на фоне тающих во мраке декораций. Самая пора побеспокоиться о душе. Что ж, поможем душе покинуть бренный окорок – откинемся и, насколько путы позволяют, стечем вниз по креслу…
* * *
Тарзана пробило на чих. Он уже засморкал весь платок, закинул мокрую тряпицу за шкафы и сморкался в бумагу. Бумагу он выгребал из выдвинутого ящика стола. Прежде всматривался в нее, сдвигая брови, потом заливал соплями, комкал и так же швырял за шкафы.
– У матери тоже аллергия. Только на шерсть, – откуда-то из-за шкафов подал голос Куркуль.
– У чьей матери?
– У моей.
– Й чего?
– Ничего.
– А фиг ли гонишь? Ищи давай! – Ох как злился Тарзан, но ничего не мог поделать. Нос пылал, как перечница.
Всполошенная пыль поднималась с поносно-желтых шкафов картотеки, стряхивалась с доставаемых карточек, выбивалась из задетых занавесок. Пыль возносилась и порхала, порхала, порхала, доводя аллергика Тарзана до чумового каления. А Куркуль все не мог отыскать по бумажке с подсказкой нужные документы. Тарзан же не мог ничем пособить, потому что вокруг Куркуля пыль прям-таки клубилась.
– Во, на букву «эр»! Пошли ящики на «эр», – докладывал откуда-то слева Куркуль. – Мой двоюродный братан – слышь, да? – в море ушел.
Тарзана согнул пополам новый приступ чиха. Сопли хлынули, как из брандспойта. Когда же эта жопа кончится? Вензель двигал Тарзану, что наводка точная. Так какого хрена! Эх, взять бы за ворот какую-нибудь интеллигентскую крысу в очках, ткнуть мордой в ящики на «эр», пусть нашустрит, но вот, бляха, – велели копаться самим.
– Вчера к евоной жене, – трендел Куркуль. – Звонюсь. Не открывают. Я ухо приложил, слышу – бегают. Ластами по полу шлепают. Короче, муж на море, сука в пляс…
У Тарзана навязчиво крутилась под ушами песенка из народной попсы: «Эх, дороги, ПЫЛЬ да туман, холода, тревоги да степной бурьян». Крутилась, грозя кровавой рвотой. И не отогнать! Особенно невыносимо было выслушивать «Вьется ПЫЛЬ под сапогами, степями, полями, а кругом бушует пламя да пули свистят».
«Достал! – Тарзан приготовился по новой наорать на Куркуля. – Пять минут тебе! Потом счетчик врубаю! И чтоб заткнулся!» – но опять накрыл сволочной чих. А Куркуль дальше безнаказанно толкал идиотские рассказки про родственников:
– …братан же! Я ж за него кого хошь! А у меня «лимонка» в штанах…
Хлопнула дверь. За дальними шкафами затопали. Тарзан, отшвырнув засморканный комок бумаги, направил слезящиеся шары на проход. В проход вырулили двое. А стволы выдернули одновременно все трое.
– Нашел! – завопил закрытый от событий Куркуль.
– Пушку кидай! Кидай пушку, Тарзан! – Дуло волыны, сжимаемое корягами Витьки, вытаращилось Тарзану в пузо.
– А хотелка не отвалится? – раздвинул кривую улыбу Тарзан.
Кореш Витьки поперся на голос Куркуля.
А у Тарзана в правой ноздре быстроходно набухал чих.
– Падай, суки! – С другой стороны проход перекрыл Куркуль. В его грабле, свободной от волыны, висла амбарная книга. – Лежать!
Белобрысый кореш Витька прижался к нему спиной. Кореша очутились в середине прохода меж картотечных шкафов. Тарзан с Витьком целились друг в друга, Куркуль типа как дуэлировал с белобрысым.
В извилинах Тарзанового чердака некстати вновь распелась все та же пластинка: «А дорога дальше мчится, ПЫЛИТСЯ, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля».
– А-а-ч-чх! – Удерживаемый до послед него чих бацнул зычным хлопком новогодней «шампуни».
Палец Витька дрыгнулся на курке.
– Только дернись! – выпалил Куркуль.
– Библию сюда и свободен, фраер! – затарахтел белобрысый. – Перебьем же друг друга, братва!
От надрывных криков на шкафах в грязных горшках трепыхались засохшие цветочки.
– Папку! И вали!
– Волыны на пол! Лежать!
– Тарзан, ты же знаешь меня, я ж не уйду!
– Ты в курсах, на кого прешь?! Вензель, слыхал про такого?!
– В морге видал я твоего Вензеля!
Как пулемет «люгер», над головами трещал-постреливал неисправный стартер лампы дневного света.
– Ты че, сявка, совсем опух, на батьку Вензеля пасть разевать?
– Ты сейчас не о Вензеле вспоминай, а о грехах несмытых.
На столе, из ящиков которого выуживал сморкательную бумагу Тарзан, вдруг затренькал телефон. Удержать пальцы, чтоб не дернулись транжирить свинцовые телеграммы, стоило больших усилий.
– Так и будем дышать друг дружке в стволы, пока не запотеют?
Дзинь-дзинь-дзинь!.. – дразнился телефонный аппарат.
– Блин-компот, ответьте кто-нибудь, чтоб перезвонили. Зуб даю, стрелять не буду!
Дзинь-дзинь-дзинь!.. – куражился телефонный аппарат.
– Если прикидывать реально, есть у нас шансы разойтись, как в море атомоходы?
– Не знаю, как вам, а нам за пшик башни конкретно поотрывают.
Дверь скрипит, хлопает. За шкафами дробь каблучков:
– Девочки! – аукнул неведомо кого задорный женский голос. – Вы здесь?
– Пошла вон, коза! – в одну глотку рявкнули четыре бойца.
Подействовало. Захлопнулась дверь, и даже заглох телефон.
– Эй, пацаны, сдувайтесь быстрее. Баба кипеж поканала поднимать!
– Ты, бабник, первый и сдувайся.
– Апчхи!!!
– А если мы на счет «раз-два-три» вежливо и дружно все прячем стволы…
– И че, монетку бросать?
И тут из крайнего шкафа сначала поползли, а потом и посыпались наскоряк кое-как запиханные туда гроссбухи. Тарзан хотел взвизгнуть, что это не считается, когда первый том зычно грохнется об пол. Понял, что не успеет, и шмальнул.
Бах! Бах! Бабах! Столб пыли размазали пороховыми газами. Кажись, одна из Тарзановых пуль засандалила Куркуля.
И тишина. Тарзан стоял, трое лежали. Двое молча, Куркуль захлебывался стонами. А Тарзану хоть бы хны, хотя он в ширину тянет на три мишени. И ведь к чертям собачьим испарилась аллергия. Блекнущий на глазах Куркуль выдавил слова прощальные:
– Матери не говори… – И расслабился навеки.
Тарзан сделал деревянный шаг вперед. Выпустил под ноги ненужную волыну. Опомнился, поднял и спрятал. Не глядя, нащупал в выдвинутом ящике следующий лист. Смял. Поджег зажигалкой «Зиппо» и кинул за шкафы. Следующий – смял, поджег, кинул. Следующий… стало приванивать паленым – типа, занялось.
Тарзан, почему-то боясь потревожить трупаки, на цирлах переступил через раскинутые руки-ноги. Подшкандыбал к загашенному братку и выцарапал книгу, всего-то и делов, что посередке заложенную разовым пропуском на С. В. Шрамова. Из музейных закромов Тарзан уходил под зудящую в висках, вроде угодившей в паутину мухи, песню: «Выстрел грянет, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне неживой лежит…»
Глава десятая
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ШЕСТЕРКА
И в пустынях, в степях, и в пампасах
Дали люди наказ патрулям:
Игнорировать змей безопасных,
Но сводить ядовитых к нулям.
Развякался пейджер. Волосатая ласта перевесилась за границу койки, застучала по полу и уцепила ножку стула. Тот с шарканьем подъехал к кровати и кувырнулся, разбросав женско-мужские шмотки на полквартиры.
– Куда ты, пусик? Я не хочу так! – захныкала партнерша из вороха закрученных в штопор простыней.
Пальцы с наколотыми на пальцах буквами «В», «А», «С» и «Я» перещупали комья тряпок, надыбали коробочку и потянули ее наверх.
– Ну, что ты там делаешь?!
– Ща.
Умные электронные точечки сложились на экране в телегу: «Сделай паузу. Виола».
– У-у, фак ю! Ни минуты личной жизни. Видит Бог, завербуюсь в Иностранный легион, там меня никто не достанет!
Но ничего не оставалось, как слезать. И вензелевская торпеда Василий Громышев по кликухе Тарзан, недовыполнив приятные мужские обязанности, решительно вышел из дамы прочь и брякнул ноги на паркет.
– Куда?!! – взвилось над кроватью из шалаша простыней.
– Меня вызывают, – хрипов из горла вырывалось больше обычного. – На работу.
«В»«А»«С»«Я» еще раз глянул на пейджер – может, не так прочитал? Да нет, правильно прочитал. Ознакомиться с сообщением в третий раз Тарзан не успел – пейджер вырвали из рук.
Его почти жена Ленка, по кличке Фактура, отбежала по просторной кровати с захваченным пейджером в зону недосягаемости, села на подушку и уперла локти в широко расставленные ноги. Жадно впилась в экран глазами с размазанной тушью. Наморщив лоб, шевеля пухлыми от перегрузок губами, прочла.
– Так и знала… Я так и знала! Сволочь! Изменщик! – Пейджер шмякнулся кнопочной стороной о широкую спину Тарзана.
– Ты чего, идиотка?! Охренела?!
– А-а! – Ленка метнулась к любимому и вцепилась маникюром в его короткую стрижку. – Я тебе устрою Виолу. Шлюху завел! Кобель!
Так и не застегнув брюки, Тарзан отпустил их, схватил Ленкины руки и, как спортивный молот, метнул почти жену к центру комнаты.
– Да за такие слова… – Тарзан поспешно всовывал латунный гвоздь в отверстие на ремне. Это занятие ему кое-что напомнило и стало еще тоскливей. – Короче, бабы тут ни при чем.
Ленка упала на попу аккурат под люстрой. Поползла к серванту.
– Сделай паузу! – Она выкатила из-под серванта килограммовую детскую гантелину Тарзана. – Она еще издевается надо мной! Сучка твоя! Виолка!
Почти жена вскочила на ноги и пошла в новую атаку, теперь с гантелью. Голая и страшная, будто амазонка на тропе войны.
– Ну и что делаешь? – Тарзан перехватил руку с детским грузом, вывернул, заставляя пальцы разжаться, и пинком отправил Ленку на кровать. – Дура, они из рекламы взяли. Из рекламы, дурища! Про «сникерс» реклама. И Виолка из рекламы. Сыр такой не жрала, что ли?
Ленка разрыдалась.
– Про «Твикс», – уточнила она сквозь рев.
И вдруг прекратив стенания, пошла в последнюю, ласковую атаку. Уже напяливающего носки Тарзана стали гладить по самым податливым местам и их же целовать.
– Давай по-быстрому, пусик? Ну куда же ты такой, ко-отик…
– Ну не могу я, Ленка, – взмолился не очень убедительно Тарзан, – не могу. Надо иттить. Работа такал… Мне ж Вензель башку свернет… Видит Бог… Иностранный легион… Ой… Аи… О!.. О!!. О!!! О?.. О??. О?!!
* * *
Крутые заботы навалились на Шрама клыкасто-молоткастой стаей. Тут и сгинувший бесследно, будто французский летчик Антуан де Сент-Экзюпери, Шатл. Тут и какой-то опер, через секретарш ищущий Сергея Владимировича «для беседы». Ведь был засвечен Сергей Владимирович в книге посетителей Зимнего дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
С каким же нетерпением Шатл дожидался, когда тележное бренчание закатится в коридор. Не в силах дотерпеть, он даже попробовал, напрягши спину, чуть дернуться вверх. Так и есть! Эти звонари не дотумкали до простецкой вещи – зубное кресло гнется на шарнирах под коленями и у пояса. А над башкой болтается зубная сверлилка на шнуре.
Ну вот, один! Шатл, как на станке для накачки пресса, вырвал свой торс наверх. Звякнули сочленения – кресла, верхняя часть складной зубодерной мебели поддалась напору тела. Бликанул по глазам металл, стукнул по подбородку зажим для буров, и Шатл жадно, как дикарь в мясо, вцепился зубами в матерчатую оплетку шнура.
Уф! Дошедший до пика подъема отгиб кресла завалился назад, но не вернулся в полную горизонталь, а замер на полпути. А Шатлу было по рогам, горизонталь или полуподъем, главное – шнур захвачен, а Вензелевы бакланы примотали к лежаку руки и ноги, но никак не шею.
Это Шатл помнил еще по школьным посещениям зубодерен, куда в обязаловку раз в году таскали весь класс: шнур у бормашины длиннющий, вытягивается, как пылесосный шнур, а отпустишь – сам наматывается на барабан, что скрыт под кожухом.
И вот Шатл начал свое последнее спортивное шоу. Подбородок резко вниз и вправо, лобешник резко вперед и влево. Опаньки! Шнур галстуком лег на горло. Теперь затылок резко назад, и готово, петля захлестнулась на шее. Нет, Шатл не отпустит шнур, мертвой хваткой держит, почище, чем питбуль. Клещами зубы не разожмешь.
И в глазах засверкал золотой дождь на фоне тающих во мраке декораций. Самая пора побеспокоиться о душе. Что ж, поможем душе покинуть бренный окорок – откинемся и, насколько путы позволяют, стечем вниз по креслу…
* * *
Тарзана пробило на чих. Он уже засморкал весь платок, закинул мокрую тряпицу за шкафы и сморкался в бумагу. Бумагу он выгребал из выдвинутого ящика стола. Прежде всматривался в нее, сдвигая брови, потом заливал соплями, комкал и так же швырял за шкафы.
– У матери тоже аллергия. Только на шерсть, – откуда-то из-за шкафов подал голос Куркуль.
– У чьей матери?
– У моей.
– Й чего?
– Ничего.
– А фиг ли гонишь? Ищи давай! – Ох как злился Тарзан, но ничего не мог поделать. Нос пылал, как перечница.
Всполошенная пыль поднималась с поносно-желтых шкафов картотеки, стряхивалась с доставаемых карточек, выбивалась из задетых занавесок. Пыль возносилась и порхала, порхала, порхала, доводя аллергика Тарзана до чумового каления. А Куркуль все не мог отыскать по бумажке с подсказкой нужные документы. Тарзан же не мог ничем пособить, потому что вокруг Куркуля пыль прям-таки клубилась.
– Во, на букву «эр»! Пошли ящики на «эр», – докладывал откуда-то слева Куркуль. – Мой двоюродный братан – слышь, да? – в море ушел.
Тарзана согнул пополам новый приступ чиха. Сопли хлынули, как из брандспойта. Когда же эта жопа кончится? Вензель двигал Тарзану, что наводка точная. Так какого хрена! Эх, взять бы за ворот какую-нибудь интеллигентскую крысу в очках, ткнуть мордой в ящики на «эр», пусть нашустрит, но вот, бляха, – велели копаться самим.
– Вчера к евоной жене, – трендел Куркуль. – Звонюсь. Не открывают. Я ухо приложил, слышу – бегают. Ластами по полу шлепают. Короче, муж на море, сука в пляс…
У Тарзана навязчиво крутилась под ушами песенка из народной попсы: «Эх, дороги, ПЫЛЬ да туман, холода, тревоги да степной бурьян». Крутилась, грозя кровавой рвотой. И не отогнать! Особенно невыносимо было выслушивать «Вьется ПЫЛЬ под сапогами, степями, полями, а кругом бушует пламя да пули свистят».
«Достал! – Тарзан приготовился по новой наорать на Куркуля. – Пять минут тебе! Потом счетчик врубаю! И чтоб заткнулся!» – но опять накрыл сволочной чих. А Куркуль дальше безнаказанно толкал идиотские рассказки про родственников:
– …братан же! Я ж за него кого хошь! А у меня «лимонка» в штанах…
Хлопнула дверь. За дальними шкафами затопали. Тарзан, отшвырнув засморканный комок бумаги, направил слезящиеся шары на проход. В проход вырулили двое. А стволы выдернули одновременно все трое.
– Нашел! – завопил закрытый от событий Куркуль.
– Пушку кидай! Кидай пушку, Тарзан! – Дуло волыны, сжимаемое корягами Витьки, вытаращилось Тарзану в пузо.
– А хотелка не отвалится? – раздвинул кривую улыбу Тарзан.
Кореш Витьки поперся на голос Куркуля.
А у Тарзана в правой ноздре быстроходно набухал чих.
– Падай, суки! – С другой стороны проход перекрыл Куркуль. В его грабле, свободной от волыны, висла амбарная книга. – Лежать!
Белобрысый кореш Витька прижался к нему спиной. Кореша очутились в середине прохода меж картотечных шкафов. Тарзан с Витьком целились друг в друга, Куркуль типа как дуэлировал с белобрысым.
В извилинах Тарзанового чердака некстати вновь распелась все та же пластинка: «А дорога дальше мчится, ПЫЛИТСЯ, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля».
– А-а-ч-чх! – Удерживаемый до послед него чих бацнул зычным хлопком новогодней «шампуни».
Палец Витька дрыгнулся на курке.
– Только дернись! – выпалил Куркуль.
– Библию сюда и свободен, фраер! – затарахтел белобрысый. – Перебьем же друг друга, братва!
От надрывных криков на шкафах в грязных горшках трепыхались засохшие цветочки.
– Папку! И вали!
– Волыны на пол! Лежать!
– Тарзан, ты же знаешь меня, я ж не уйду!
– Ты в курсах, на кого прешь?! Вензель, слыхал про такого?!
– В морге видал я твоего Вензеля!
Как пулемет «люгер», над головами трещал-постреливал неисправный стартер лампы дневного света.
– Ты че, сявка, совсем опух, на батьку Вензеля пасть разевать?
– Ты сейчас не о Вензеле вспоминай, а о грехах несмытых.
На столе, из ящиков которого выуживал сморкательную бумагу Тарзан, вдруг затренькал телефон. Удержать пальцы, чтоб не дернулись транжирить свинцовые телеграммы, стоило больших усилий.
– Так и будем дышать друг дружке в стволы, пока не запотеют?
Дзинь-дзинь-дзинь!.. – дразнился телефонный аппарат.
– Блин-компот, ответьте кто-нибудь, чтоб перезвонили. Зуб даю, стрелять не буду!
Дзинь-дзинь-дзинь!.. – куражился телефонный аппарат.
– Если прикидывать реально, есть у нас шансы разойтись, как в море атомоходы?
– Не знаю, как вам, а нам за пшик башни конкретно поотрывают.
Дверь скрипит, хлопает. За шкафами дробь каблучков:
– Девочки! – аукнул неведомо кого задорный женский голос. – Вы здесь?
– Пошла вон, коза! – в одну глотку рявкнули четыре бойца.
Подействовало. Захлопнулась дверь, и даже заглох телефон.
– Эй, пацаны, сдувайтесь быстрее. Баба кипеж поканала поднимать!
– Ты, бабник, первый и сдувайся.
– Апчхи!!!
– А если мы на счет «раз-два-три» вежливо и дружно все прячем стволы…
– И че, монетку бросать?
И тут из крайнего шкафа сначала поползли, а потом и посыпались наскоряк кое-как запиханные туда гроссбухи. Тарзан хотел взвизгнуть, что это не считается, когда первый том зычно грохнется об пол. Понял, что не успеет, и шмальнул.
Бах! Бах! Бабах! Столб пыли размазали пороховыми газами. Кажись, одна из Тарзановых пуль засандалила Куркуля.
И тишина. Тарзан стоял, трое лежали. Двое молча, Куркуль захлебывался стонами. А Тарзану хоть бы хны, хотя он в ширину тянет на три мишени. И ведь к чертям собачьим испарилась аллергия. Блекнущий на глазах Куркуль выдавил слова прощальные:
– Матери не говори… – И расслабился навеки.
Тарзан сделал деревянный шаг вперед. Выпустил под ноги ненужную волыну. Опомнился, поднял и спрятал. Не глядя, нащупал в выдвинутом ящике следующий лист. Смял. Поджег зажигалкой «Зиппо» и кинул за шкафы. Следующий – смял, поджег, кинул. Следующий… стало приванивать паленым – типа, занялось.
Тарзан, почему-то боясь потревожить трупаки, на цирлах переступил через раскинутые руки-ноги. Подшкандыбал к загашенному братку и выцарапал книгу, всего-то и делов, что посередке заложенную разовым пропуском на С. В. Шрамова. Из музейных закромов Тарзан уходил под зудящую в висках, вроде угодившей в паутину мухи, песню: «Выстрел грянет, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне неживой лежит…»
Глава десятая
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ШЕСТЕРКА
И в пустынях, в степях, и в пампасах
Дали люди наказ патрулям:
Игнорировать змей безопасных,
Но сводить ядовитых к нулям.
Развякался пейджер. Волосатая ласта перевесилась за границу койки, застучала по полу и уцепила ножку стула. Тот с шарканьем подъехал к кровати и кувырнулся, разбросав женско-мужские шмотки на полквартиры.
– Куда ты, пусик? Я не хочу так! – захныкала партнерша из вороха закрученных в штопор простыней.
Пальцы с наколотыми на пальцах буквами «В», «А», «С» и «Я» перещупали комья тряпок, надыбали коробочку и потянули ее наверх.
– Ну, что ты там делаешь?!
– Ща.
Умные электронные точечки сложились на экране в телегу: «Сделай паузу. Виола».
– У-у, фак ю! Ни минуты личной жизни. Видит Бог, завербуюсь в Иностранный легион, там меня никто не достанет!
Но ничего не оставалось, как слезать. И вензелевская торпеда Василий Громышев по кликухе Тарзан, недовыполнив приятные мужские обязанности, решительно вышел из дамы прочь и брякнул ноги на паркет.
– Куда?!! – взвилось над кроватью из шалаша простыней.
– Меня вызывают, – хрипов из горла вырывалось больше обычного. – На работу.
«В»«А»«С»«Я» еще раз глянул на пейджер – может, не так прочитал? Да нет, правильно прочитал. Ознакомиться с сообщением в третий раз Тарзан не успел – пейджер вырвали из рук.
Его почти жена Ленка, по кличке Фактура, отбежала по просторной кровати с захваченным пейджером в зону недосягаемости, села на подушку и уперла локти в широко расставленные ноги. Жадно впилась в экран глазами с размазанной тушью. Наморщив лоб, шевеля пухлыми от перегрузок губами, прочла.
– Так и знала… Я так и знала! Сволочь! Изменщик! – Пейджер шмякнулся кнопочной стороной о широкую спину Тарзана.
– Ты чего, идиотка?! Охренела?!
– А-а! – Ленка метнулась к любимому и вцепилась маникюром в его короткую стрижку. – Я тебе устрою Виолу. Шлюху завел! Кобель!
Так и не застегнув брюки, Тарзан отпустил их, схватил Ленкины руки и, как спортивный молот, метнул почти жену к центру комнаты.
– Да за такие слова… – Тарзан поспешно всовывал латунный гвоздь в отверстие на ремне. Это занятие ему кое-что напомнило и стало еще тоскливей. – Короче, бабы тут ни при чем.
Ленка упала на попу аккурат под люстрой. Поползла к серванту.
– Сделай паузу! – Она выкатила из-под серванта килограммовую детскую гантелину Тарзана. – Она еще издевается надо мной! Сучка твоя! Виолка!
Почти жена вскочила на ноги и пошла в новую атаку, теперь с гантелью. Голая и страшная, будто амазонка на тропе войны.
– Ну и что делаешь? – Тарзан перехватил руку с детским грузом, вывернул, заставляя пальцы разжаться, и пинком отправил Ленку на кровать. – Дура, они из рекламы взяли. Из рекламы, дурища! Про «сникерс» реклама. И Виолка из рекламы. Сыр такой не жрала, что ли?
Ленка разрыдалась.
– Про «Твикс», – уточнила она сквозь рев.
И вдруг прекратив стенания, пошла в последнюю, ласковую атаку. Уже напяливающего носки Тарзана стали гладить по самым податливым местам и их же целовать.
– Давай по-быстрому, пусик? Ну куда же ты такой, ко-отик…
– Ну не могу я, Ленка, – взмолился не очень убедительно Тарзан, – не могу. Надо иттить. Работа такал… Мне ж Вензель башку свернет… Видит Бог… Иностранный легион… Ой… Аи… О!.. О!!. О!!! О?.. О??. О?!!
* * *
Крутые заботы навалились на Шрама клыкасто-молоткастой стаей. Тут и сгинувший бесследно, будто французский летчик Антуан де Сент-Экзюпери, Шатл. Тут и какой-то опер, через секретарш ищущий Сергея Владимировича «для беседы». Ведь был засвечен Сергей Владимирович в книге посетителей Зимнего дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38