В шапковых рядах…
– Всем искать кота!!! – взвился вымпелом Вензель и, брызгая пеной, стал лупить шестерок тростью по плечам, локтям и башням.
Впервые Шрам видел старика в таком «не в себе». Все смешалось вокруг Вензеля: люди, программки, стулья.
И снова по шарам лазерно слепящий свет – бабах!
А когда по второму разу отслезились и проморгались шестерки, то к великому своему сожалению не нашли на положенном месте и Сергея Шрамова. Дал деру под шумок Сережка.
Связанные мужики шевелились в каптерке, грохотали ногами, пытаясь высвободиться из пут. Вслед за фанерной мельницей из «Дон Кихота» на них с молодецким звоном валились железки из «Войны и мира», забытые Михалковым-Кончаловским. По полу перекатывалась пустая тара, имеющая отношение ко всем постановкам. И не было с мужиками в эту трудную минуту их лепшего кореша Булгакина. Вынужден был потворствовать бандитским козням честный монтер.
– Занавес вниз, Пузырь, – подсказал Булгакин.
– Угу. – Насобачившийся Пузырь толково переключил нужный тумблер. И вообще Пузырю понравилось монтерствовать. Он только никак не мог поверить, что его не дурят, что здесь жмешь кнопку, а на сцене без балды чего-то крутится или едет. Как в кино…
– А чего, если эту пимпу нажать, взаправду оркестр смайнуется, не врешь, Булгакин?
– Не вру, Пузырь.
В шумах динамика, транслирующего представление, Булгакин без труда распознавал родное шуршание подшефного занавеса. Отшуршало. Главный занавес опустился, закрыв сцену от зрителей. Теперь выждать и выдать заключительный подъем на последний выход.
– Ну чего? – Тарзан не скрывал, что извелся от нетерпения. – Чего, Булгакин, пора?
– Пора. Занавес вверх, Пузырь…
* * *
А тем временем в актовом зале «Углов» своим чередом колбасился праздник для беспризорников. «Вторые Кресты», понятно, перековались под Вензеля, но Шрам на многие закидоны Вензеля ответивший согласием, только одно запросил: чтоб еловые посиделки детворы случились обязательно.
Вензель отнесся к этому, как к безобидной для себя блажи. Но окончательно перестал выискивать подспудные истоки, когда Шрам заказал Дедом Морозом начальника СИЗО Холмогорова. На это Вензель заржал, будто помолодел, и распорядился, чтоб все было тип-топ.
– Дети, кто еще хочет рассказать стишок? – спросила в микрофон раскрасневшаяся и очень сексапильная Снегурочка Анжела.
Собранные по притонам и подвалам дети от шести до двенадцати лет еще неловко себя чувствовали в гуманитарных обносках. Но робели не все.
– Можно, я? – выступил лысый, типа, чтоб вшей извести, шкет лет семи.
– Ну давай, мальчик. Скажи нам, как тебя звать?
– Чиреем прозвали.
– Ну и какой стишок ты нам расскажешь, Чирей?
– По реке плывет утюг из города Чугуева. Ну и пусть себе плывет…
– Спасибо, Чирей. Кем ты хочешь стать?
– Я хочу стать, как он – депутатом! – Чирей достал из кармана рекламную листовку с Сергеем Владимировичем.
– Молодец, мальчик. Иди к Дедушке Морозу, он тебе даст подарочек.
Гордый собой Чирей почап&я к Деду Морозу. Дед Мороз порылся в мешке и достал «Самоучитель карточных фокусов». Это был еще более-менее приличный подарок, ведь в предыдущий раз из мешка появилась телескопическая дубинка…
Дед Мороз был красен как рак, но не оттого, что парился в вертухайском овчинном тулупе, типа, похожей на зипун шмотки не нашлось, а от стыда. Уел-таки начальника СИЗО «Углы» Игоря Борисовича Холмогорова Шрам. Даже повязанный Вензелем, нашел способ ткнуть Холмогорова мордой в дерьмо. И еще знал Холмогоров, что не простит Шрам измены.
Часть шпаны крутилась вокруг красавицы елочки. Один малец из баллончика для заправки зажигалок стравливал под корни бензин:
– Только все закричат: «Елка-елочка, зажгись!..»
Другому мальцу глянулась неосторожно низко висящая на еловой лапе цель – рождественский колокольчик. И малец за ней потянулся, но тут же схлопотал леща от старшего товарища:
– Ты что, не знаешь, что в своей хате воровать западло?
Более взрослые шкеты кучковались вокруг Снегурочки Анжелы и откровенно пялились на ее ножки в фильдеперсовых чулочках.
– Кто еще хочет рассказать стишок? – амурным голосом ворковала Анжела.
Не дожидаясь, кто там еще хочет чего рассказать, Дед Мороз вдруг отпустил мешок, и подарки посыпались на пол: кастетики, заточечки, пугачи… А Дед Мороз сомнамбулой разрезал круг мальцов, вышел в коридор, достал из-под тулупа «Макаров», сунул дуло в рот и сделал фейерверк из собственного черепа.
Вот так начальник тюрьмы испортил детям светлый праздник.
* * *
Занавес пополз вверх, будто юбка сигающей по лужам Екатерины Второй. Согласно театральным законам сейчас должны показаться башмаки, потом трико, подолы, платья, кафтаны, раскрасневшиеся счастливые лица, а поверх них шляпы, картонные облака, птицы на веревочках. И грянет гром благодарных оваций, и поковыляют счастливые артисты к краю сцены на общий поклон.
Занавес полз – подолы не показывались. Их законное место занимали тупоносые ботинки и широкие темные штаны. На краю сцены, имеющем театральное погоняло – авансцена, стояло шестеро пацанов с гранатометами «Муха» на плечах. И выцеливали галерку. Оба-на!!!
Все выше, выше и выше поднимался занавес. И под жерлами гранатометов никому из зрителей уже не было интересно смотреть в глубь сцены на вторую группку в черных комбинезонах с короткоствольными автоматами, которые бульдогами скалились на пугливую кучу артистов, вскинувших руки вверх и жмущихся к заднику.
Оркестр сломал, не догудев, торжественную ноту. Лишь тарелочник отбивал свою партию дальше.
Зал секунду переваривал – «режиссерская находка?», «оперные понты?», «новогодние шутки?» – а потом дружно охнул. Взвизгнула первая баба. И понеслось.
Загромыхали кресла. Бабий визг под бой оркестровых литавр смерчем заюлил к люстре. Раскручивающейся турбиной поднимался рокот мужских басов. В рядах забликовали выхватываемые волыны. В запорах у дверей шваркнули первые удары по мордасам на тему, кто кому должен уступать очередь при шухере. Завязывалась возня и среди кресел. В оркестровой яме захрустело растаптываемое дерево «страдиварей», лопались струны, покатились, звеня, тарелки.
– Нету его! Нет! Сбежал! Убег! – волновались пацаны с «мухами», водя прицелами гранатометов по галерке. – Нет! Слинял!
Итак, сводный отряд махновско-киселевских пацанов волновался на сцене со своими гранатометами, а Вензеля, где предполагалось, не нашлось. Там лишь Жора-Долото сползал на пол, чтоб скрыться от гранат за щуплым бортиком. Сползая, Жора ловил ушами выкрики на русском и нерусском, выкрики снизу, сверху и сбоку. И наконец, уже змеясь меж стульев к выходу, Долото разобрал заветное:
– Пожар, братушки!!!
Монтер сцены Булгакин, связанный по рукам и ногам и брошенный всеми на стуле посреди монтерской, подгарцевал к пульту, как честный рыцарь Печального Образа:
– Ща я вам устрою куйрам-байрам.
Одно, осознавал Булгакин, нехорошо – башкой придется работать.
Единое целое «монтер – стул» подпрыгнуло, как смогло. Булгакин опустил голову на пульт, проехал по нему, цепляя тумблеры зубами, умудряясь переключать их затылком, потерял равновесие и завалился на пол. Ну чего-то ухватил. Главное – переполох. Главное привлечь внимание сил правопорядка.
«Эх, – Булгакин карусельным способом развернул себя и стул в нужную сторону, – до рубильничков бы дотянуться…»
…На сцену валил дым пароходной густоты. Валил, казалось, отовсюду. Заходил с флангов, полз из щелей задника, выкатывался из суфлерской будки.
– Пожар!!! Пожар!!!
Это был третий краеугольный камень в параллельном спектакле «Пожар в Мариинке» (режиссер – Волчок, музыка Вензеля, либретто Сергея Шрамова). На такой шухер владелец списков должен был срочно выковырять компроматную заначку из щели и дернуть на служебный выход. Где, как было приказано, спецом дежурили вензелевские торпеды с фотками всех подозреваемых в небрачном зачатии.
Тут бы театральных знаменитостей погрузили в автобус, куда-нибудь отвезли и надежно обшманали. А по одной звезде отлавливать и допрашивать – слишком долго и стремно. И враги могут опередить, и менты на загривок могут сесть. Операцию следовало организовать быстрой, будто укус скорпиона. Раз – и в дамки.
Жаль, в тему вписались Кисель с Махно с отсебятиной, подкрепленной гранатометами.
Артисты хлынули врассыпную.
– Стоять, фраерня! – Над их головами протрещала автоматная очередь.
И в этот момент сверху посыпалось «морское царство», оживленное Булгакиным. Задрав голову и трубу на плече на вертолетное жужжание раскручивающихся тросов, самый психованый пацан с «мухой» даванул на спуск.
Разрыв встряхнул и оглушил театр. Взорвавшейся звездой разметало в стороны блестки чешуи, стекляшки от кораллов, картонные и матерчатые ошметки, суставы труб и щепу.
Паника смела артистов со сцены. Они рванули к спасительным, если не от пожара, то от пуль, служебным коридорам. Там знакомый и родной лабиринт проходов, гри-мерки, нормальная одежда и служебный выход. Толпа в трико, в сарафанах и армяках, крича, визжа и срывая на ходу кацавейки и кокошники, растворялась в дыму.
А по залу катилась другая шальная волна. Наивные зрители, таких все ж натикало человек пятьдесят, по спинкам кресел, по головам и плечам братвы тоже рвали когти к спасительным дверям.
Из зала шарахнула волына. На нее повернулись автоматы и задрожали в огневом экстазе стволы. Пацаны с «мухами» попадали на доски сцены, и к креслам понесся гранатный ответ.
Из дыма под дождь картонной чешуи сбоку выехал, шевеля хваталами из папье-маше, гигантский осьминог. И задергался в волнах свинца. Над сценой молчаливо проплывали огрызки рыб, половинки рыб, пощаженные взрывом хвосты.
– Война, пацаны! – По проходу к сцене топал Арбуз и садил из волыны по под мосткам. – Подстава! Измена!
Граната бабахнула под ногами Арбуза и подбросила его, раздирая на кровавые куски. Красно-желтыми брызгами взвились фонтанчики разодранных кресел. Пуля вжикнула у виска Пальца, он оглянулся. Верняк, шмальнули из полной хачиков царской ложи, типа, соратник закадычный поприветствовал» А в своем закутке монтер сцены Булгакин наконец дотянулся зубами до рубильничков.
Люк разверся под пацаном с «мухой», когда тот налег на спуск. Гранату выплюнуло уже под сценой. Из люка ломанулись столб огня и вопль. Оторванная крышка закрутилась пропеллером над оркестровой ямой. Всеобщая бойня не могла не начаться. Все ж, блин, такие крутые!
– Не смейте. – Доктор Роберт J]ивси повис на чьей-то руке с пистолетом. – Здесь же люди!
Террорист пытался выдрать руку из захвата и нажимал на курок – пули разлетались вольными осами во все стороны. Падали, перегораживая выход, зрители. Схватился за живот Мак-Набс. Пистолет защелкал впустую, когда Роберту Ливси удался апперкот. Нокаутированный террорист осел в кресло, изобразив заснувшего зрителя.
– Вы в порядке, Мак-Набс? – Ливси опустился на колени рядом с шотландцем.
Вместе с кровавой пеной губы Мак-Набса выжали:
– Что в таких случаях принято говорить, доктор?
Дурная граната погибающего пацана взмыла вверх и влепилась в потолок у люстры. По побелке с проворством молодых змей разбежались трещины. Хрустнуло, натужно затрещало, лопнуло. И люстра, величественно, как и должны опускаться на планету Земля летающие тарелки ради контактов третьего рода, поплыла вниз.
Вздрогнула театральная собственность, ударная волна взвинтила пыль. Могучий костяк люстры сокрушил полукруглым навершием хилую прослойку кресел и шейные позвонки залегшего под ними Чека.
С таким звоном взрываются склады стеклодувного завода. Алмазной россыпью хлынули-покатились осколки стеклянных подвесок. Осколки засыпали навеки закрывшего глаза Мак-Набса, супружницу майора Орловича и контуженного взрывной волной Ливси…
…Следующий, кто хотел выскочить из ложи, влетел обратно с пулей в груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Всем искать кота!!! – взвился вымпелом Вензель и, брызгая пеной, стал лупить шестерок тростью по плечам, локтям и башням.
Впервые Шрам видел старика в таком «не в себе». Все смешалось вокруг Вензеля: люди, программки, стулья.
И снова по шарам лазерно слепящий свет – бабах!
А когда по второму разу отслезились и проморгались шестерки, то к великому своему сожалению не нашли на положенном месте и Сергея Шрамова. Дал деру под шумок Сережка.
Связанные мужики шевелились в каптерке, грохотали ногами, пытаясь высвободиться из пут. Вслед за фанерной мельницей из «Дон Кихота» на них с молодецким звоном валились железки из «Войны и мира», забытые Михалковым-Кончаловским. По полу перекатывалась пустая тара, имеющая отношение ко всем постановкам. И не было с мужиками в эту трудную минуту их лепшего кореша Булгакина. Вынужден был потворствовать бандитским козням честный монтер.
– Занавес вниз, Пузырь, – подсказал Булгакин.
– Угу. – Насобачившийся Пузырь толково переключил нужный тумблер. И вообще Пузырю понравилось монтерствовать. Он только никак не мог поверить, что его не дурят, что здесь жмешь кнопку, а на сцене без балды чего-то крутится или едет. Как в кино…
– А чего, если эту пимпу нажать, взаправду оркестр смайнуется, не врешь, Булгакин?
– Не вру, Пузырь.
В шумах динамика, транслирующего представление, Булгакин без труда распознавал родное шуршание подшефного занавеса. Отшуршало. Главный занавес опустился, закрыв сцену от зрителей. Теперь выждать и выдать заключительный подъем на последний выход.
– Ну чего? – Тарзан не скрывал, что извелся от нетерпения. – Чего, Булгакин, пора?
– Пора. Занавес вверх, Пузырь…
* * *
А тем временем в актовом зале «Углов» своим чередом колбасился праздник для беспризорников. «Вторые Кресты», понятно, перековались под Вензеля, но Шрам на многие закидоны Вензеля ответивший согласием, только одно запросил: чтоб еловые посиделки детворы случились обязательно.
Вензель отнесся к этому, как к безобидной для себя блажи. Но окончательно перестал выискивать подспудные истоки, когда Шрам заказал Дедом Морозом начальника СИЗО Холмогорова. На это Вензель заржал, будто помолодел, и распорядился, чтоб все было тип-топ.
– Дети, кто еще хочет рассказать стишок? – спросила в микрофон раскрасневшаяся и очень сексапильная Снегурочка Анжела.
Собранные по притонам и подвалам дети от шести до двенадцати лет еще неловко себя чувствовали в гуманитарных обносках. Но робели не все.
– Можно, я? – выступил лысый, типа, чтоб вшей извести, шкет лет семи.
– Ну давай, мальчик. Скажи нам, как тебя звать?
– Чиреем прозвали.
– Ну и какой стишок ты нам расскажешь, Чирей?
– По реке плывет утюг из города Чугуева. Ну и пусть себе плывет…
– Спасибо, Чирей. Кем ты хочешь стать?
– Я хочу стать, как он – депутатом! – Чирей достал из кармана рекламную листовку с Сергеем Владимировичем.
– Молодец, мальчик. Иди к Дедушке Морозу, он тебе даст подарочек.
Гордый собой Чирей почап&я к Деду Морозу. Дед Мороз порылся в мешке и достал «Самоучитель карточных фокусов». Это был еще более-менее приличный подарок, ведь в предыдущий раз из мешка появилась телескопическая дубинка…
Дед Мороз был красен как рак, но не оттого, что парился в вертухайском овчинном тулупе, типа, похожей на зипун шмотки не нашлось, а от стыда. Уел-таки начальника СИЗО «Углы» Игоря Борисовича Холмогорова Шрам. Даже повязанный Вензелем, нашел способ ткнуть Холмогорова мордой в дерьмо. И еще знал Холмогоров, что не простит Шрам измены.
Часть шпаны крутилась вокруг красавицы елочки. Один малец из баллончика для заправки зажигалок стравливал под корни бензин:
– Только все закричат: «Елка-елочка, зажгись!..»
Другому мальцу глянулась неосторожно низко висящая на еловой лапе цель – рождественский колокольчик. И малец за ней потянулся, но тут же схлопотал леща от старшего товарища:
– Ты что, не знаешь, что в своей хате воровать западло?
Более взрослые шкеты кучковались вокруг Снегурочки Анжелы и откровенно пялились на ее ножки в фильдеперсовых чулочках.
– Кто еще хочет рассказать стишок? – амурным голосом ворковала Анжела.
Не дожидаясь, кто там еще хочет чего рассказать, Дед Мороз вдруг отпустил мешок, и подарки посыпались на пол: кастетики, заточечки, пугачи… А Дед Мороз сомнамбулой разрезал круг мальцов, вышел в коридор, достал из-под тулупа «Макаров», сунул дуло в рот и сделал фейерверк из собственного черепа.
Вот так начальник тюрьмы испортил детям светлый праздник.
* * *
Занавес пополз вверх, будто юбка сигающей по лужам Екатерины Второй. Согласно театральным законам сейчас должны показаться башмаки, потом трико, подолы, платья, кафтаны, раскрасневшиеся счастливые лица, а поверх них шляпы, картонные облака, птицы на веревочках. И грянет гром благодарных оваций, и поковыляют счастливые артисты к краю сцены на общий поклон.
Занавес полз – подолы не показывались. Их законное место занимали тупоносые ботинки и широкие темные штаны. На краю сцены, имеющем театральное погоняло – авансцена, стояло шестеро пацанов с гранатометами «Муха» на плечах. И выцеливали галерку. Оба-на!!!
Все выше, выше и выше поднимался занавес. И под жерлами гранатометов никому из зрителей уже не было интересно смотреть в глубь сцены на вторую группку в черных комбинезонах с короткоствольными автоматами, которые бульдогами скалились на пугливую кучу артистов, вскинувших руки вверх и жмущихся к заднику.
Оркестр сломал, не догудев, торжественную ноту. Лишь тарелочник отбивал свою партию дальше.
Зал секунду переваривал – «режиссерская находка?», «оперные понты?», «новогодние шутки?» – а потом дружно охнул. Взвизгнула первая баба. И понеслось.
Загромыхали кресла. Бабий визг под бой оркестровых литавр смерчем заюлил к люстре. Раскручивающейся турбиной поднимался рокот мужских басов. В рядах забликовали выхватываемые волыны. В запорах у дверей шваркнули первые удары по мордасам на тему, кто кому должен уступать очередь при шухере. Завязывалась возня и среди кресел. В оркестровой яме захрустело растаптываемое дерево «страдиварей», лопались струны, покатились, звеня, тарелки.
– Нету его! Нет! Сбежал! Убег! – волновались пацаны с «мухами», водя прицелами гранатометов по галерке. – Нет! Слинял!
Итак, сводный отряд махновско-киселевских пацанов волновался на сцене со своими гранатометами, а Вензеля, где предполагалось, не нашлось. Там лишь Жора-Долото сползал на пол, чтоб скрыться от гранат за щуплым бортиком. Сползая, Жора ловил ушами выкрики на русском и нерусском, выкрики снизу, сверху и сбоку. И наконец, уже змеясь меж стульев к выходу, Долото разобрал заветное:
– Пожар, братушки!!!
Монтер сцены Булгакин, связанный по рукам и ногам и брошенный всеми на стуле посреди монтерской, подгарцевал к пульту, как честный рыцарь Печального Образа:
– Ща я вам устрою куйрам-байрам.
Одно, осознавал Булгакин, нехорошо – башкой придется работать.
Единое целое «монтер – стул» подпрыгнуло, как смогло. Булгакин опустил голову на пульт, проехал по нему, цепляя тумблеры зубами, умудряясь переключать их затылком, потерял равновесие и завалился на пол. Ну чего-то ухватил. Главное – переполох. Главное привлечь внимание сил правопорядка.
«Эх, – Булгакин карусельным способом развернул себя и стул в нужную сторону, – до рубильничков бы дотянуться…»
…На сцену валил дым пароходной густоты. Валил, казалось, отовсюду. Заходил с флангов, полз из щелей задника, выкатывался из суфлерской будки.
– Пожар!!! Пожар!!!
Это был третий краеугольный камень в параллельном спектакле «Пожар в Мариинке» (режиссер – Волчок, музыка Вензеля, либретто Сергея Шрамова). На такой шухер владелец списков должен был срочно выковырять компроматную заначку из щели и дернуть на служебный выход. Где, как было приказано, спецом дежурили вензелевские торпеды с фотками всех подозреваемых в небрачном зачатии.
Тут бы театральных знаменитостей погрузили в автобус, куда-нибудь отвезли и надежно обшманали. А по одной звезде отлавливать и допрашивать – слишком долго и стремно. И враги могут опередить, и менты на загривок могут сесть. Операцию следовало организовать быстрой, будто укус скорпиона. Раз – и в дамки.
Жаль, в тему вписались Кисель с Махно с отсебятиной, подкрепленной гранатометами.
Артисты хлынули врассыпную.
– Стоять, фраерня! – Над их головами протрещала автоматная очередь.
И в этот момент сверху посыпалось «морское царство», оживленное Булгакиным. Задрав голову и трубу на плече на вертолетное жужжание раскручивающихся тросов, самый психованый пацан с «мухой» даванул на спуск.
Разрыв встряхнул и оглушил театр. Взорвавшейся звездой разметало в стороны блестки чешуи, стекляшки от кораллов, картонные и матерчатые ошметки, суставы труб и щепу.
Паника смела артистов со сцены. Они рванули к спасительным, если не от пожара, то от пуль, служебным коридорам. Там знакомый и родной лабиринт проходов, гри-мерки, нормальная одежда и служебный выход. Толпа в трико, в сарафанах и армяках, крича, визжа и срывая на ходу кацавейки и кокошники, растворялась в дыму.
А по залу катилась другая шальная волна. Наивные зрители, таких все ж натикало человек пятьдесят, по спинкам кресел, по головам и плечам братвы тоже рвали когти к спасительным дверям.
Из зала шарахнула волына. На нее повернулись автоматы и задрожали в огневом экстазе стволы. Пацаны с «мухами» попадали на доски сцены, и к креслам понесся гранатный ответ.
Из дыма под дождь картонной чешуи сбоку выехал, шевеля хваталами из папье-маше, гигантский осьминог. И задергался в волнах свинца. Над сценой молчаливо проплывали огрызки рыб, половинки рыб, пощаженные взрывом хвосты.
– Война, пацаны! – По проходу к сцене топал Арбуз и садил из волыны по под мосткам. – Подстава! Измена!
Граната бабахнула под ногами Арбуза и подбросила его, раздирая на кровавые куски. Красно-желтыми брызгами взвились фонтанчики разодранных кресел. Пуля вжикнула у виска Пальца, он оглянулся. Верняк, шмальнули из полной хачиков царской ложи, типа, соратник закадычный поприветствовал» А в своем закутке монтер сцены Булгакин наконец дотянулся зубами до рубильничков.
Люк разверся под пацаном с «мухой», когда тот налег на спуск. Гранату выплюнуло уже под сценой. Из люка ломанулись столб огня и вопль. Оторванная крышка закрутилась пропеллером над оркестровой ямой. Всеобщая бойня не могла не начаться. Все ж, блин, такие крутые!
– Не смейте. – Доктор Роберт J]ивси повис на чьей-то руке с пистолетом. – Здесь же люди!
Террорист пытался выдрать руку из захвата и нажимал на курок – пули разлетались вольными осами во все стороны. Падали, перегораживая выход, зрители. Схватился за живот Мак-Набс. Пистолет защелкал впустую, когда Роберту Ливси удался апперкот. Нокаутированный террорист осел в кресло, изобразив заснувшего зрителя.
– Вы в порядке, Мак-Набс? – Ливси опустился на колени рядом с шотландцем.
Вместе с кровавой пеной губы Мак-Набса выжали:
– Что в таких случаях принято говорить, доктор?
Дурная граната погибающего пацана взмыла вверх и влепилась в потолок у люстры. По побелке с проворством молодых змей разбежались трещины. Хрустнуло, натужно затрещало, лопнуло. И люстра, величественно, как и должны опускаться на планету Земля летающие тарелки ради контактов третьего рода, поплыла вниз.
Вздрогнула театральная собственность, ударная волна взвинтила пыль. Могучий костяк люстры сокрушил полукруглым навершием хилую прослойку кресел и шейные позвонки залегшего под ними Чека.
С таким звоном взрываются склады стеклодувного завода. Алмазной россыпью хлынули-покатились осколки стеклянных подвесок. Осколки засыпали навеки закрывшего глаза Мак-Набса, супружницу майора Орловича и контуженного взрывной волной Ливси…
…Следующий, кто хотел выскочить из ложи, влетел обратно с пулей в груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38