того и гляди, кубарем покатится.
— Обнаженная Иезавель! — яростно голосил он, указывая на нее молотком. — Рыщущая окрест и выставляющая напоказ ноги, дабы ввести во грех.
— Ой, да вали ты обратно на свой фруктовый кекс, — отвернулась от него мисс Харрингтон.
— Он вас все равно не услышит, — предупредил я. — Он глух как сыч.
Мы отправились дальше. Дядя Финли продолжал бежать за нами по лесам, воззрившись на ноги мисс Харрингтон, с истошными криками “Иезавель!”. Он даже не заметил, когда леса кончились, и шагнул прямо в пустоту.
На его счастье, он выронил-таки молоток и умудрился схватиться за край ковчега, а то бы навернулся футов этак с шести и, верно, здорово бы расшибся. Когда мы уходили, он все еще висел на ковчеге, прижимаясь лицом к доскам, голося про грешную бесстыжую Иезавель, но так и норовя повернуть голову, чтоб еще раз взглянуть на ее ноги.
Мы спустились к самому озеру, где был небольшой песчаный пляж. Деревья там расступались, а у самого берега вроде бы было мелко. Чуть дальше лес снова подступал к самой воде, а еще примерно через фарлонг озеро загибалось влево, и того берега уже не было видно. В спокойной, неподвижной воде отражались деревья, и вообще там оказалось расчудесно.
Мисс Харрингтон поглядела по сторонам и обернулась на дядю Финли с его ковчегом и на дом дяди Сагамора.
— Если мы хотим искупаться, — сказала она, — надо уйти подальше от этого чокнутого.
— А у вас есть купальный костюм? — спросил я.
— Ну.., в общем, да, — кивнула она.
— Тогда почему бы вам за ним не сходить? — предложил я. — А потом мы могли бы пройти вон туда и поплавать.
— О, я захватила его с собой. Он у меня в сумочке.
Мы пошли лесом вдоль берега и скоро добрались до места, где озеро делало поворот. Стоило нам спуститься к воде сразу за поворотом, как нас уже нельзя было заметить из дома или откуда еще. Там было даже лучше, чем на первом пляже. Озеро достигало примерно пятьдесят футов в ширину, а тени деревьев вытянулись почти во всю гладь воды, потому что солнце уже начинало садиться. Кругом стояла безмятежная тишина.
— А вам не кажется, что у берега слишком глубоко? — спросил я на всякий случай. — А то я не умею плавать.
— Да нет, — говорит она. — Думаю, тут можно хоть все озеро вброд перейти. И я тебе помогу. Ты только подожди, мне переодеться надо.
Она удалилась в какие-то кусты и папоротники, что росли по берегу, а я стянул шорты и принялся ждать. Место для купания было просто наилучшим, и мне страсть как не терпелось начать учиться плавать. Папа давно собирался меня научить, да только вот в окрестностях городов, где проводятся скачки, никогда ни одной приличной лужи не сыщешь.
Вскорости мисс Харрингтон вышла из кустов. Первое, что пришло мне в голову: доктор Севе-ране не соврал, расписывая, из какой она богатой семьи. Ее купальник был сделан из бриллиантов.
Само собой, не такой уж он был и большой, всего лишь тонкий шнурочек вокруг талии и треугольничек спереди, но зато сплошь из всамделишных бриллиантов. Мне даже подумалось, а удобно ли ей его носить.
А потом я заметил виноградную лозу с голубыми листочками — ту самую, из-за которой потом поднялся весь этот сыр-бор в газетах. Она вилась вокруг правой груди мисс Харрингтон и заканчивалась крошечным розовым бутончиком в самом центре. Просто чудо, до чего премило.
Внезапно она так и замерла на месте — заметила, как я на нее таращусь. Глаза ее сузились.
— Эй, — спрашивает она. — Что с тобой стряслось? Ты лилипут, что ли? Да сколько тебе лет?
— Семь, — отвечаю я.
— Боже праведный, ну и семейка! — говорит она. — Ему еще и восьми нет, а…
Тут она посмотрела вниз, поняла, что я уставился на лозу, и давай хохотать.
— Ох, — еле выговорила она. — А я уже начала было тревожиться.
— Так здорово, — говорю я. — Мне бы тоже такую хотелось.
— Ну, я бы не прочь, чтобы тебе досталась именно эта, — отозвалась она.
— Почему?
— Понимаешь, — она развела руками. — Когда я была маленькой, я росла слишком быстро. Место, где ее вытатуировать, появилось у меня значительно раньше, чем здравый смысл, чтобы понять, что этого делать не следует.
Я не очень-то понял, о чем она толкует, но и не важно. Я подумал, что у каждой женщины есть такая лоза и что это очень здорово. Мы медленно спустились к воде посмотреть, глубоко ли. Мисс Харрингтон подколола волосы наверх, чтобы не замочить их, потому что у нее не было купальной шапочки.
Сперва она переплыла через озеро и обратно, а я смотрел, как двигать руками и ногами. А потом она встала по пояс в воде и удерживала меня на поверхности, пока я тренировался.
Мало-помалу у меня стало получаться, и, когда она отпустила меня, я смог сам проплыть фута два, а то и три.
— Главное, это не бояться воды, — поучала она. — Она тебе вреда не сделает, и драться с ней вовсе незачем.
Потом она снова сплавала на тот берег и обратно, просто для развлечения, и мы вылезли из воды — под деревьями уже сгущались сумерки. Кончики волос у нее все-таки намокли, так что мы присели на поваленное бревно подождать, пока они высохнут, и мисс Харрингтон достала из сумочки сигарету. Черные, как чернила, да еще и влажные волосы так красиво спадали ей на шею и плечи, просто заглядение.
— Ты хорошая, — говорю я. — И плавать меня учишь, и вообще. Давай каждый день так, а?
— Конечно, — согласилась она. — Почему бы нет? Думаю, будет весело.
— Надеюсь, тебе здесь понравится, — сказал я. — Во всяком случае, тебе должно быть тут спокойно, после Нового-то Орлеана. Там, наверное, страшно утомительно.
— Ну, — усмехнулась она, — не без этого.
Глава 7
Когда мы вернулись к трейлеру, уже стемнело, а папа с дядей Сагамором ушли. Я отправился домой и нашел их в кухне. Они готовили ужин. Дядя Сагамор резал колбасу, а папа жарил.
Я взял немножко покормить Зига Фрида, и папа спросил, купались ли мы. Да, говорю, а у мисс Харрингтон такой обалденный купальник, весь из бриллиантов, но совсем крохотный. Они переглянулись, а дядя Сагамор зазевался и порезал руку.
— Нет, ты только представь, — говорит папа.
— Уже представил, — ответил дядя Сагамор и отправился перевязывать руку.
Когда он вернулся, папа уже дожарил колбасу, и они вместе накрыли на стол. Дядя Финли вышмыгнул из своей комнаты, той, что рядом с кухней, и уселся за стол.
Зажав нож в одном кулаке, а вилку в другом, он принялся яростно бормотать:
— Кто эта бесстыжая девица, что нынче вечером рыскала по окрестностям, выставляя напоказ обнаженные ноги? Она собирается здесь остаться?
— Не стоит так волноваться из-за бедной девочки со слабым здоровьем, Финли, — подмигнув папе, проорал дядя Сагамор.
— Ну, или она, или я, — ударил кулаком по столу дядя Финли. — Я не собираюсь жить по соседству с грешниками, бросающими вызов слову Господа нашего.
Дядя Сагамор с неподдельной печалью покачал головой:
— Нечего сказать, тяжелый выбор ты перед нами ставишь, Финли. Но мы будем по тебе скучать. Ей-богу, будем.
Папа спросил у дяди Сагамора потихоньку, чтобы дядя Финли не заметил:
— Ты и взаправду считаешь, он уйдет? Дядя Сагамор помотал головой:
— Нет. Ты плохо знаешь ребят вроде Финли. Они почитают своим долгом оставаться поближе ко всяким грешникам и наблюдать за ними, борясь с собственными грехами и соблазнами.
— Да, пожалуй что и так, — сказал папа.
— А то, — продолжил дядя Сагамор. — Так что не волнуйся. Дьявол не сможет прогнать Финли с насиженного места, потрясая какой-то там юбкой. Он не трус.
Мы все сели за стол. Дядя Финли склонил голову и принялся читать молитву. Тем временем дядя Сагамор потянулся к колбасе, подцепил на вилку кусков этак восемь и приступил к еде.
— Приятно, однако, время от времени закинуть в утробу что-нибудь стоящее, — пробурчал он с набитым ртом. — Особенно после всех этих чертовых овощей, что вечно варит Бесси.
После ужина мы с папой вытащили из трейлера наши спальники и раскатали их на крыльце. Наш трейлер был куда меньше, чем у доктора Северанса, там едва хватало места для печатного станка, запаса бумаги и принадлежностей для лагеря. Мы всегда спали на свежем воздухе, тем более что там и окон-то не было, мы ведь слишком много времени проводили рядом с ипподромами, печатая рекламные листки и бюллетени с результатами сразу же после первых шести забегов.
Я лег, Зиг Фрид свернулся у меня на одеяле, а папа закурил сигарету. Я видел, как кончик ее красным огоньком мерцает во тьме. Где-то у реки непрестанно и заунывно кричала какая-то птица.
— Вот славное место, — говорю я. — Мне здесь нравится.
— Да, неплохо, — отозвался папа. — Думаю, мы останемся тут до ноября, пока не откроется Фэрграундс. Похоже, мы и деньжат чуть-чуть подкопим, учитывая комиссионные за сделку с доктором Северансом. А еще я помогу малость Сагамору с его кожами.
— Ну, надеюсь, он не приволочет назад эти лохани, — испугался я.
— Ох, да ты привыкнешь и перестанешь обращать внимание, — отмахнулся папа. — Собственно говоря, по рецепту Сагамора послезавтра их надо будет снова выставить на солнце.
— А куда он продает шкуры?
— Ну, — замялся папа, — на самом-то деле пока еще никуда. Первая порция вышла не слишком-то удачной. Все сгнило прямо в корытах.
Мы чуть-чуть помолчали, а потом я вспомнил про сахар.
— Как ты думаешь, зачем ему столько? И зачем он сказал шерифу, будто купил его для меня?
— Хм, — проворчал папа и снова затянулся сигаретой. Кончик снова ярко вспыхнул. — Видишь ли, Сагамор не хотел говорить ему, зачем купил сахар на самом деле. Он гордый, не хочет выносить сор из избы. Понимаешь, у твоей тети Бесси сахарный диабет, и врачи прописали ей такую особую диету, по шесть фунтов сахара в день. Но мне нельзя было об этом говорить. Бесси не хочет, чтобы кто-то об этом прослышал.
— Ой, никому не скажу, — пообещал я. Мне вдруг подумалось, что это вполне в духе этого места, здесь у всех со здоровьем неважно. С доктором Северансом приключился сердечный приступ, у шерифа было высокое давление, а у мисс Харрингтон — анемия, а еще где-то поблизости обнаружили тиф, а теперь вот — и сахарный диабет у тети Бесси. Я только и надеялся, что уж мы-то с папой ничего такого не подхватим.
* * *
Следующий день вышел ужасно веселым. За домом я нашел камышовую палку с леской, крючком и бутылочной пробкой вместо поплавка, нарыл червей, и мы с Зигом Фридом отправились на рыбалку. Самое смешное, что в озере водилась настоящая рыба. Я поймал целых четыре. Дядя Сагамор сказал, это красный окунь, а папа поджарил их мне на ужин на жире из-под колбасы. Получилось просто объедение.
Днем мне захотелось поплавать, но когда я пришел, мисс Харрингтон лежала в брезентовом кресле, потягивая свой напиток, и сказала, что до заката мы никуда не пойдем. Доктор Севе-ране тоже валялся в соседнем кресле со стаканом в руке и спросил ее:
— Эй, это что еще за плавание? Уж не собираешься ли ты дать мне отставку из-за какого-то шкета, который не дорос еще даже до того, чтобы курить травку?
— Ой, да заткнись ты, — поморщилась она. — Неужели ты хотя бы пять минут не можешь подумать о чем-то другом?
— И это твоя благодарность? — говорит он. — Я, черт побери, спас тебе жизнь и я же еще должен всякий раз, как захочу побыть с тобой, считаться с семилетним пацаном.
— Благодарность? — переспросила она. — Уж поверь мне, умник, что в следующий раз, как кто-нибудь предложит мне уехать в деревню и отсидеться там, я буду знать, что он имеет в виду.
Они продолжали препираться, как будто напрочь обо мне позабыли, так что я ушел от них и побродил немного по отмели на озере рядом с тем местом, где все строил свой ковчег дядя Финли. Мне хотелось поймать рака. Вода там доходила мне всего до пояса, и я видел целую уйму их на дне, но ни одного так и не словил. Уж больно прытко они пятились.
А дядя Сагамор с папой весь день просидели сиднем в теньке, болтая и то и дело прикладываясь к тому кувшину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Обнаженная Иезавель! — яростно голосил он, указывая на нее молотком. — Рыщущая окрест и выставляющая напоказ ноги, дабы ввести во грех.
— Ой, да вали ты обратно на свой фруктовый кекс, — отвернулась от него мисс Харрингтон.
— Он вас все равно не услышит, — предупредил я. — Он глух как сыч.
Мы отправились дальше. Дядя Финли продолжал бежать за нами по лесам, воззрившись на ноги мисс Харрингтон, с истошными криками “Иезавель!”. Он даже не заметил, когда леса кончились, и шагнул прямо в пустоту.
На его счастье, он выронил-таки молоток и умудрился схватиться за край ковчега, а то бы навернулся футов этак с шести и, верно, здорово бы расшибся. Когда мы уходили, он все еще висел на ковчеге, прижимаясь лицом к доскам, голося про грешную бесстыжую Иезавель, но так и норовя повернуть голову, чтоб еще раз взглянуть на ее ноги.
Мы спустились к самому озеру, где был небольшой песчаный пляж. Деревья там расступались, а у самого берега вроде бы было мелко. Чуть дальше лес снова подступал к самой воде, а еще примерно через фарлонг озеро загибалось влево, и того берега уже не было видно. В спокойной, неподвижной воде отражались деревья, и вообще там оказалось расчудесно.
Мисс Харрингтон поглядела по сторонам и обернулась на дядю Финли с его ковчегом и на дом дяди Сагамора.
— Если мы хотим искупаться, — сказала она, — надо уйти подальше от этого чокнутого.
— А у вас есть купальный костюм? — спросил я.
— Ну.., в общем, да, — кивнула она.
— Тогда почему бы вам за ним не сходить? — предложил я. — А потом мы могли бы пройти вон туда и поплавать.
— О, я захватила его с собой. Он у меня в сумочке.
Мы пошли лесом вдоль берега и скоро добрались до места, где озеро делало поворот. Стоило нам спуститься к воде сразу за поворотом, как нас уже нельзя было заметить из дома или откуда еще. Там было даже лучше, чем на первом пляже. Озеро достигало примерно пятьдесят футов в ширину, а тени деревьев вытянулись почти во всю гладь воды, потому что солнце уже начинало садиться. Кругом стояла безмятежная тишина.
— А вам не кажется, что у берега слишком глубоко? — спросил я на всякий случай. — А то я не умею плавать.
— Да нет, — говорит она. — Думаю, тут можно хоть все озеро вброд перейти. И я тебе помогу. Ты только подожди, мне переодеться надо.
Она удалилась в какие-то кусты и папоротники, что росли по берегу, а я стянул шорты и принялся ждать. Место для купания было просто наилучшим, и мне страсть как не терпелось начать учиться плавать. Папа давно собирался меня научить, да только вот в окрестностях городов, где проводятся скачки, никогда ни одной приличной лужи не сыщешь.
Вскорости мисс Харрингтон вышла из кустов. Первое, что пришло мне в голову: доктор Севе-ране не соврал, расписывая, из какой она богатой семьи. Ее купальник был сделан из бриллиантов.
Само собой, не такой уж он был и большой, всего лишь тонкий шнурочек вокруг талии и треугольничек спереди, но зато сплошь из всамделишных бриллиантов. Мне даже подумалось, а удобно ли ей его носить.
А потом я заметил виноградную лозу с голубыми листочками — ту самую, из-за которой потом поднялся весь этот сыр-бор в газетах. Она вилась вокруг правой груди мисс Харрингтон и заканчивалась крошечным розовым бутончиком в самом центре. Просто чудо, до чего премило.
Внезапно она так и замерла на месте — заметила, как я на нее таращусь. Глаза ее сузились.
— Эй, — спрашивает она. — Что с тобой стряслось? Ты лилипут, что ли? Да сколько тебе лет?
— Семь, — отвечаю я.
— Боже праведный, ну и семейка! — говорит она. — Ему еще и восьми нет, а…
Тут она посмотрела вниз, поняла, что я уставился на лозу, и давай хохотать.
— Ох, — еле выговорила она. — А я уже начала было тревожиться.
— Так здорово, — говорю я. — Мне бы тоже такую хотелось.
— Ну, я бы не прочь, чтобы тебе досталась именно эта, — отозвалась она.
— Почему?
— Понимаешь, — она развела руками. — Когда я была маленькой, я росла слишком быстро. Место, где ее вытатуировать, появилось у меня значительно раньше, чем здравый смысл, чтобы понять, что этого делать не следует.
Я не очень-то понял, о чем она толкует, но и не важно. Я подумал, что у каждой женщины есть такая лоза и что это очень здорово. Мы медленно спустились к воде посмотреть, глубоко ли. Мисс Харрингтон подколола волосы наверх, чтобы не замочить их, потому что у нее не было купальной шапочки.
Сперва она переплыла через озеро и обратно, а я смотрел, как двигать руками и ногами. А потом она встала по пояс в воде и удерживала меня на поверхности, пока я тренировался.
Мало-помалу у меня стало получаться, и, когда она отпустила меня, я смог сам проплыть фута два, а то и три.
— Главное, это не бояться воды, — поучала она. — Она тебе вреда не сделает, и драться с ней вовсе незачем.
Потом она снова сплавала на тот берег и обратно, просто для развлечения, и мы вылезли из воды — под деревьями уже сгущались сумерки. Кончики волос у нее все-таки намокли, так что мы присели на поваленное бревно подождать, пока они высохнут, и мисс Харрингтон достала из сумочки сигарету. Черные, как чернила, да еще и влажные волосы так красиво спадали ей на шею и плечи, просто заглядение.
— Ты хорошая, — говорю я. — И плавать меня учишь, и вообще. Давай каждый день так, а?
— Конечно, — согласилась она. — Почему бы нет? Думаю, будет весело.
— Надеюсь, тебе здесь понравится, — сказал я. — Во всяком случае, тебе должно быть тут спокойно, после Нового-то Орлеана. Там, наверное, страшно утомительно.
— Ну, — усмехнулась она, — не без этого.
Глава 7
Когда мы вернулись к трейлеру, уже стемнело, а папа с дядей Сагамором ушли. Я отправился домой и нашел их в кухне. Они готовили ужин. Дядя Сагамор резал колбасу, а папа жарил.
Я взял немножко покормить Зига Фрида, и папа спросил, купались ли мы. Да, говорю, а у мисс Харрингтон такой обалденный купальник, весь из бриллиантов, но совсем крохотный. Они переглянулись, а дядя Сагамор зазевался и порезал руку.
— Нет, ты только представь, — говорит папа.
— Уже представил, — ответил дядя Сагамор и отправился перевязывать руку.
Когда он вернулся, папа уже дожарил колбасу, и они вместе накрыли на стол. Дядя Финли вышмыгнул из своей комнаты, той, что рядом с кухней, и уселся за стол.
Зажав нож в одном кулаке, а вилку в другом, он принялся яростно бормотать:
— Кто эта бесстыжая девица, что нынче вечером рыскала по окрестностям, выставляя напоказ обнаженные ноги? Она собирается здесь остаться?
— Не стоит так волноваться из-за бедной девочки со слабым здоровьем, Финли, — подмигнув папе, проорал дядя Сагамор.
— Ну, или она, или я, — ударил кулаком по столу дядя Финли. — Я не собираюсь жить по соседству с грешниками, бросающими вызов слову Господа нашего.
Дядя Сагамор с неподдельной печалью покачал головой:
— Нечего сказать, тяжелый выбор ты перед нами ставишь, Финли. Но мы будем по тебе скучать. Ей-богу, будем.
Папа спросил у дяди Сагамора потихоньку, чтобы дядя Финли не заметил:
— Ты и взаправду считаешь, он уйдет? Дядя Сагамор помотал головой:
— Нет. Ты плохо знаешь ребят вроде Финли. Они почитают своим долгом оставаться поближе ко всяким грешникам и наблюдать за ними, борясь с собственными грехами и соблазнами.
— Да, пожалуй что и так, — сказал папа.
— А то, — продолжил дядя Сагамор. — Так что не волнуйся. Дьявол не сможет прогнать Финли с насиженного места, потрясая какой-то там юбкой. Он не трус.
Мы все сели за стол. Дядя Финли склонил голову и принялся читать молитву. Тем временем дядя Сагамор потянулся к колбасе, подцепил на вилку кусков этак восемь и приступил к еде.
— Приятно, однако, время от времени закинуть в утробу что-нибудь стоящее, — пробурчал он с набитым ртом. — Особенно после всех этих чертовых овощей, что вечно варит Бесси.
После ужина мы с папой вытащили из трейлера наши спальники и раскатали их на крыльце. Наш трейлер был куда меньше, чем у доктора Северанса, там едва хватало места для печатного станка, запаса бумаги и принадлежностей для лагеря. Мы всегда спали на свежем воздухе, тем более что там и окон-то не было, мы ведь слишком много времени проводили рядом с ипподромами, печатая рекламные листки и бюллетени с результатами сразу же после первых шести забегов.
Я лег, Зиг Фрид свернулся у меня на одеяле, а папа закурил сигарету. Я видел, как кончик ее красным огоньком мерцает во тьме. Где-то у реки непрестанно и заунывно кричала какая-то птица.
— Вот славное место, — говорю я. — Мне здесь нравится.
— Да, неплохо, — отозвался папа. — Думаю, мы останемся тут до ноября, пока не откроется Фэрграундс. Похоже, мы и деньжат чуть-чуть подкопим, учитывая комиссионные за сделку с доктором Северансом. А еще я помогу малость Сагамору с его кожами.
— Ну, надеюсь, он не приволочет назад эти лохани, — испугался я.
— Ох, да ты привыкнешь и перестанешь обращать внимание, — отмахнулся папа. — Собственно говоря, по рецепту Сагамора послезавтра их надо будет снова выставить на солнце.
— А куда он продает шкуры?
— Ну, — замялся папа, — на самом-то деле пока еще никуда. Первая порция вышла не слишком-то удачной. Все сгнило прямо в корытах.
Мы чуть-чуть помолчали, а потом я вспомнил про сахар.
— Как ты думаешь, зачем ему столько? И зачем он сказал шерифу, будто купил его для меня?
— Хм, — проворчал папа и снова затянулся сигаретой. Кончик снова ярко вспыхнул. — Видишь ли, Сагамор не хотел говорить ему, зачем купил сахар на самом деле. Он гордый, не хочет выносить сор из избы. Понимаешь, у твоей тети Бесси сахарный диабет, и врачи прописали ей такую особую диету, по шесть фунтов сахара в день. Но мне нельзя было об этом говорить. Бесси не хочет, чтобы кто-то об этом прослышал.
— Ой, никому не скажу, — пообещал я. Мне вдруг подумалось, что это вполне в духе этого места, здесь у всех со здоровьем неважно. С доктором Северансом приключился сердечный приступ, у шерифа было высокое давление, а у мисс Харрингтон — анемия, а еще где-то поблизости обнаружили тиф, а теперь вот — и сахарный диабет у тети Бесси. Я только и надеялся, что уж мы-то с папой ничего такого не подхватим.
* * *
Следующий день вышел ужасно веселым. За домом я нашел камышовую палку с леской, крючком и бутылочной пробкой вместо поплавка, нарыл червей, и мы с Зигом Фридом отправились на рыбалку. Самое смешное, что в озере водилась настоящая рыба. Я поймал целых четыре. Дядя Сагамор сказал, это красный окунь, а папа поджарил их мне на ужин на жире из-под колбасы. Получилось просто объедение.
Днем мне захотелось поплавать, но когда я пришел, мисс Харрингтон лежала в брезентовом кресле, потягивая свой напиток, и сказала, что до заката мы никуда не пойдем. Доктор Севе-ране тоже валялся в соседнем кресле со стаканом в руке и спросил ее:
— Эй, это что еще за плавание? Уж не собираешься ли ты дать мне отставку из-за какого-то шкета, который не дорос еще даже до того, чтобы курить травку?
— Ой, да заткнись ты, — поморщилась она. — Неужели ты хотя бы пять минут не можешь подумать о чем-то другом?
— И это твоя благодарность? — говорит он. — Я, черт побери, спас тебе жизнь и я же еще должен всякий раз, как захочу побыть с тобой, считаться с семилетним пацаном.
— Благодарность? — переспросила она. — Уж поверь мне, умник, что в следующий раз, как кто-нибудь предложит мне уехать в деревню и отсидеться там, я буду знать, что он имеет в виду.
Они продолжали препираться, как будто напрочь обо мне позабыли, так что я ушел от них и побродил немного по отмели на озере рядом с тем местом, где все строил свой ковчег дядя Финли. Мне хотелось поймать рака. Вода там доходила мне всего до пояса, и я видел целую уйму их на дне, но ни одного так и не словил. Уж больно прытко они пятились.
А дядя Сагамор с папой весь день просидели сиднем в теньке, болтая и то и дело прикладываясь к тому кувшину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29