Узнав о смерти Джея, этот болван запаниковал, тем более что вы успели его разыскать и задать несколько вопросов, они и навели его на мысль, что дело нечисто. Он бросился мне звонить, и я понял, что он готов выложить все начистоту. Ну и... — он посмотрел на свои огромные ладони, — пришлось позаботиться, чтобы он не успел этого сделать. — Ганнибал сокрушенно покачал головой. — Господи, да мне и в голову прийти не могло, что когда-нибудь я смогу убить — и кого? — Джея Уэзера! Я уж не говорю о Бордене. Я бы и не пошел на это, если бы не Глэдис. К тому же казалось, я все так хорошо придумал! Но чертов дурак вдруг стал что-то подозревать... А вы...
Вдруг его голос задрожал и прервался. Он с ужасом уставился на меня. Я понял, в чем дело, ведь по логике вещей я не должен был задавать никаких вопросов! Я попросту не мог этого сделать! Безумный, панический страх исказил его черты, он затряс головой, глядя на меня почти бессмысленными глазами. Если бы вдруг мой хладный труп поднялся из свежей могилы и принялся приставать к нему с вопросами, он бы не был так поражен.
Нижняя челюсть у него отвисла, и из горла вылетел какой-то сдавленный звук.
Я нахально ухмыльнулся прямо ему в лицо.
— Да, Ганнибал, — сочувственно покивал я, — ваше дело дрянь. На всякий случай, если вдруг вам придет охота наделать глупостей, учтите — в соседних комнатах полным-полно копов, да и в коридоре их хватает, так что, сами видите...
По-моему, он мне не поверил. Да и как поверить, ведь на первый взгляд в его плане все было так здорово продумано. Подумать только — сколько дней он вынашивал это убийство, почти сжился с этой мыслью — и вдруг все пошло прахом!
Лицо его превратилось в каменную маску. Тяжелые, литые кулаки судорожно сжались, дыхание со свистом вырвалось из груди. Наверное, он даже забыл о шприце, потому что я заметил, что он вдруг с удивлением покосился на хрупкий стеклянный предмет в огромной ладони. За дверью послышался шум шагов. Глаза его остановились на мне со страхом и ненавистью, он высоко занес руку с блеснувшим в ней шприцом, еще немного, и его острое жало неминуемо вонзилось бы мне в грудь. Но я этого ждал и, вцепившись обеими руками в подлокотники кресла, согнул ноги и с наслаждением впечатал каблуки своих тяжелых сапог прямо в ненавистное лицо.
Все свое отвращение я вложил в этот удар и, должно быть, перестарался. Во всяком случае, мне удалось остановить его, и он с грохотом отлетел назад. Огромная туша шлепнулась на пол с такой силой, что я даже испугался — мне показалось, что пол не выдержит. Но не выдержал он, кровь залила ему лицо. Бог его знает, как это вышло, возможно, он поскользнулся на ковре, но я не сразу сообразил, что в тот момент он сжимал в руке шприц с предназначенным мне дьявольским снадобьем.
Наверное, я так никогда и не узнаю, случайно это вышло, просто потому, что он не удержался на ногах, или он сам решил свою судьбу. Только игла глубоко вонзилась в его тело, и судорожно сжавшиеся пальцы до отказа вдавили плунжер.
Дверь распахнулась, когда на нее разом навалилось несколько крепких ребят в форме. В комнату с грохотом ввалились два копа с пистолетами в руках. Третий застыл в дверях.
Им достаточно было беглого взгляда, чтобы сразу оценить ситуацию. Мой вопль: «Хватайте его! Он успел что-то вколоть себе!» — оказался уже ненужным.
Дело было закончено.
Глава 18
Ганнибал оказался довольно живучим. Как я узнал, он продержался еще минут двадцать, и только потом сердце его остановилось. Похоже, что и финальную часть этой сцены он со свойственной ему тщательностью обдумал заранее, разница только в том, что на его месте должен был быть я. Так что все могло обернуться и не совсем так, как произошло. Особенно если учесть, что дьявольское зелье в шприце разило наповал. А я знал, что одурманенного и беспомощного меня можно было бы взять голыми руками.
«Скорая помощь» примчалась почти одновременно с полицией, но было уже поздно. Несколько минут Ганнибал что-то кричал, бормотал, словно безумный, затем вдруг страшное волнение исказило его черты, и в глазах появился панический страх. Перед самым концом, думаю, он сожалел о том, на что его толкнула алчность. Зрачки его расширились так, что стали напоминать две черные дыры, большие руки бешено тряслись. Затем долгие, мучительные судороги скрючили его огромное тело и он стал задыхаться. Медицина оказалась бессильна.
Пошло всего лишь три часа после событий в отеле. И вот я сижу в своем верном «бьюике», попыхиваю сигаретой и размышляю. Теперь-то у меня нет ни малейших сомнений, что именно она, моя прежняя возлюбленная, обольстительная Глэдис, задумала всю эту мерзость. Держу пари, ей будет о чем подумать, сидя в камере в ожидании суда! Детали, скорее всего, разработал хитрый лис Ганнибал, уж слишком явственно чувствуется его рука в той скрупулезности и предусмотрительности, с какой готовилось убийство. Уверен, покойный Роберт Ганнибал был просто пленен животной чувственностью и темпераментом Глэдис, которые она так щедро проявляла в постели! Впрочем, мне тоже есть что вспомнить, подумал я, чувствуя невольную жалость к этой женщине.
Теперь мне было известно, что по приказу Ганнибала оба типа — и Люшен, и Поттер — смылись из города. Впрочем, я почти не сомневался, что на свободе им осталось гулять недолго. Похоже, мне еще посчастливилось, что неопытный в подобных делах Ганнибал не прикончил меня еще во вторник вечером, вколов лошадиную дозу наркотика. Но истинная удача привалила мне сегодня. Меня бросило в пот, когда врач объяснил, что могло случиться, получи я заготовленную дозу, — это был чистый адреналин.
План у него был такой. Он вкатил бы мне адреналин в вену, приказав выскочить из отеля, и я бежал бы до тех пор, пока сердце мое не разорвалось бы. И я упал бы бездыханным. «Частный сыщик из Лос-Анджелеса умер прямо на улице от сердечного приступа» — так выглядело бы сообщение в газетах на следующий день. Да, этот подонок здорово все придумал.
Я не спешил вылезать из машины. Просто сидел и лениво размышлял о том о сем. Но в основном мои мысли занимала Энн. Теперь она унаследует все, но вряд ли это ее утешит. Отца не вернешь. Я вспомнил огромный дом на Сент-Эндрюс-Плейс — как много места для осиротевшей девушки! Пройдет еще немало времени, пока она оправится от этого удара, подумалось мне. Ей будет нелегко. Я мог только надеяться, что это испытание не сломит ее. Не знаю, прав я или нет, судить вам, но только я тронулся с места и прямиком направился на Сент-Эндрюс-Плейс. В конце концов, успокаивал я свою совесть, она всегда сможет сказать, что ее нет дома, если вдруг не захочет меня видеть.
Она сама открыла мне дверь.
— Привет, — выдавил я. — Вот, проезжал тут мимо, решил заглянуть, посмотреть, как ты. — Никогда в жизни ложь не давалась мне с таким трудом.
— Заходи. — Она радостно улыбнулась.
Как и в прошлый раз, мы устроились на диване в гостиной. Я невольно обратил внимание, что на первом этаже горели все люстры — как будто она пыталась прогнать таившиеся по углам призраки прошлого.
Она посмотрела на меня:
— Я рада, что ты пришел, Марк. Ты ведь знаешь, я никогда особенно не любила Глэдис, но все равно не могу поверить, что она... — Она задохнулась и затрясла головой.
— Да. Скверная история, я понимаю. А ты как — в порядке?
— Со мной все хорошо. Сначала, конечно, было тяжело.
Мы еще немного поболтали о том о сем. Ей хотелось знать, как все это случилось.
— Просто, чтобы понять. — Так она смущенно объяснила мне, когда я удивился, зачем ей это нужно.
В двух словах я объяснил ей все.
Потом она бросила на меня быстрый смущенный взгляд:
— Послушай, Марк, тебе совсем не обязательно сидеть возле меня. Я и правда уже пришла в себя. Честное слово! Вначале я думала, что будет легче, если я выплачусь в одиночестве. Но у меня нет слез. Не знаю почему. — Она замялась, потом взглянула на меня — на лице ее было странное выражение. — Я много думала в эти дни, Марк. О многом — и о себе тоже. Все так смешалось... Теперь мне кажется... может, я зря так ненавидела Глэдис? Или я просто слишком сильно любила папу? Ты веришь, я ведь любила его больше всех на свете. — Она опять замолчала и передернула плечами. — Ладно, забудь об этом. Я совсем не то хотела сказать. Да и что теперь говорить... Спасибо тебе, что пришел.
Я встал, собираясь уходить:
— Если тебе что-то будет нужно, Энн...
— Я знаю.
— Может, я дурак, что говорю об этом, — пробормотал я, — но если тебе придет охота... я был бы рад, если бы ты согласилась пойти со мной к «Фрэнки»... Я куплю тебе коктейль, обещаю!
Она засмеялась, и я обрадовался, заметив, что глаза у нее уже не такие грустные.
— С радостью, Марк. И спасибо тебе.
Я попрощался с ней у дверей и еще долго видел, как она махала мне вслед.
Добравшись до офиса, я уселся за письменный стол и вдруг подумал: а стану ли я когда-нибудь прежним? Сейчас все пережитое казалось мне страшным сном. Конечно же я ничуть не сомневался, что я не убийца, но мысль о том, как я чуть было не стал им, не давала мне покоя.
Случись на месте Ганнибала кто угодно — хотя бы Борден Брюс Уилсон, одним словом, настоящий профессионал, умеющий манипулировать людьми, — и все могло бы кончиться совсем иначе. Меня бросило в жар. Да если бы у того же Ганнибала было чуть больше времени в запасе, чтобы поработать надо мной как следует — словом, если бы я не понял, что навязчивое желание во что бы то ни стало приехать в «Феникс» преследует меня неспроста, и не заподозрил бы неладное!..
Даже сейчас, когда Глэдис и Ганнибал во всем признались, и я был полностью очищен от всех подозрений, мне все еще было не по себе — я до сих пор не помнил всего, что случилось со мной. В моей памяти зияли провалы — она была похожа на дырявую рыбацкую сеть. К тому же я понимал, что многое не помню, а просто знаю, потому что слышал запись на пленке. Странное дело, но я до сих пор не мог поверить, что все это произошло со мной. И я не мог избавиться от мысли, что где-то есть другие люди, которым не так повезло, как мне. А они так и живут, не зная, что с ними происходит, не подозревая, что ими движет чья-то злая воля. Живут без памяти. Теперь я знал: то, что случилось со мной, могло произойти с каждым, хотя любой, кто услышал бы об этом, скорее всего просто рассмеялся бы мне в лицо.
Хотя мне и удалось наконец сложить из отдельных фрагментов все части хитроумного замысла, многое еще оставалось загадкой. Как во сне, когда сам не знаешь, то ли спишь, то ли бодрствуешь, и где сон сливается с явью. Мне не давала покоя мысль о том, что же в моих воспоминаниях было реальным, а что призрачным, что я пережил на самом деле, а что мне внушили.
Огромным усилием воли мне удалось наконец избавиться от проклятого наваждения. К черту, Логан, подумал я. Все кончено. Ты распутал это дело, и слава Богу!
Мне немного полегчало. Дождусь утра, там будет видно. Может, и стоит покопаться еще немного в этом деле, глядишь, что-то и прояснится. А если и нет, тоже не беда. Я же не выжившая из ума старуха и прекрасно помню, как я говорил с Глэдис и Энн, Ганнибалом, Артуром, Питером и... ах да, Айлой.
Вот это уж несомненная реальность. Единственным наваждением, имевшим место, были белоснежные бедра этой колдуньи. Я нисколько не сомневался, что мне просто не под силу выдумать такие влажные горячие губы, такие волнующие изгибы полной груди. А ногти? Кроваво-красные ногти, острые, как у дикой кошки? Я усмехнулся. Да, такое и во сне не приснится!
Конечно, подумал я, проверить все-таки стоит. В конце концов, должен же я убедиться, что все это было на самом деле?! Просто чтобы доказать, что могу положиться на собственную память...
Я облизнулся, погрузившись в воспоминания о стройных ногах, изящно закинутых на подлокотник кресла, об этой шелковистой на ощупь коже... М-да, безусловно, проверить надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30