Но страх поглотил в сознании Гордия остатка разума, и теперь он стал совершенно невменяем. Даже внешний облик его, который прежде и во время под, готовки к убийству, и непосредственно в момент его совершения оставался где-то на грани между нормой и безумием, теперь разительно изменился. Мечущийся по лабиринту лестниц и коридоров Санта-Клаус стад похож на типичного голливудского маньяка в последний стадии распада личности.
Его вот-вот должны были загнать в ловушку и схватить или убить. Гордий уже слышал топот шагов преследователей и видел, как вспыхивают цифры на индикаторах панелей лифтов. Это его враги наперегонки устремлялись вверх.
Но Санта-Клаус первым поднялся на самый верх, на тридцать третий этаж, и здесь увидел, как группа вооруженных людей, оживленно переговариваясь движется по коридору к лифту.
И среди них были женщины.
Гордий налетел на них внезапно, и, несмотря на безумие, движения его были очень точны. Он сумел моментально сорвать с плеча генерала Голубева компактный автомат — из тех, которыми пользуются омоновцы. В следующую секунду Гордий ткнул ствол под челюсть Яне Ружевич и потащил ее за собой. Наверх. На крышу.
Бывает же дар у людей — притягивать к себе неприятности.
В этот момент Гордий еще не знал, как он поступит с захваченной женщиной. То ему хотелось подвергнуть ее изощренным пыткам, дабы отомстить за неудачу, нежданно-негаданно обрушившуюся на него, А может, просто сбросить ее с крыши вниз. Или застрелить.
Но по мере того, как Гордий, прикрываясь женщиной, отходил к краю крыши, в его воспаленном мозгу все четче вырисовывалась другая идея. Надо заставить женщину раздеться и стоять неподвижно.
Она сделает это, потому что боится автомата. И когда она начнет замерзать, ее силы перейдут к нему. И это будет спасение.
— Раздевайся, — прошипел Гордий прямо в ухо певице.
А поскольку она медлила, маньяк сам левой рукой разорвал на ней тонкое платье. Второй концертный костюм за сутки превратился в груду бесполезных тряпок.
Яна оказалась обнажена до пояса. Заставлять ее раздеваться дальше было слишком рискованно. За радиобашней, расположенной на крыше отеля, уже мелькнули тени людей, и Гордий даже дал в ту сторону предупредительную очередь.
Сейчас оба — и маньяк, и Яна — были отлично видны снизу, с земли. Санта-Клауса ничего не стоило снять снайперским выстрелом, но он крепко вцепился левой рукой в плечо певицы, и существовал риск, что будучи застрелен, маньяк полетит вниз не один, а потянет за собой Яну.
И вдруг рука Санта-Клауса разжалась, и ствол автомата отклонился от головы Яны. Маньяк задрожал всем телом, и лицо его исказила гримаса ужаса.
По крыше шел человек. Он двигался не очень быстро, легкой, расслабленной походкой, и был похож на прилежного школьника, вышедшего погулять. Правда, в обеих руках у него было по пистолету, но они казались какими-то ненастоящими.
Однако Гордий сразу узнал, что это за человек. Тен-тай.
Костя Данилов был всего лишь ученик тен-тая и к тому же испытывал в данный момент проблемы с силой света. Слишком много темных приемов пришлось ему применить за сегодняшний день. И он тоже боялся, поскольку не был уверен, что сумеет убежать от автоматной очереди или упредить ее прыжком.
Однако Гордий был деморализован и к тому же держал автомат в одной руке — а в такой ситуации прицельная и точная стрельба крайне маловероятна.
Тем не менее Костя начал действовать, находясь еще довольно далеко от маньяка и его пленницы.
Ученик тен-тая произнес всего два слова. Первое было негромким окликом, мгновенно привлекающим внимание. А второе, после почти неуловимой паузы, хлестнуло, как удар бича.
— Яна… Падай!
Яна поняла все, как надо. Она сильно оттолкнулась ногами и прыгнула вперед и вниз, подальше от края крыши. Ее послушное гибкое тело сгруппировалось в полете, и Яна легко приземлилась на руки.
В это самое мгновение Гордий, маг «ордена Нового закона» и он же маньяк Сайга-Клаус, лишился своих собственных рук. Не в прямом смысле — если бы он остался жив, то вылечить руки удалось бы без труда. Просто Костя Данилов из двух стволов прострелил маньяку плечевые кости, и руки Санта-Клауса мгновенно повисли как плети. Автомат почти без стука упал на снег, укрывающий крышу отеля.
И тут же из-за антенной башни, скрывающей от глаз Гордия большую часть крыши, стали выходить люди. Те, кто был с Яной, когда маньяк захватил ее, и те, кто подоспел позже. Они окружили маньяка живой подковой, которая постепенно сжималась. Гордий был похож на затравленного зверя, который никак не может решить, то ли броситься на врагов и подороже продать свою жизнь, то ли пасть ниц и, скуля, лизать сапоги охотников, чтобы таким образом свою жизнь выкупить.
Гордий не сделал ни того, ни другого. Он замер, словно воля окончательно покинула его. Лицо маньяка превратилось в маску боли и страха. Животной боля и животного страха.
Санта-Клауса можно было брать голыми руками, и все думали, что тем и кончится. Но вдруг к маньяку приблизился Греков. Он держал в руке небольшую фотографию. «Подарок из Лапландии».
Гордий узнал Снежану. Ту самую златовласку.
— Клянусь, что я увижу рассвет, — сказала она тогда.
А Гордий, взглянув в глаза ее отца, мгновенно осознал, что ему не суждено увидеть рассвета.
Греков что-то говорил, но Санта-Клаус не слышал его. Он затравленно озирался по сторонам, но бежать было некуда. Он пытался мобилизовать остатки гипнотической силы — но не мог. И руки не слушались его.
Греков ударил Санта-Клауса кулаком в челюсть. Так настоящие мужчины обычно отвечают на оскорбление, нанесенное им самим или их близким. Правда, Санта-Клаус в этот момент был совершенно беспомощен и стоял на самом краю крыши тридцатитрехэтажного здания. Но ведь и оскорбление, нанесенное им, было смертельным. Снежана Грекова была не менее беспомощна, когда умирала в холодном заснеженном лесу.
Удар сбил Санта-Клауса с ног и опрокинул его назад. Ограждение крыши оказалось слишком низким, чтобы задержать летящего спиной вперед человека. Если бы Гордий владел своими руками, то он, возможно, сумел бы как-то зацепиться. Но руки его не слушались, и маньяк, лишенный опоры, полетел вниз со стометровой высоты.
Его предсмертный вой был таков, что у многих внизу и наверху мороз прошел по коже. Но длилось это недолго. Глухой удар, вскрик какой-то женщины-и все.
Ткач, которого не пугала высота, подошел к краю крыши и посмотрел вниз.
— Мало ему, — заявил он. — Надо было сделать с ним то же самое, что он сам делал. Раздеть и к дереву привязать. А еще — кое-что ему отрезать. А еще…
— А ведь он сам туда свалился, — профессиональным глазом оценив обстановку, сказал генерал Голубев. — Взял и упал. Болевой шок, потеря крови, обморок. А Данилов действовал в пределах необходимой обороны.
— Все равно он слишком легко отделался, — упрямо повторил Ткач.
— Между прочим, самосуд у нас в стране запрещен, — заметил губернатор, который тоже оказался на крыше.
— Мало ли что у нас в стране запрещено, — ответствовал Ткач.
Тен-таи изменяют своим женщинам без лишних сомнений и угрызений совести и считают ревность чувством недостойным.
Сами тен-таи никогда не ревнуют.
Они просто знают, что им нечего бояться. Кто же захочет изменить самому искусному любовнику на свете с простым смертным?
А если спор из-за женщины возникает между двумя тен-таями, то на этот случай существует бой.
Светлый бой без оружия, без боли и без смерти.
58
Однажды, еще до дня рождения Солнца, Лена Зверева, оскорбленная пренебрежением Кости Данилова к ее сексуальным домогательствам, вслух усомнилась в его мужских способностях.
Костя не обиделся, ибо тен-таям это несвойственно, но заметил как бы между прочим, что воины тентай-де — самые искусные любовники на свете. Существуют на Востоке любовники искуснее их, но те всю жизнь посвящают одной только плотской любви. А для тен-таев таковая любовь — лишь одно из проявлений жизни, причем не самое главное, поскольку бой для них все-таки важнее.
В ночь с 25 на 26 декабря, ближе к утру, Лена смогла убедиться, что тен-таи действительно очень искусны в любви. Правда, она никогда не имела дела с лучшими любовниками Востока и не могла сравнить — но одно было несомненно: никто из примерно двух десятков мужчин, бывших у Лены до Кости, не мог не только сравниться с учеником тен-тая, но даже приблизиться к нему в этом искусстве.
В последующие пять дней и ночей Лена ни разу не надевала одежду и потеряла счет сеансам и кульминациям любви.
Эпилог
— А ведь на самом деле идея здоровая, — сказал в новогоднюю ночь начальник городской криминальной милиции Короленко. — Создать секретное подразделение, которое по своему усмотрению будет расправляться с людьми, объявленными вне закона. И если известно, что некто — убийца или организатор убийств, то это подразделение должно его уничтожить, даже если для суда не хватает доказательств.
— Все это замечательно, но только при одном условии, — заметил инспектор угрозыска Ростовцев, — Приговоры должен выносить святой праведник, который заранее знает, кто виноват, а кто прав, и главное — никогда не ошибается. А иначе получится то же самое, что с «орденом Нового закона». Вместо справедливой кары — мания убийства.
— Святой праведник никогда не пошлет других людей убивать, — сказал священник Крестовоздвиженской церкви отец Роман.
— Разве? А Сергий Радонежский? — хитро прищурившись, спросил верховный жрец Солнца отец Гелиос.
— Это совсем другое, — ответил православный священник, — Была война. Война за правое дело.
— А сейчас разве не война? — задал риторический вопрос Короленко.
— Борьба со злом его методами только умножает зло, — сказал отец Гелиос. — Месть порождает новую месть, и цепь убийств может стать бесконечной, если кто-то не решится ее прервать.
— Я все понимаю, — вмешался в разговор ученик тен-тая Данилов, — кроме одного: почему обязательно надо кого-то убивать? Готов спорить на что угодно: после разговора со мной некто Григер всю оставшуюся жизнь будет совершать только добрые дела.
— Григер всегда был слабак, — сказал на это отец Гелиос. — Вся Гракенская школа магии про это знала. Зато я готов спорить, что когда Гессар выйдет из транса, то не только не перейдет на добрые дела, но и возьмется мстить тебе лично.
— Скажи, а почему все-таки Гордий так старался подставить Детей Солнца? — поинтересовался Марик Калганов. — Это как-то связано с вашей школой магии?
— Скорее всего, — ответил Гелиос. — Я думаю, он мстил таким способом лично мне. Я ушел оттуда, так и не овладев даже азами магии и гипноза, меня признали совершенно безнадежным в плане экстрасенсорики — и все-таки я стал первосвященником Детей Солнца. А Гордий прошел весь курс до конца, усвоил его лучше многих — и остался мальчиком на побегушках у Гессара.
— А кем был тогда Гессар? — спросила Лена Зверева.
— Он был первоучителем Гракенской школы. А когда школа распалась, ушел в секту Черных Братьев. А уже на основе этой секты Зароков создал свой орден, где Гессар получил место прокуратора и главного мага.
— И ты все это знал? — воскликнул Калганов. — И не сказал даже мне?!
— Повода не было, — пожал плечами Гелиос.
— Шарлатанство все это, — сказал отец Роман. — Шарлатанство, язычество и безобразие.
— А это смотря в какого бога верить и как в него верить, — заметил отец Гелиос.
— Глядя на этот мир в прищур, я все более склоняюсь к мысли, что никакого бога нет, — сообщил собравшимся Марик Калганов.
— Бог есть, — сказала Пеночка Луговая, прижав руку к своей груди, с левой стороны. — Он здесь. В моем сердце. И в твоем. И в твоем. И в твоем. И даже в твоем.
Говоря это, Пеночка показывала рукой на людей, сидящих поблизости от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25