И другие крестьяне тоже старались ему не перечить.
И в разгар пиршества этот большой деревенский босс, которого Барабин про себя называл старостой, вдруг поинтересовался у Романа:
— С кем из моих гейш мессир воин хочет спать?
Роман уставился на него, не совсем понимая, о чем речь — но староста истолковал его недоумение превратно и добавил, понизив голос:
— Хорошие гейши в этой деревне есть только у меня.
Девицы в ошейниках, повинуясь щелчку его пальцев, уже развязывали пояса своих туник, пританцовывая под ритмичное хлопанье в ладоши, которое усиливалось с каждым тактом, поскольку к аккомпанементу присоединялись все новые участники пира.
А в тронутом алкогольными парами мозгу Романа тем временем творился полный сумбур вместо музыки.
Внутренний голос повторял, как попугай, что надо быть осторожнее в словах, потому что спать можно по-разному. И логику этого сутенера с сединой в бороде очень даже нетрудно понять.
Над долиной разгоралось утро, и это было не лучшее время для сна в буквальном смысле слова.
Зато спать с женщинами можно в любое время дня и ночи. Особенно если эти женщины — вполне на уровне стоящих перед ними задач.
Но эту мысль на лету перебивала другая, бессвязная крайне, которая в основе своей была чем-то вроде констатации факта, что порядочные гейши так себя не ведут.
Они даже выглядят иначе.
Настоящие гейши маленькие и узкоглазые, а не волоокие, как одна из этих деревенских звезд стриптиза, и не рыжие и длинноногие, как другая — с фотомодельным телом но некрасивым лицом.
Это не говоря уже о том, что уважающие себя гейши носят длинные кимоно, а не короткие туники, и уж конечно не устраивают стриптиз, стоит им только подмигнуть.
«Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно — а жаль».
А с другой стороны — пока несут сакэ, мы будем пить то, что есть.
Вообще-то, говоря о сне, Барабин не имел в виду никаких переносных значений.
Он просто устал.
Позади была бессонная ночь, и теперь он уже сильно сомневался, что его усыпляли во время перевозки.
Но если женщина просит — почему бы и нет. Волоокая и рыжая, совершенно оттеснив остальных, которых было примерно пять, вешались Роману на шею с таким энтузиазмом, что он не захотел их огорчать.
Барабин дал утащить себя в другую комнату и уложить на мягкий ковер с причудливым орнаментом. И даже сам, ухватив волоокую за кольцо на ошейнике, притянул ее к себе, чтобы впиться губами в ее податливые губы.
Но и в эти минуты максимальной расслабленности Барабин не забывал про Веронику, которая осталась в горном замке злого колдуна, чье имя стерлось из памяти людей по приказу короля.
И про самого короля, который идет сюда с войском штурмовать этот замок, Барабин тоже не забывал.
11
И было утро, и был вечер — день первый. Но еще до его окончания Барабин узнал два важных обстоятельства.
Во-первых, ему сказали, что авангард королевского войска во главе с майордомом его величества по имени Грус Лео Когеран может прибыть в Таугас уже завтра.
А во-вторых Барабин узнал, что шлемы с бараньими рогами и красные плащи с каймой носят те самые враги короля Гедеона, которые благодаря измене Робера о’Нифта захватили плодородную долину Таодар.
Враги пришли с севера, где их знали издавна, как жестоких морских пиратов. Но в Таодаре, который отделен от Баргаута горами, выходящими к морю там, где высится замок злого колдуна, пираты осели на правах феодалов.
Раньше Таодар принадлежал Эрку. Но по преданию великая королева Тадея триста лет назад заключила с Эрком соглашение, отдав демону горы, но сохранив за собой долины. И с тех пор Баргаут считает долину Таодар своей.
— И сколько же Эрку лет? — удивился на этом месте Барабин.
— Он был всегда, — ответили ему и даже высказали предположение, что именно Эрк и сотворил эти чертовы горы.
И жители Таугаса поведали Роману, что Эрк — это прародитель всех демонов. А демоны рождаются от знатных женщин, которых похищают воры Эрка.
Кто эти воры — демоны или люди, точно никто не знает. Но известно, что Робер о’Нифт одел свою свиту в черные кимоно в подражание им.
И промысел у злого колдуна такой же, как у прародителя демонов — только похищает он не обязательно знатных женщин, а кого придется.
— И вам не страшно жить рядом с его замком? — спросил Барабин, адресуясь в первую очередь как раз таки к женщинам.
Но ответил на это мужчина — все тот же староста с сединой в бороде.
— Ему в эту сторону несподручно спускаться, — сказал он. — Тут крепость на дороге стоит. И колдовством ее не взять, потому что она заговоренная.
Что-то в этом духе Роману уже говорила Сандра, когда он еще на холме забеспокоился вслух насчет погони.
Из замка открыты две дороги — на юг в Таодар и на север в Асмут. А третья — в Баргаут — запечатана наглухо.
Обойти заговоренную крепость можно только морем, но у Робера о’Нифта нет своих кораблей, а пиратам из Таодара нет никакого резона захватывать скромную деревню. Ведь дальше на восток лежат богатые города.
Тут кто-то пошутил, что пираты могли бы наведаться в Таугас, знай они о красоте Сандры сон-Бела, и она сильно рискует, купаясь каждое утро в чем мать родила чуть ли не на виду у замковой стражи Робера о’Нифта.
Но староста высказал мнение, что ради тех денег, которые можно выручить за дикую деревенскую девчонку — будь она прекрасна, хоть как сама королева Тадея — аргеманы даже не чихнут.
Из этой сентенции Барабин сделал вывод, что пираты из Таодара называются иначе «аргеманами», что они любят деньги, и что королева Тадея была прекрасна, как босоногая смуглянка Сандра сон-Бела.
Девушки деревни Таугас в большинстве своем были чем-то похожи на Сандру, но все же она затмевала всех.
Заметно отличались от них только девицы в ошейниках. Причем волоокая, которая так и не удосужилась надеть обратно свою тунику, незамедлительно прильнула к Роману и потребовала признать, что она тоже красива.
Барабин хотел ответить ей в том духе, что «ты прекрасна, спору нет, только Сандра всех милее» — но у него не хватило слов и поэтического таланта, чтобы адекватно выразить эту мысль на здешнем языке.
Тем более, что к Сандре совсем не подходила строчка «всех румяней и белее».
И Роман перевел разговор на королеву Тадею. Которую, как оказалось, тоже в свое время похитили воры Эрка. Но нашлись двенадцать героев, которые отыскали в горах обиталище прародителя демонов — замок из драконьей чешуи — и спасли принцессу от бесчестья и гибели, которая неизбежно следует за рождением молодого демона из ее чрева.
Но герои не вернулись в Баргаут — что, по большому счету, и не странно, ибо земляком королевы Тадеи был только один из них, который и собрал остальных с миру по нитке. В этой дюжине был даже один терранец — глупый, но сильный, как буйвол.
Вместе с будущей королевой герои спустились в Таодар и разошлись в разные стороны. Тадею белый корабль с золотыми парусами увез к берегам Баргаута, а герои ушли на юг и основали на краю земли свой город.
Так Роман Барабин узнал, что край земли находится на юге, а за краем земли ничего нет.
Это, впрочем, его не особенно удивило.
Роман где-то читал, что когда большевики пришли устанавливать советскую власть в белорусских болотах, тамошние обитатели — не лягушки, конечно, и не комары, а наоборот, угнетенные белорусские крестьяне — с несказанным удивлением спрашивали товарищей в кожанках и буденовках:
— Неужто и за Гомелем люди есть?
Так что край земли — понятие растяжимое.
Соответственно, у Барабина было веское подозрение, что за Городом Героев что-нибудь тоже есть.
Вот только что именно? Неужели то же самое, что и здесь?
В наше время, когда даже в первобытном племени папуасов можно встретить воина с автоматом Калашникова, а вожди мексиканских индейцев бесплатно получают от правительства компьютеры с выходом в интернет, королевство Баргаут представляло собой какую-то очень подозрительную аномалию.
Но определить, где же все-таки находится это странное место, Барабину за весь день так и не удалось.
Наводящие вопросы прояснили кое-что, но далеко не все.
Барабин окончательно и бесповоротно установил, что войско короля Гедеона приближается к Таугасу не на бронетранспортерах и грузовиках, а на лошадях и верблюдах, что в составе этого войска есть арбалетчики, но нет автоматчиков, и что для оповещения о своем приближении король использует не радио и спутниковый телефон, а гонцов и глашатаев.
Эта информация говорила очень много о характере королевства, но совсем ничего о том, где оно находится.
А предположения самого Барабина на этот счет были так далеко за рамками разумного, что если бы он высказал их вслух среди коллег, то те наверняка бы решили, что его надо срочно лечить электрошоком.
— Отставить фантастику! — то и дело командовал себе Барабин, но внутренний голос гнул свое, загоняя Романа в дебри колдовства, телепортации и темпоральных переходов.
Если бы Барабина поставили перед выбором между путешествиями во времени и в пространстве, то он, пожалуй, выбрал бы второе. Наверное, сказывался житейский опыт.
Жизнь подсказывала, что в пространстве, куда бы тебя ни занесло, всегда есть шанс вернуться.
А время течет с постоянной скоростью и только в одном направлении, и хотя иногда высказываются также и противоположные мнения, они, увы, не подтверждаются житейским опытом.
Но увы, никто Романа перед выбором не ставил. Его просто колданули без спросу и закинули черт знает куда. И черта, который это знает, не было под рукой, чтобы спросить.
А местные жители ни черта не знали или не хотели говорить. А может, не понимали вопросов.
Трудно разговаривать на ломаном языке о сложных абстрактных вещах. «Энд оф экумене» Барабин с грехом пополам перевел, как «край земли», но на этом дело застопорилось.
Мучительные попытки правильно произнести слова «world» и «earth» на местный манер ни к чему не привели. Роман чуть не вывихнул язык, но его все равно не поняли.
Зато на вопрос, какой сейчас год, ему охотно ответили:
— Шестьсот шестнадцатый.
616-й год. Но не от Рождества Христова, потому что местные не знали, что это такое.
Не зря говорил Энштейн, что все в мире относительно. Без точки отсчета любое знание бесполезно.
А точки отсчета не было.
Барабин делал заходы с разных сторон, пытаясь узнать, совпадает ли местное название планеты с обозначением земли в каком-нибудь из известных ему языков. Совпадение дало бы хоть какую-то точку отсчета.
А несовпадение ничего бы не дало. Оно отнюдь не означало бы, что эта планета — не Земля, потому что в принципе Землю можно обозвать как угодно.
Барабин не знал, как Земля называется на хинди или суахили. Да что там экзотическе языки. Он стал вспоминать, как она зовется по-французски — и не вспомнил.
А окончательно Роман прекратил это самоистязание, когда, повторив несколько раз подряд слово «планета», услышал в ответ исчерпывающее объяснение, что планеты — это плоды одного огромного дерева. А может, семена этих плодов.
Точно он не понял, а переспросить побоялся, потому что если планеты — это плоды, то следующая остановка — сумасшедший дом.
И только одна назойливая мысль продолжала зудеть под черепной коробкой, не давая покоя.
Как будет «земля» по-французски, он не знал, да и забыл — а вот как это будет по-испански, нечаянно вспомнил.
La tierra.
А происходит это слово от латинского «terra».
И что-то знакомое почудилось Барабину в этом сочетании звуков. Нечто такое, что он не раз слышал в последние часы.
Ну конечно! Terranian.
Так называются те самые глупые терранцы, которые живут в благословенной стране Фадзероаль. В стране отца всего.
Или может быть, Фадзероаль — это «страна всех отцов»?
Страна предков.
Но если Земля — это страна предков, то где же черт возьми, находится королевство Баргаут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
И в разгар пиршества этот большой деревенский босс, которого Барабин про себя называл старостой, вдруг поинтересовался у Романа:
— С кем из моих гейш мессир воин хочет спать?
Роман уставился на него, не совсем понимая, о чем речь — но староста истолковал его недоумение превратно и добавил, понизив голос:
— Хорошие гейши в этой деревне есть только у меня.
Девицы в ошейниках, повинуясь щелчку его пальцев, уже развязывали пояса своих туник, пританцовывая под ритмичное хлопанье в ладоши, которое усиливалось с каждым тактом, поскольку к аккомпанементу присоединялись все новые участники пира.
А в тронутом алкогольными парами мозгу Романа тем временем творился полный сумбур вместо музыки.
Внутренний голос повторял, как попугай, что надо быть осторожнее в словах, потому что спать можно по-разному. И логику этого сутенера с сединой в бороде очень даже нетрудно понять.
Над долиной разгоралось утро, и это было не лучшее время для сна в буквальном смысле слова.
Зато спать с женщинами можно в любое время дня и ночи. Особенно если эти женщины — вполне на уровне стоящих перед ними задач.
Но эту мысль на лету перебивала другая, бессвязная крайне, которая в основе своей была чем-то вроде констатации факта, что порядочные гейши так себя не ведут.
Они даже выглядят иначе.
Настоящие гейши маленькие и узкоглазые, а не волоокие, как одна из этих деревенских звезд стриптиза, и не рыжие и длинноногие, как другая — с фотомодельным телом но некрасивым лицом.
Это не говоря уже о том, что уважающие себя гейши носят длинные кимоно, а не короткие туники, и уж конечно не устраивают стриптиз, стоит им только подмигнуть.
«Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно — а жаль».
А с другой стороны — пока несут сакэ, мы будем пить то, что есть.
Вообще-то, говоря о сне, Барабин не имел в виду никаких переносных значений.
Он просто устал.
Позади была бессонная ночь, и теперь он уже сильно сомневался, что его усыпляли во время перевозки.
Но если женщина просит — почему бы и нет. Волоокая и рыжая, совершенно оттеснив остальных, которых было примерно пять, вешались Роману на шею с таким энтузиазмом, что он не захотел их огорчать.
Барабин дал утащить себя в другую комнату и уложить на мягкий ковер с причудливым орнаментом. И даже сам, ухватив волоокую за кольцо на ошейнике, притянул ее к себе, чтобы впиться губами в ее податливые губы.
Но и в эти минуты максимальной расслабленности Барабин не забывал про Веронику, которая осталась в горном замке злого колдуна, чье имя стерлось из памяти людей по приказу короля.
И про самого короля, который идет сюда с войском штурмовать этот замок, Барабин тоже не забывал.
11
И было утро, и был вечер — день первый. Но еще до его окончания Барабин узнал два важных обстоятельства.
Во-первых, ему сказали, что авангард королевского войска во главе с майордомом его величества по имени Грус Лео Когеран может прибыть в Таугас уже завтра.
А во-вторых Барабин узнал, что шлемы с бараньими рогами и красные плащи с каймой носят те самые враги короля Гедеона, которые благодаря измене Робера о’Нифта захватили плодородную долину Таодар.
Враги пришли с севера, где их знали издавна, как жестоких морских пиратов. Но в Таодаре, который отделен от Баргаута горами, выходящими к морю там, где высится замок злого колдуна, пираты осели на правах феодалов.
Раньше Таодар принадлежал Эрку. Но по преданию великая королева Тадея триста лет назад заключила с Эрком соглашение, отдав демону горы, но сохранив за собой долины. И с тех пор Баргаут считает долину Таодар своей.
— И сколько же Эрку лет? — удивился на этом месте Барабин.
— Он был всегда, — ответили ему и даже высказали предположение, что именно Эрк и сотворил эти чертовы горы.
И жители Таугаса поведали Роману, что Эрк — это прародитель всех демонов. А демоны рождаются от знатных женщин, которых похищают воры Эрка.
Кто эти воры — демоны или люди, точно никто не знает. Но известно, что Робер о’Нифт одел свою свиту в черные кимоно в подражание им.
И промысел у злого колдуна такой же, как у прародителя демонов — только похищает он не обязательно знатных женщин, а кого придется.
— И вам не страшно жить рядом с его замком? — спросил Барабин, адресуясь в первую очередь как раз таки к женщинам.
Но ответил на это мужчина — все тот же староста с сединой в бороде.
— Ему в эту сторону несподручно спускаться, — сказал он. — Тут крепость на дороге стоит. И колдовством ее не взять, потому что она заговоренная.
Что-то в этом духе Роману уже говорила Сандра, когда он еще на холме забеспокоился вслух насчет погони.
Из замка открыты две дороги — на юг в Таодар и на север в Асмут. А третья — в Баргаут — запечатана наглухо.
Обойти заговоренную крепость можно только морем, но у Робера о’Нифта нет своих кораблей, а пиратам из Таодара нет никакого резона захватывать скромную деревню. Ведь дальше на восток лежат богатые города.
Тут кто-то пошутил, что пираты могли бы наведаться в Таугас, знай они о красоте Сандры сон-Бела, и она сильно рискует, купаясь каждое утро в чем мать родила чуть ли не на виду у замковой стражи Робера о’Нифта.
Но староста высказал мнение, что ради тех денег, которые можно выручить за дикую деревенскую девчонку — будь она прекрасна, хоть как сама королева Тадея — аргеманы даже не чихнут.
Из этой сентенции Барабин сделал вывод, что пираты из Таодара называются иначе «аргеманами», что они любят деньги, и что королева Тадея была прекрасна, как босоногая смуглянка Сандра сон-Бела.
Девушки деревни Таугас в большинстве своем были чем-то похожи на Сандру, но все же она затмевала всех.
Заметно отличались от них только девицы в ошейниках. Причем волоокая, которая так и не удосужилась надеть обратно свою тунику, незамедлительно прильнула к Роману и потребовала признать, что она тоже красива.
Барабин хотел ответить ей в том духе, что «ты прекрасна, спору нет, только Сандра всех милее» — но у него не хватило слов и поэтического таланта, чтобы адекватно выразить эту мысль на здешнем языке.
Тем более, что к Сандре совсем не подходила строчка «всех румяней и белее».
И Роман перевел разговор на королеву Тадею. Которую, как оказалось, тоже в свое время похитили воры Эрка. Но нашлись двенадцать героев, которые отыскали в горах обиталище прародителя демонов — замок из драконьей чешуи — и спасли принцессу от бесчестья и гибели, которая неизбежно следует за рождением молодого демона из ее чрева.
Но герои не вернулись в Баргаут — что, по большому счету, и не странно, ибо земляком королевы Тадеи был только один из них, который и собрал остальных с миру по нитке. В этой дюжине был даже один терранец — глупый, но сильный, как буйвол.
Вместе с будущей королевой герои спустились в Таодар и разошлись в разные стороны. Тадею белый корабль с золотыми парусами увез к берегам Баргаута, а герои ушли на юг и основали на краю земли свой город.
Так Роман Барабин узнал, что край земли находится на юге, а за краем земли ничего нет.
Это, впрочем, его не особенно удивило.
Роман где-то читал, что когда большевики пришли устанавливать советскую власть в белорусских болотах, тамошние обитатели — не лягушки, конечно, и не комары, а наоборот, угнетенные белорусские крестьяне — с несказанным удивлением спрашивали товарищей в кожанках и буденовках:
— Неужто и за Гомелем люди есть?
Так что край земли — понятие растяжимое.
Соответственно, у Барабина было веское подозрение, что за Городом Героев что-нибудь тоже есть.
Вот только что именно? Неужели то же самое, что и здесь?
В наше время, когда даже в первобытном племени папуасов можно встретить воина с автоматом Калашникова, а вожди мексиканских индейцев бесплатно получают от правительства компьютеры с выходом в интернет, королевство Баргаут представляло собой какую-то очень подозрительную аномалию.
Но определить, где же все-таки находится это странное место, Барабину за весь день так и не удалось.
Наводящие вопросы прояснили кое-что, но далеко не все.
Барабин окончательно и бесповоротно установил, что войско короля Гедеона приближается к Таугасу не на бронетранспортерах и грузовиках, а на лошадях и верблюдах, что в составе этого войска есть арбалетчики, но нет автоматчиков, и что для оповещения о своем приближении король использует не радио и спутниковый телефон, а гонцов и глашатаев.
Эта информация говорила очень много о характере королевства, но совсем ничего о том, где оно находится.
А предположения самого Барабина на этот счет были так далеко за рамками разумного, что если бы он высказал их вслух среди коллег, то те наверняка бы решили, что его надо срочно лечить электрошоком.
— Отставить фантастику! — то и дело командовал себе Барабин, но внутренний голос гнул свое, загоняя Романа в дебри колдовства, телепортации и темпоральных переходов.
Если бы Барабина поставили перед выбором между путешествиями во времени и в пространстве, то он, пожалуй, выбрал бы второе. Наверное, сказывался житейский опыт.
Жизнь подсказывала, что в пространстве, куда бы тебя ни занесло, всегда есть шанс вернуться.
А время течет с постоянной скоростью и только в одном направлении, и хотя иногда высказываются также и противоположные мнения, они, увы, не подтверждаются житейским опытом.
Но увы, никто Романа перед выбором не ставил. Его просто колданули без спросу и закинули черт знает куда. И черта, который это знает, не было под рукой, чтобы спросить.
А местные жители ни черта не знали или не хотели говорить. А может, не понимали вопросов.
Трудно разговаривать на ломаном языке о сложных абстрактных вещах. «Энд оф экумене» Барабин с грехом пополам перевел, как «край земли», но на этом дело застопорилось.
Мучительные попытки правильно произнести слова «world» и «earth» на местный манер ни к чему не привели. Роман чуть не вывихнул язык, но его все равно не поняли.
Зато на вопрос, какой сейчас год, ему охотно ответили:
— Шестьсот шестнадцатый.
616-й год. Но не от Рождества Христова, потому что местные не знали, что это такое.
Не зря говорил Энштейн, что все в мире относительно. Без точки отсчета любое знание бесполезно.
А точки отсчета не было.
Барабин делал заходы с разных сторон, пытаясь узнать, совпадает ли местное название планеты с обозначением земли в каком-нибудь из известных ему языков. Совпадение дало бы хоть какую-то точку отсчета.
А несовпадение ничего бы не дало. Оно отнюдь не означало бы, что эта планета — не Земля, потому что в принципе Землю можно обозвать как угодно.
Барабин не знал, как Земля называется на хинди или суахили. Да что там экзотическе языки. Он стал вспоминать, как она зовется по-французски — и не вспомнил.
А окончательно Роман прекратил это самоистязание, когда, повторив несколько раз подряд слово «планета», услышал в ответ исчерпывающее объяснение, что планеты — это плоды одного огромного дерева. А может, семена этих плодов.
Точно он не понял, а переспросить побоялся, потому что если планеты — это плоды, то следующая остановка — сумасшедший дом.
И только одна назойливая мысль продолжала зудеть под черепной коробкой, не давая покоя.
Как будет «земля» по-французски, он не знал, да и забыл — а вот как это будет по-испански, нечаянно вспомнил.
La tierra.
А происходит это слово от латинского «terra».
И что-то знакомое почудилось Барабину в этом сочетании звуков. Нечто такое, что он не раз слышал в последние часы.
Ну конечно! Terranian.
Так называются те самые глупые терранцы, которые живут в благословенной стране Фадзероаль. В стране отца всего.
Или может быть, Фадзероаль — это «страна всех отцов»?
Страна предков.
Но если Земля — это страна предков, то где же черт возьми, находится королевство Баргаут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60