Вересов с трудом проскочил зимнюю сессию, а летнюю не сдал вовсе. В мае месяце он лег в неврологическую больницу, а шестнадцатого июня вышел из нее и буквально за день до убийства Густова получил академический отпуск. В общежитии на Мытнинской набережной оперуполномоченному угрозыска Максимову сообщили, что днем в пятницу Вересов забрал из комнаты свои вещи и сообщил соседям, что едет домой в Петрозаводск, лечить нервы рыбалкой и купанием в лесных озерах.
Отправлять в Петрозаводск официальный запрос и ждать ответа — это развлечение дня на три, но по счастью, у Максимова в Петрике служил однокашник по высшей школе милиции. Правда, не в угрозыске, а в ОБЭП, но для выполнения дружеской просьбы это особой роли не играло.
Однокашник Максимова вечерком сбегал к Вересовым домой и ближе к ночи позвонил в Питер.
— Короче, он не приезжал, — сообщил он Максимову. — Мамаша сильно удивилась. Если она не училась актерскому мастерству у Станиславского лично, то в Петрике его нет.
— Очень интересно, — сказал на это Максимов.
Чуть позже, рассказывая о своих открытиях следователю Протопопову, опер заметил:
— Похоже, наш «глухарь» рассосался сам собой. Вместо страшной мафиозной разборки — банальное убийство из ревности. Подозреваемый налицо, мотив очевидный, улики будут, как только его возьмем…
— Ой не кажи гоп… — ответил следователь с украинским акцентом. — Сначала возьмите, потом радуйтесь.
— А куда ему деться, сам посуди. Он на сто процентов не профессионал, связей в криминальной среде не имеет, денег тоже. Ну куда бедному убийце податься?
— Знаешь, друг, прежде чем слать мне победные реляции, объясни-ка, откуда бедный студент без денег и без связей в криминальной среде мог взять пистолет?
— Мало ли… — уже не так уверенно ответил Максимов.
Данных по оружию пока не было. Среди экспертов-трассологов ни Максимов, ни Мышкин близких друзей не имели, так что ждать экспертизы приходилось в порядке общей очереди.
Но вероятность того, что эти данные добавят что-то новое к уже имеющимся сведениям представлялась крайне незначительной. Надо искать Вересова, задержать его как можно скорее — а там уже проще простого будет выбить из него признание. И тогда все — делу конец. Долой «глухари» и «висяки» — да здравствуют успехи в борьбе с преступностью.
И плевать на неувязочку с пистолетом.
Досада
Чемпион мира в опорном прыжке Олег Щукин очень хорошо умел владеть собой. Поэтому оперуполномоченный угрозыска Максимов в беседе с ним не заметил никаких подозрительных эмоций. Щукин был огорчен и заметно удивлен — кому это вдруг понадобилось убивать его товарища по команде, — но не раздосадован, нет. Внешне.
Но на самом деле именно досада охватила чемпиона при получении известия о смерти Вадима Густова. Его убили весьма некстати. Густов нужен был Олегу для одного важного дела, которое теперь осложнялось чрезвычайно.
Предполагалось, что Густов и Щукин вместе отправятся на соревнования в Чикаго и как всегда поселятся в одном двухместном номере. Причем бабника Густова в номере не будет ни днем, ни ночью. Днем тренировки и соревнования, а ночью — любовь. Если Вадим не проведет ночь с женщиной, то на следующий день он просто не сможет выступать — так уж он устроен.
А сумка бронзового призера чемпионата Европы все это время будет стоять в номере. Потом — если ничего плохого не случится на американской и российской таможне — эту сумку в аэропорту Шереметьево-2 случайно украдут. Густов на это дело благополучно плюнет — ничего ценного в этой сумке отродясь не бывало, деньги и документы он держит во внутреннем кармане куртки. Так что Вадим трахнет пару московских девочек и спокойно укатит в Питер на «Красной Стреле».
Весь расчет строился на том, что американским таможенникам плевать, кто что вывозит из их страны — они тщательно следят лишь за въезжающими. А на Родине спортсменов, следующих организованной группой, тоже не станут особенно шмонать — они ведь не челноки какие-нибудь. А следовательно, сумка без проблем проследует через обе границы вплоть до того места, где ее должны «украсть». Густов потеряет сумку, форму (оплаченную спонсорами), смену белья и бритвенные принадлежности, и ничего не будет знать о комбинации, проведенной с его участием.
Но теперь Густов погиб, и вся прекрасно продуманная операция отправилась коту под хвост. Теперь Щукин даже не знал заранее, с кем вместе его поселят в Америке. Узнать, конечно, не проблема, но удастся ли провернуть ту же самую операцию с новым «почтовым голубем» — большой вопрос. А вдруг новый сосед будет безвылазно сидеть в номере. А вдруг он подымет кипеж в Шереметьеве, и «вора» возьмут еще до того, как он увезет сумку из аэропорта.
Нет, гибель Густова путала все планы. А деньги в операцию уже вложены. И прибыли запланированы сногсшибательные. Недаром босс так горячился после Щукинского звонка. И, прервав поток обещаний закончить дело во что бы то ни стало, сказал:
— Ты лучше найди мне, кто это сделал. Если кто-то из вашей шатии или из шлюх — это еще куда ни шло. А если против меня работают…
— Если это против вас работают, то я тут не помощник, — возразил Щукин. — Я же не частный сыщик и не супермен из боевика.
— Ты дурак, Рыба. Частных сыщиков и суперменов сейчас полно — были бы деньги. Только если я их нанимать стану, что менты подумают? А если ты этим займешься — они проглотят за милую душу и еще прослезятся: «Ах какая дружба между ними была, что чемпион своих денег не жалеет, лишь бы подлого убийцу изловить и примерно наказать». Теперь понятно?
— Понятно. Если так, то я согласен. Только вот с деньгами у меня…
— С деньгами у тебя все в порядке. Но я тебе еще подкину, для хорошего дела не жалко. И доля за тобой останется, даже если груз пойдет другой дорогой. Ты мне только убийцу найди. А уж я ему объясню, как нехорошо мне поперек дороги вставать. А то ишь руки распустили — бах! бах! пуля в череп — получай, Варяг, кукиш вместо баксов. Ну ничего. Я им покажу, где раки на горе свистят.
Кровь
Не вынесла душа поэта, и в понедельник, ближе к ночи, обезумевший от беспокойства Серафим Данилов явился к Насте Мещеряковой домой. Ее телефон молчал уже двое суток, и Серафим больше не мог терпеть.
Открыл папа, по обыкновению пьяный в задницу. Содержания алкоголя в его крови было таково, что он не помнил, есть ли у него дочь и тем более как ее зовут. Естественно, ответить на вопрос, где она находится в данный момент, Настин папа не мог даже под страхом смертной казни. Даже первая реплика Серафима: «Настю можно?» — вызвала у папаши тягостные раздумья, которые завершились ответом, совершенно не соответствующий реальной ситуации:
— М-м-можно.
При этом пьяный мотал из головы в сторону, противореча собственным словам, поскольку этот жест у русских издавна обозначает отрицание.
Обострение невроза придало Серафиму наглости, и, не добившись однозначного ответа, он отодвинул Настиного папашу от двери и проник в квартиру.
— Водку пить будешь? — поинтересовался хозяин, падая поперек прихожей.
Не удостоив его ответом, Серафим вихрем пронесся по квартире, обследовал все углы и даже заглянул под кровать, но никаких признаков любимой девушки Насти, натурально, не обнаружил. Зато под кроватью в два слоя, как дрова в поленнице, лежали пустые бутылки.
Надо отметить, что это были только те бутылки, которые хозяин не смог сдать по причине их нестандартного вида или размера. Помимо этого бутылки имели место также на кухне, в прихожей, в ванне, в туалете и во встроенном шкафу. Короче, везде, за исключением Настиной комнаты — очевидно, единственной, где она считала нужным и возможным лично производить уборку.
Не найдя Настю, Серафим попытался добиться вразумительного ответа от ее папаши, но тот, рухнув в тесной прихожей, сильно ударился головой о стену и разговаривать не мог. Звуки, которые он время от времени издавал, более всего напоминали ворчание всесторонне удовлетворенной обезьяны.
И тут немного в стороне от бесчувственного тела, источающего винные пары, Серафим заметил на полу бурое пятно. Оно не слишком выделялось на линолеуме примерно такого же цвета, и страдающий дефектами зрения юноша заметил его не сразу. Но когда заметил, мгновенно понял, что это такое.
Кровь!
Они говорят — им нельзя рисковать
— Все! Я больше не хочу слышать ни о каких пионерлагерях. У меня семья, дети, да я и сама еще жить хочу. И вас хоронить, кстати, тоже не тороплюсь.
Главный редактор газеты «Молодой Петербург» Вера Попова была настроена решительно. Ира Лубенченко не вняла увещеваниям бандита в милицейской форме и рассказала все как было — и рассказ этот редактора отнюдь не обрадовал.
— Если у тебя переизбыток адреналина в крови, возьми отпуск и отправляйся искать приключения подальше от этого города. Куда-нибудь в горы или в открытый океан. Эффект тот же а риска гораздо меньше. Запомни раз и навсегда — тут тебе не Америка. Без лишней сенсации газета как-нибудь переживет, а вот наоборот — не уверена. Понятно тебе? Твои разоблачения бандитам ни капли не повредят, а нас всех убьют. И редакцию взорвут, и газету уничтожат, и я не знаю, что…
— Они нас боятся, упрямо прервала Попову Ирина. — Они засветили пленку, они угрожали мне и Коле. Значит, боятся. И наша публикация очень даже может им повредить.
— Нет! Если ты видишь главное предназначение журналиста в том, чтобы выводить подонков на чистую воду, то я твоего идеализма не разделяю. Я работаю в газете, чтобы кормить семью. Высшая справедливость — это нечто за гранью нашей сегодняшней жизни. Когда ты предложила тему о продаже пионерлагерей, я подумала, что это будет интересно читателям и полезно для газеты. Интересно и полезно — а не опасно. Теперь это стало более чем опасно — и я твою затею прекращаю. Хочешь продолжать — заявление об уходе мне на стол и действуй на свой страх и риск.
Ирина вышла из редакторского кабинета, громко хлопнув дверью.
Наверное, у нее действительно было слишком много адреналина в крови. И высшая справедливость тут ни при чем. Просто безопасные, спокойные и легкие задания казались Ирине неинтересными. Конечно, взять интервью у какой-нибудь крутой эстрадной звезды тоже не всегда легко — но куда интереснее пообщаться с ее обдолбанными до полной невменяемости поклонниками, которые готовы перегрызть глотку любому, кто скажет что-то не то про их кумира. А еще лучше — выманить на беседу юного экстремиста с самопальным автоматом под плащом. Беседуя с одним таким персонажем, Ирина испытывала прямо-таки сексуальное возбуждение. Ее привели к нему с завязанными глазами, и первое, что сделал этот добрейшей души человек — зарядил боевыми патронами револьвер системы «наган», продемонстрировал его исправность, пальнув разок в стену (пуля просвистела около уха журналистки), и положил оружие на стол. Вместо пепельницы он использовал человеческий череп, причем хвастался, что лично убил его обладателя. Это он врал — череп был старый, однако страх не покидал Ирину ни на мгновение. И возбуждал, доставляя потрясающие, ни с чем не сравнимые ощущения.
А еще Ира не любила бросать начатое дело, не доведя его до конца.
«Плевать, — решила она после короткого раздумья. — Никакого заявления подавать не буду. Свободного времени полно, и отчитываться перед редактором о формах своего активного отдыха я не обязана».
Таким образом, вопрос о том, продолжать расследование или нет, был снят с повестки дня. Ира твердо решила продолжать. И проблема состояла только в одном — с чего начать.
Проникнуть на территорию, окруженную непреодолимым забором и защищенную хитрой системой сигнализации, не представлялось возможным. Позже можно будет попробовать, но для этого необходима дополнительная информация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31