Но, разумеется, я буду счастлив, если предоставится такая возможность.
— По-моему, вам еще ни разу не удавалось участвовать в розыгрыше Золотого Кубка? — прозвучало так, будто я годами безуспешно вымаливал лошадь.
— Нет, ни разу, — согласился я, — Но с тех пор, как я начал участвовать в скачках, Золотой Кубок разыгрывали всего два раза. Так что, если я все-таки попаду так скоро на это состязание, — считайте, мне здорово повезло.
У него от ярости раздулись ноздри. А я подумал удовлетворенно: получай, дружок. Разве ты забыл, как недавно я стал жокеем? Ты хотел видеть меня мертвым! Так бесись теперь...
И все же он достаточно владел собой, чтобы соображать: если он сильнее нажмет мне на плечи, я смогу догадаться, что это не случайно.
Возможно, если бы он меньше владел собой в эту минуту, я был бы снисходительнее к нему позже. Если бы ярость прорвалась-таки сквозь его профессиональную любезность и он открыто вонзил ногти мне в спину, я, возможно, поверил бы, что он попросту сумасшедший. Но он слишком хорошо управлял собой, точно зная, когда нужно остановиться.
Так что в конце концов я пренебрег предупреждением Кладиуса Меллита насчет мягких перчаток.
Заканчивая свою передачу, Кемп-Лор в последний раз встряхнул меня, что выглядело весьма естественно, и уронил руку с моих плеч. Мысленно я повторил десяток самых непристойных ругательств, какие только знал. После чего ипподром прекратил свои попытки кружиться и остановился: кирпич и известка, люди и трава — все вновь обрело четкие очертания.
Оператор на вышке поднял большой палец, и красный глазок камеры погас.
Кемп-Лор обернулся ко мне:
— Ну вот и все. Нас выключили.
— Спасибо, Морис, — я старательно изобразил теплую улыбку, — Это как раз то, что мне нужно было: победить в большой скачке и получить телеинтервью с вами, чтобы закрепить победу. Вы сделали для меня все, что могли! — я тоже спешил посыпать соли на его рану.
Он одарил меня взглядом, в котором победила выработанная привычка очаровывать. Потом резко повернулся и зашагал прочь, таща за собой черный микрофонный шнур.
Трудно сказать, кто из нас пострадал больше.
Глава 15
Половину следующего дня я провел в постели Джоан. К несчастью, в одиночестве. Она угостила меня на завтрак чашкой кофе, одарила ласковой улыбкой и приказала спать. И я лениво подремывал в пижаме, купленной ею. Лежа на ее собственной подушке, видел во сне ее. Ничем другим я не занимался, если не считать, что мыслями о Кемп-Лоре поднимал свое кровяное давление.
Накануне вечером мне еще пришлось отвезти на такси Тик-Тока и его сногсшибательную красотку к «Белому медведю» в Аксбридж, где, как я и представлял, на стоянке одиноко скучал брошенный «мини-купер». Я был рад увидеть маленький «мини» целым и невредимым. Замечания Тик-Тока насчет моего небрежного обращения с нашей общей собственностью быстро иссякли, когда он обнаружил часы, бумажник и другие вещи из моих карманов в отделении для перчаток. А мой пиджак, пальто и моток белой нейлоновой веревки на заднем сиденье.
— Какого черта тебе вздумалось оставлять здесь все это? — едва выговорил он. — Удивительно, что их не свистнули вместе с машиной.
— Это все северо-восточный ветер. Понимаешь, это как у лунатиков, — ответил я серьезно. — Вечно я совершаю какие-то безумные поступки, когда дует северо-восточный ветер.
Он перенес пиджак и пальто в такси. Затем рассовал все мелкие вещички в карманы моих брюк, а часы сунул мне в руку, — Можешь дурачить кого-нибудь другого, приятель! Но ты же весь день выглядел, как еле-еле подогретый покойник. Нет, все это как-то связано... Потом новые перчатки,... Ты же их обычно не носишь. Что стряслось, старина?
— А ты задумайся над этим, если у тебя нет дела поинтереснее, — дружелюбно ответил я, садясь в такси. И указал глазами на его шикарную милашку.
Он засмеялся, махнул рукой и пошел усаживать ее в «мини-купер».
Водитель такси ставил на трех победителей и был в добром расположении духа. Он довез меня до Джоан и даже не ворчал, что пришлось дать крюка. Когда, расплачиваясь, я щедро сунул ему на чай, он спросил:
— Вы тоже выиграли?
— Да. Образец.
— Забавная это штука. Я и сам ставил на него, раз вы сказали, что не всякому слуху верь. И вы оказались правы. Этот парень, Финн, вовсе не выдохся. Он скакал, как дьявол. Думаю, он еще вернет мне мои деньжата.
Глядя, как исчезают огни его машины, я был до смешного счастлив. И спокоен. Победа в этой скачке стоила всех нечеловеческих усилий. Таксист, не зная, с кем говорит, одарил меня сознанием, что я снова котируюсь у британской публики.
Но сутки, самые утомительные в моей жизни, еще не кончились. Моя заботливая кузина привезла своего доктора к себе. И меня уже ждал грубоватый шотландец с мохнатыми бровями и тройным подбородком. Ни он, ни Джоан не обратили внимания на все мои протесты. Меня усадили на стул и сняли всю мою одежду. Затем размотали с запястий пропитанные кровью повязки. И комната закружилась, как раньше Аскот, а я скатился на пол в состоянии, близком к обмороку.
Шотландец поднял меня, водворил на стул и велел быть мужчиной.
— Вы же потеряли всего лишь капельку кожи, — пояснил он сурово.
Я слабо засмеялся, но и это не произвело на него впечатления. Это был невеселый тип. Когда я наотрез отказался отвечать, что со мной случилось, он поджал губы, так что все его подбородки затряслись, Но он умело забинтовал меня и дал болеутоляющие таблетки. А уж после его ухода я улегся в постель и провалился в небытие.
Почти весь следующий день Джоан посвятила живописи. Когда я наконец проснулся, часа в четыре, она тихонько напевала у мольберта: грустная шотландская баллада, мягкая и печальная, Я лежал с закрытыми глазами и слушал. Если она заметит, что я проснулся, то замолчит. Ее голос звучал идеально даже на самых низких нотах. Настоящий представитель семейства Финнов ничего не делает вполсилы. Она начала другую балладу: «Я знаю, куда я иду, и знаю, кто идет со мною. Я знаю, кого я люблю, а милый знает, кто будет его женою. Говорят, что он черен, как грех, но по мне он красивее всех...» Она вдруг бросила палитру и кисти и ушла в кухню.
— Джоан) Я умираю с голоду!
Она засмеялась, но смех закончился рыданием. Справившись с собой, она ответила:
— Ладно. Сейчас приготовлю что-нибудь.
Когда дразнящие запахи донеслись из кухни, я встал, оделся и снял простыни. В ящике было чистое белье, и я приготовил ей свежую постель.
Она тут же все заметила.
— Ты, вероятно, плохо спала... и глаза красные. Диван тебе не годится.
— Это не из-за... — начала она и замолчала, — Давай поедим.
— Тогда в чем же дело?
— Ни в чем. Замолчи и ешь.
Я послушался.
Она смотрела, как я доел все до крошечки.
— Ясно — ты чувствуешь себя лучше!
— О, да! Гораздо. И это все ты.
— Ты не собираешься ночевать здесь сегодня?
— Нет.
— Ты можешь попробовать лечь на диване, — произнесла она ровным голосом, — Я бы хотела, чтоб ты остался, Роб.
Неужели ее нежные песни, и то, что она плакала в кухне, и ее нежелание отпустить меня — все это могло означать, что она вдруг почувствовала... И наше родство мешает ей больше, чем она привыкла думать. Если с ней происходило как раз это покидать ее нельзя.
— Ладно, — улыбнулся я, — Я остаюсь. На диване. Она сразу оживилась и рассказала мне, как выглядела по телевизору скачка и следовавшее за ней интервью.
— В начале передачи он заявил, что появление твоего имени на табло кажется ему ошибкой, Он слышал, что тебя нет на ипподроме. Я даже начала волноваться, что ты все-таки не доехал. А после вы были похожи на закадычных друзей. Когда стояли рядышком и его рука лежала у тебя на плечах. И ты улыбался ему так, будто в его глазах сияло солнце дружбы. Как тебе это удалось? Он же пытался тебя подколоть, правда? Мне так показалось. Но, может быть, из-за того, что я знала... — она замолчала на полуслове и совершенно другим, трезвым, деловым тоном спросила:
— Что ты собираешься с ним сделать? Я сказал, Она была потрясена:
— Нет, ты не сможешь! — Я только улыбнулся. Она вздрогнула. — М-да, не знал он, на что идет, когда взялся за тебя.
— Ты поможешь мне? — спросил я, Ее помощь была бы очень существенна.
— Может, ты передумаешь и обратишься в полицию?
— Нет, нет и нет!
— Но то, что ты задумал...Это... сложно и требует большой работы. А вдобавок и дорого.
— И все же... Ты проведешь для меня этот разговор по телефону?
Она вздохнула:
— А ты не думаешь, что смягчишься, когда заживут все ссадины?
— Надеюсь, что нет.
— Я подумаю, — сказала Джоан, вставая и собирая грязные тарелки.
Она не позволила помочь ей. Так что я подошел к мольберту посмотреть, над чем она работала весь день. И был несколько взволнован, обнаружив, что это портрет моей дочери, сидящей за роялем.
— Боюсь, он не очень удачен, — заметила она, войдя в комнату, — Что-то не ладится с перспективой.
— Когда ты его начала?
— Вчера днем. Мы помолчали.
— Тебе не поможет, если ты станешь уверять себя, что испытываешь ко мне материнские чувства. (Она вздрогнула от удивления). Мне не нужна материнская опека. Мне нужна жена.
— Я не могу... — начала она, у нее перехватило горло. Пожалуй, я поторопился и слишком сильно нажал на Джоан. А она вдруг схватила тряпку, пропитанную скипидаром, и стала соскребать еще влажные краски, — Ты видишь слишком много, — объявила она. — Больше, чем я сама.
Сделав над собой усилие, я улыбнулся ей. И она, улыбнувшись в ответ, вытерла руки тряпкой и повесила ее на мольберт.
— Ладно, я проведу этот разговор по телефону, — согласилась она. — Ты можешь начинать... делать, что задумал, ...На следующее утро я поехал повидаться с Грэнтом Олдфилдом. Из-за сильного ночного мороза (что означало отмену дневных скачек) деревья и дорожные обочины покрылись сверкающим инеем. И я получил удовольствие от этой поездки, несмотря на то, что рассчитывал на прием столь же леденящий, как и погода.
Я прошел через запущенный сад и потянул начищенную до блеска ручку звонка. Опрятная темноволосая женщина в зеленом шерстяном платье взглянула на меня вопросительно.
— Я приехал... Я хотел повидать... Не скажете ли, где я могу найти Грэнта Олдфилда?
— Он здесь живет, Я его жена. Одну минуточку, я его позову. А как передать, кто его спрашивает?
— Роб Финн.
— О! — Удивленно воскликнула она и приветливо улыбнулась, — Входите же! Грэнт будет рад повидаться с вами.
Я сомневался в этом. Но все же вошел в маленькую прихожую, и она захлопнула за мной дверь. Все кругов блестело: казалось, это совсем не тот дом, который я помнил. Она провела меня в кухню — в еще одно сверкающее чистотой помещение.
Грэнт сидел за столом и читал газету, Увидев меня, расплылся в удивительно приветственной улыбке. Он как-то усох и постарел, но был уже почти здоров.
— Как поживаешь, Грэнт? — спросил я неловко.
— Спасибо, Роб, мне гораздо лучше. Уже две недели, как я дома.
— Он попал в больницу, — объяснила жена, — на следующий день, как вы привезли его домой. Доктор Пэрнел написал мне, что Грэнт болен и не может с собой справиться. Ну я и вернулась, — она улыбнулась мужу, — А теперь все будет хорошо. Грэнт получил работу. Через две недели он начнет продавать игрушки.
— Игрушки? — поразился я.
— Да. Считают, ему нужно делать что-то, не имеющее отношения к лошадям. Иначе он снова начнет нервничать.
— Мы очень благодарны тебе, Роб, — подтвердил Грэнт. Видя мое удивление, его жена пояснила:
— Доктор Пэрнел объяснил мне, что вы имели полное право отправить его в полицию.
— Я пытался убить вас, — произнес Грэнт недоумевающе, будто он никак не мог понять, что тогда чувствовал. — Я действительно пытался убить вас!
— Доктор Пэрнел говорит, если бы вы были другим человеком, Грэнт кончил бы в тюремном сумасшедшем доме.
— Похоже, доктор Пэрнел наговорил лишнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30