Устроившись на новом месте, стал писать. Детектив и объявления в газеты. "Небогатый москвич средних лет, познакомится с очаровательной женщиной..." и тому подобное. Во второй половине апреля пришла единственная открытка с весьма лаконичным содержанием:
"8-903-107-77-32
Света".
Встреча состоялась у станции метро "Проспект Мира". Света оказалась маленькой, миленькой, складной и живой. На вид ей было не больше тридцати – тридцати двух – совсем девчонка. Она так понравилась Чернову, что тот смешался и улизнул, сославшись на внезапно назначенный научно-технический совет.
Вечером Света позвонила. И рассказала, что снимает квартиру в Черемушках и в настоящее время нигде не работает: занималась бизнесом, но прогорела. И что у нее есть сын Рома двенадцати лет, живущий у бабушки в городе Курчатове Курской области. В конце разговора Чернов предложил сходить куда-нибудь в выходные. Света согласилась и сказала, что с удовольствием посетила бы выставку или музей.
Как только он положил трубку, позвонила Полина:
– Папочка, я так по тебе скучаю! Меня за калитку не выпускают, а так хочется на Клязьму сходить. Приезжай сейчас же!
– Да ты что, доченька! Уже семь, а ехать мне к тебе два часа. Давай, я завтра приеду?
– Хорошо, только до пяти я буду делать уроки. Я тебя очень люблю!
* * *
Чернов не знал, что и думать. Полина не звонила ему несколько месяцев. И месяц не пускала к себе. Стоило же ему договориться с женщиной о свидании, о любовном свидании, как она тут как тут.
"Эдипова телепатия, да и только, – думал он, стоя у окна с Русликом-Сусликом на руках. – Нет, все-таки жизнь замечательная штука, особенно когда любимая дочь и симпатичная женщина одна за другой назначают тебе свидания. А Полина хороша! И как только она прочувствовала, за сто километров почувствовала, что у меня появилась женщина?"
Марксистско-ленинское образование не дало Чернову увязнуть в псевдонаучном психотелепатическом болоте. Подумав, он понял, почему звонила дочь. На неделе был день рождения Гитлера, и уже который день телевидение и газеты твердили о возможности повсеместного выступления "бритоголовых". И в болшевском доме испугались и перестали ходить с Полиной на прогулки. И она вспомнила о папе, с которым можно было идти куда угодно и когда угодно.
Приехал он в Болшево в половине шестого. Полина повела его в школу, потом они пошли на Клязьму.
На берегу девочка потребовала принести ей воды, чтобы смочить песок в песочнице. Чернов нашел в прибрежной трясине пупырчатую бутылку из-под "Гжелки" и набрал. Дочь потребовала заключить в бутылку улиток, во множестве ползавших на мелководье. Ровно семнадцать штук. Чернов набрал. Девочка потребовала сказку. Чернов не успел сосредоточиться, как Полина сама нашла тему.
– Пап, смотри, – указала она на бутылку с улитками. – Все лежат на дне, а одна вверх ползет! Расскажи о ней.
– А что рассказывать? И так все ясно. Шестнадцать улиток смирились со своей участью. А семнадцатая решила бороться. В жизни всегда так. Шестнадцать человек лежат там, где их жизнь сложит, а семнадцатый – нет, он не согласен, он хочет посмотреть, что там, за узким горлышком так называемой участи...
– Неправильно рассказываешь, сейчас уши заткну, как бабушка учила. Хорошо рассказывай.
– Ты видишь, они в воде все парами сидят...
– Вижу. Они спариваются.
– Ты откуда такие слова знаешь?
– По телевизору говорили.
– Ну-ну... – обескуражено покачал головой Чернов и, подумав, принялся сочинять:
– В один прекрасный весенний день все болшевские улитки решили устроить праздник Любви. Был у них такой ежегодный праздник, а вернее, смотрины, на которых улитки-юноши танцевали с девушками-улитками под тихую душевную музыку, танцевали и выбирали себе суженых.
Праздник, надо сказать, получился просто замечательным. Улитки, разбившись на пары, плыли в танце, нашептывая друг другу прекрасные слова. И надо же было такому случиться, что в самый разгар праздника на пляж пришел папа с дочкой, которую он не видел целый месяц. И дочка, сама не зная зачем, потребовала заключить в стеклянную бутылку ровно семнадцать улиток.
Папа заключил. Ровно семнадцать улиток. Восемь пар и одну. Он разлучил ее с прелестной девушкой-улиткой, чтобы угодить своей дочери. Эта бедная улитка только-только нашептывала своей любимой прекрасные слова и вот, осталась одна. Но мужество не покинуло ее, и она решила, во что бы то ни стало, найти свою суженую. И поползла вверх, поползла миллиметр за миллиметром...
Полина, посерьезнев, подошла к реке, вылила воду из бутылки. Вместе с водой унеслось шестнадцать улиток. Та же, которая стремилась к свободе, осталась в заточении. Ни водный поток, ни тряска не смогли стронуть ее, приклеившуюся к стеклу липким своим брюшком.
– Вот так всегда, – рассмеялся Чернов от души. – Тот, кто лежит на дне и не дергается, в конце концов, получает все, а тот, кто суетиться – одни неприятности. Выпустила бы ты ее. Давай, я разобью бутылку?
Полина не захотела отпускать от себя верную улитку.
– Ничего, я ее с собой возьму, а когда она сама по себе вылезет, отнесу в сад к нашим улиткам, – сказала она, наливая в бутылку воду. – Пошли гулять дальше.
Они гуляли еще два часа. Полтора из них девочка сидела на шее отца. Бутылка с брюхоногим существом то покоилась у него на голове, то стучала по ней, то била по щеке. В восемь часов, Чернов попросился домой.
– Разве тебе неприятно гулять со мной? – приложила Полина ладошки к его щекам. – Я же не кричу на тебя, не выгоняю, тебе должно быть приятно, что ты так долго гуляешь с любимой дочкой.
– Но мне еще два с лишним часа ехать домой...
– Ничего, потерпишь.
Дома (Чернов зашел почиститься и умыться) Полина попросила отца остаться ночевать.
– Я нарочно так далеко тебя завела, – сказала она, смущенно улыбаясь. – Хотела, чтобы стало поздно, и ты остался с нами.
Сказав, нервно засмеялась, взяла отца за руку и со словами: "Поцелуйтесь, поцелуйтесь", потащила к матери, лежавшей на диване с книгой Михаила Веллера.
По глазам дочери Чернов понял, что она шутит, ни на что не надеясь. По глазам Веры – что он опять всем мешает.
20
В субботу Чернов и Света пошли на Крымский Вал в художественную галерею. Просмотр экспозиций не занял много времени – почти все залы оказались закрытыми на переоформление.
Чернов не расстроился: радом была очаровательная женщина, погода была солнечной, а в кармане у него грелась плоская бутылочка с хорошим коньяком. Побродив по скульптурному парку, они купили пару одноразовых стаканчиков и "Фанты" и устроились на скамеечке. Чернов был счастлив – новая знакомая нравилась ему все больше и больше.
Выпив пару глотков, Света разговорилась. Рассказала, что об отце, замдиректора машиностроительного техникума, помнит только то, что он до синяков избивал ее за упорство. Что мать ушла от него к директору техникума. Что директор, став отчимом, частенько садился с ней пить. Сажал напротив и пил, пока не засыпал. Что забеременела в туристическом походе. Отец Ромы под венец идти согласился, но в ЗАГС не пришел. Явился, потупив взор, на следующий день. И был выставлен. Что после ссоры со сводным братом-пьяницей, ей предложили уйти из дома...
От второго стаканчика коктейля Света отказалась: призналась, что пьяна и вообще не пьет. Чернов удивился и сказал, что в знак уважения будет звать ее по имени-отчеству. Узнав отчество, расхохотался. И было отчего – отца Светы звали Анатолием.
– Светлана Анатольевна! – смеялся он. – Светлана Анатольевна, моя бывшая теща, умрет от злости, узнав, как зовут мою будущую жену...
– Жену? – вдруг посерьезнев, посмотрела на него Света. – Ты что, собрался на мне жениться?
– Ну... Это у меня вырвалось, – смялся Чернов. – Коньяк, наверное, ударил в голову. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Ты меня совсем не знаешь...
– Ну и что? Я тебя не знаю, но вижу. Я совсем не разбираюсь в подлецах и проходимцах, но по хорошим людям я – профессор. Ты мне нравишься, и я с каждой минутой все больше и больше в тебя влюбляюсь...
– Ты меня совсем не знаешь...
– Знаю, знаю. У тебя одна отрицательная черта – ты не расчетлива.
– Почему ты так решил?
– Во-первых, расчетливые дамы со мной не встречаются. А во-вторых, ты же выгнала, по всей видимости, раскаявшегося отца Ромы? Так расчетливая женщина поступить не может.
– Ты меня совсем не знаешь, – в третий раз повторила Света.
– Узнаю со временем. Узнаю то, чем ты захочешь поделиться. А если честно, то ничего, кроме настоящего мне сейчас не нужно. Ты не представляешь, как мне нравиться, что со мной сидит такая женщина, как ты, я предвкушаю, как покажу тебя друзьям, маме, отцу. Мне все равно, сколько времени ты со мной будешь, каждая минута с тобой – это миг, который согреет мое будущее, каким бы оно не было. Я счастлив сейчас и буду счастливым, пока ты будешь со мной.
* * *
Через неделю Света переехала к нему. Среди ее вещей нашлось кое-что и для Руслика-Суслика. Это была клетка. В ней сидела Варвара, симпатичная розеточная морская свинка.
Они не сошлись. Причина, видимо, заключалась в возрасте. Им было по три года. Лет шестьдесят пять – семьдесят по сравнению с человеком. Они привыкли жить одни, и, в конце концов, Варвара попросилась в свою клетку.
А Света с Черновым жили если не душа в душу, то хорошо. Хотя и были разными людьми, если не сказать совершенно разными. Света гадала на картах таро, была страстной поклонницей Луизы Хей, учительницы жить легко, занималась дзюдо и не привыкла считать денег.
Зарабатывала она неплохо и без труда: сидела дома и сводила желающих сдать квартиры с желающими их снять. Таковых было предостаточно, и практически каждый день Света ездила показывать квартиры.
Несколько раз они ссорились по пустякам, и всякий раз просил пощады Чернов.
Света была Коза. Когда ей что-то не нравилось, она угрожающе наклоняла голову и вонзала в оппонента глаза, полные непримиримости. Чернов на это растерянно улыбался, опасливо высматривая рожки на темечке так любимой им женщины. В который раз убедившись в их отсутствии, обнимал ее и соглашался, ну, к примеру, с тем, что простуду надо лечить ледяными ваннами, карты таро не врут, а Луиза Хей – неколебимый авторитет всех времен и народов.
Он боготворил Свету. Она была хорошей хозяйкой, все делала вовремя, споро и незаметно.
Он боготворил Свету. В двадцать лет ему не удавалось проводить в постели столько времени, сколько он проводил с ней в пятьдесят.
...Вечером она надевала коротенькую синюю (белую, красную) атласную ночную рубашку на бретельках, гасила нижний свет, и, посмотрев что-то в потрепанной книжице, принималась колдовать с благовониями. Смешав их в определенной пропорции, наливала в глиняную плошку, поджигала и ложилась к Чернову.
А утром Чернов частенько опаздывал на работу. Опаздывал в ванной, опаздывал на кухне, опаздывал в прихожей.
Он был счастлив, как никогда, хотя времени на сочинительство у него практически не оставалось. И из-за того, что большая часть досуга уходила на Свету, и из-за того, что она пристрастилась писать, и Чернов не мог не уступать ей вечерами компьютер.
Писала она об их первой встрече. О том, как, увидев его, испытала неодолимое желание, как мысленно упрашивала его немедленно увлечь ее домой, как попала в Москву, как за две-три тысячи торговала химией и колготками, как любит своего сына Рому и как хочет, чтобы они втроем жили в уютной квартирке Чернова.
Сына Света привезла в начале лета. Он оказался пригожим и тихим голубоглазым мальчиком, с утра до вечера читавшим книги о Гарри Поттере и не на шаг не отходившим от мамы. Чернов не сразу привык к нему – так разительно Роман отличался от энергичной и своевольной Полины. К тому же в первый вечер пребывания в доме Чернова, Рома за ужином попросил налить ему пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14